Палач из Гайд-парка

– Простите, сэр Джеймс, но вы говорите так, словно были знакомы с капитаном Уинтропом…

– И опять я должен извиниться перед вами, суперинтендант. Я совершенно непреднамеренно ввел вас в заблуждение. Мы никогда не встречались с ним. Я знаком с миссис Уинтроп – и то очень поверхностно. Очаровательная женщина и очень любит музыку.

– Вы знакомы с миссис Уинтроп? – Питт сразу ухватился за эту новость, еще не зная, даст ли ему это что-нибудь, но в его деле были ценны даже самые незначительные нити, у него их было так мало. – А она была знакома с мистером Арледжем, не знаете?

Лисмор удивился.

– Да, конечно. Заметьте, я не знаю, насколько продолжительно или глубоко было это знакомство; возможно, то была просто естественная симпатия на почве любви к музыке, совпадения вкусов и неподдельной доброты Эйдана. Он был очень деликатным и внимательным человеком, знаете ли, его сочувствие было легко возбудить.

– Сочувствие? А что, миссис Уинтроп могла на что-нибудь пожаловаться?

– Могла, – кивнул Лисмор, с любопытством взглянув на Питта. – Не знаю, что за причина, но припоминаю, как однажды видел ее чем-то глубоко расстроенной. Она рыдала, и Эйдан пытался ее успокоить. Не думаю, что это ему вполне удалось. Она ушла в сопровождении молодого джентльмена, довольно смуглого на вид. Полагаю, это был ее брат. Он тоже показался в высшей степени взволнованным тем, что произошло, просто вне себя от гнева.

– Ее брат? Бартоломью Митчелл? – быстро спросил Питт.

– Сожалею, что не могу припомнить его имени, – извинился Лисмор. – Я даже не уверен, видел ли я когда-нибудь его до того случая. Потом Эйдан что-то рассказывал мне об этом; вот, наверное, почему я и решил, что это был ее брат… Вы кажетесь озабоченным, суперинтендант. Это все имеет для вас какое-то значение?

– Не уверен, – откровенно ответил Питт. Но он чувствовал, как сильно у него забился пульс, несмотря на все попытки сдерживаться.

– Возможно ли, что тогда имела место размолвка между мистером Арледжем и миссис Уинтроп? По крайней мере, мистер Митчелл не предполагал такую возможность?

– Эйдан и миссис Уинтроп? – очень удивился Лисмор. – Я не могу себе этого представить.

– Но это возможно?

– Очевидно, – неохотно согласился Лисмор. – По крайней мере, можно предположить, что так воспринял ситуацию мистер Митчелл. Он был сердит. Вообще-то говоря, он попросту разозлился.

– А может быть, вы еще что-нибудь вспомните, сэр Джеймс? – настаивал Питт. – Какое-нибудь слово, пусть даже жест?

Лисмор встревожился и поджал губы.

– Ну, пожалуйста! – Питт едва сдерживал нетерпение.

Тот глубоко вздохнул и пожевал губами.

– Я слышал обрывки разговора, суперинтендант. Я питаю отвращение к тому, чтобы рассказывать о, вероятно, очень личной беседе, но понимаю, что для вас это очень важно.

Томас затаил дыхание, так ему поскорее хотелось все узнать.

– Я слышал, как человек – предположительно ее брат – произнес вне себя от гнева: «Это не твоя вина!» Его отрицание носило очень яростный характер. А дальше он сказал: «Я бы не стал так говорить. Это совершенно нелепо и не соответствует действительности. Если же Тора так глупа и настолько введена в заблуждение, что думает подобным образом, это ее несчастье, но я не хочу, чтобы оно было твоим. Ты ничего не сделала. Слышишь, ты ничем этому не способствовала. Выкинь все это из головы совершенно и начни все сначала». Может быть, я не совсем точно передаю его слова, но все же достаточно близко, и уж во всяком случае, смысл сказанного был именно таким. – И Лисмор выжидающе взглянул на Питта.

Тот не знал, что и подумать. Возможно ли, что Барт Митчелл имел в виду смерть Уинтропа? И что может обо всем этом знать Тора Гаррик?

– Итак? – осведомился Лисмор.

Томас встрепенулся.

– А вы слышали, что она ответила?

– Только отчасти. Она была расстроена и не совсем последовательна.

– Что же вы слышали?

– О! Она настаивала, что это ее вина, что случившееся произошло из-за ее глупости, что пусть он так не сердится, что это не обычное явление и так далее в этом роде. Извините, но я чувствовал себя очень неловко из-за того, что невольно подслушал.

– А мистер Митчелл был какое-то время в обществе мистера Арледжа? – настойчиво нажимал Питт. – Как он вел себя тогда?

– Нет, вместе я их никогда не встречал, – покачал головой Лисмор. – Насколько я могу припомнить, тогда Эйдан ушел, чтобы дирижировать во втором отделении концерта, а мистер Митчелл повел миссис Уинтроп к выходу, и они уехали. К тому времени они, по-видимому, уладили свои разногласия. Возможно, он уверил ее, что был прав, и вид у нее был вполне успокоенный.

– Спасибо. Вы оказали мне чрезвычайную помощь. – Питт встал, в голове его бешено крутились мысли. – Благодарю, что уделили мне ваше время и были откровенны. – Он развернулся, чтобы уйти. – Всего хорошего, сэр Джеймс.

– Всего хорошего, суперинтендант, – сказал Лисмор, испытывая некоторую неловкость и в то же время любопытство.

Эмили была довольна приемом, несмотря на то что это было сугубо политическое событие. Существовали некоторые аспекты избирательной кампании, которые не волновали ее ни в малейшей степени. Было забавно иногда выступать перед уличной толпой, но, как правило, такие выступления для Джека были утомительны, обескураживающи и даже опасны. Помогать Джеку писать статьи и речи для различных специфических аудиторий также было большой докукой, но она шла на это исключительно потому, что всячески хотела ему помочь, использовать в его интересах все имеющиеся преимущества и возможности и сделать все, на что способна, даже если это было сражение, выиграть которое у них не было никаких шансов.

Но за последние несколько дней положение довольно заметно изменилось. Признаки перемены были едва уловимы, однако они все-таки проявились – и в изменившемся тоне одного из главных и постоянных авторов «Таймс», и в интересе к мотивам критического отношения Эттли к деятельности полиции; возникло даже предположение, что, возможно, верность Джека Рэдли определенному политическому направлению значительнее, чем то желательно на данный момент. Была также затронута проблема патриотизма.

Но это суаре было удачным и интересным. Эмили танцевала и болтала; последнее она делала с видимым простодушием, однако на самом деле с величайшим, насколько можно вообразить, искусством. Она льстила и смеялась, а один-два раза, уловив подходящий момент, проявила большую проницательность и даже политическую мудрость, к удивлению и восхищению нескольких солидных пожилых людей с влиянием. Нет, положительно, прием был чрезвычайно удачен.

Когда они с Джеком собрались уходить, Эмили, будучи уже на вершине популярности, торжественно выплыла под руку с ним на улицу. Они решили пройти короткий путь до Эшворд-хауз пешком, чтобы насладиться душистым весенним воздухом. Высоко над деревьями, как серебряный фонарь, горела луна, и воздух был напоен ароматом ночных цветов. Мимо мелькали, стуча колесами, кареты с зажженными фонарями, свет которых прорезал темноту, окутывающую их в промежутках между ламповыми столбами, и казалось тогда, что с ними вся нежность ночи.

Джек тихонько напевал и шел немного с развальцей. То не было признаком небрежности манер, просто он был очень доволен и ощущал огромное, захватывающее чувство благополучия и подъема при мысли, как хорошо складываются его дела.

Эмили улыбалась и тоже подпевала.

Они свернули за угол с широкой, хорошо освещенной улицы на более узкую тихую дорожку между стенами садов, через которые свешивались ветви деревьев, затеняющие фонари на тонких столбах.

Внезапно Джек вскрикнул, бросился к жене, грубо схватил ее за талию и швырнул, сбив с ног, в канаву, прежде чем сам упал на руки, едва не разбив лицо о булыжник.