Память (Братья)

Чайник закипел. «Хочу я есть или не хочу?» – в последнее время она ела через силу, только бы в животе не урчало. Дома аппетит портился только от одного помятого вида «мужа», который, стоило ей расположиться с тарелкой, тут же садился напротив и принимался жаловаться на свою тяжелую долю. Антонина обычно дожевывала почти остывшую пищу под пьяные всхлипы вконец разжалобившего себя мужика.

Кстати, вернее как раз некстати, вспомнился второй ее муж. Они познакомились, когда Фроське исполнилось пять лет. Антонина, к тому времени уже вполне состоявший доктор, имела всего одну проблему. Ей некуда было девать Фроську, когда она уходила на ночные дежурства. Днем, в ведомственном детсаду, общительная не в меру Фроська, забывала про мамино существование, играя в куклы и кубики. Но на ночь там оставаться категорически отказывалась, устраивая показательный рев для ночной нянечки и Антонины. В конце концов, нянька, устав от капризов Фроськи, нажаловалась заведующей, что другие дети не спят из – за одного ребенка. В результате Антонина оказалась перед выбором: менять работу или искать ночную няню домой. Однажды, забрав Фроську из садика, она решила погулять с ней в скверике у центральной площади. Это был практически первый теплый весенний денек, асфальт на солнышке уже оттаял, скамейки, перевернутые на зиму кверху ножками, установлены, как положено. Тоня села на одну из скамеек, отпустив Фроську порисовать цветными мелками. Прикрыв глаза, она откинулась на спинку сиденья. Глядя из – под опущенных век на дочь, она думала, как ей решить на сегодня главную проблему.

– Добрый день. Я Вам не помешаю?

Антонина села прямо и отрыла глаза.

– Нет, пожалуйста, – мужчине, прервавшему ее отдых, было на вид немногим больше, чем ей.

– Вы меня не узнали, Антонина Игнатьевна?

Она всмотрелась. Смущенно пожала плечами.

– Я отец Саши Леоновой. Меня зовут Михаил.

Антонина тут же вспомнила девчушку, которая всегда хвостиком ходила за Фроськой.

– Ах, да, – улыбнулась она, – Сашенька, рыженькая такая!

– Да, это она в маму, – он почему – то перестал улыбаться, – И тихая такая же, как она была, поэтому и тянется к вашей. Фрося просто живчик какой – то.

Антонина вдруг вспомнила, что воспитательница однажды говорила ей про эту девочку, что та растет без мамы.

– Я знаю о вашей проблеме, Антонина Игнатьевна.

– Вы о чем?

– Вам ведь не с кем оставлять Фросю на ночь, так?

– Да, – Антонина растерялась.

– А давайте девочку к нам. Вы не подумайте, квартира у нас отдельная, двухкомнатная. В доме напротив вашего. Сашенька так будет рада! Да и за Фросей мы присмотрим. А по утрам я их обеих буду в садик отводить.

– Мы?

– Я и моя мать.

Антонина задумалась. «Почему бы нет? Только неудобно как – то. Денег, что ли предложить?»

– Хорошо, я подумаю. Но только вы должны будете взять с меня плату.

– За что? – удивление Михаила было таким искренним, что Антонина на миг почувствовала себя неловко.

– За питание, уход, в конце концов, ребенок у меня очень подвижный, вы же знаете.

– Да что мы, тарелку каши или пирожок Фросе пожалеем? Ну, а то, что Фрося шебутная, так это замечательно! Может она и Сашеньку расшевелит, она у нас все больше книжки рассматривает, уже до нашей библиотеки добралась!

Антонина больше не раздумывала: в ночь ей нужно было уходить на дежурство. Вечером, приведя Фроську к Михаилу, она познакомилась с бабушкой Саши. Она оказалась гораздо старше, чем думала Антонина, но была полна сил и энергии. Девочек она сразу усадила за стол, налив им по чашке молока и поставив перед ними тарелку со сладкими пирожками.

Михаил вызвался проводить Антонину до госпиталя. Она согласилась. Романа у них как такового не было. Букет, принесенный однажды Михаилом не к празднику, а просто так, был единственным за их недолгую совместную жизнь. Поженились они, как только девочки пошли в первый класс. Жили у Антонины, бабушка забирала детей из школы, кормила и делала с ними уроки. За ужином обсуждали прошедший день, планировали следующий, хотя, что уж тут было планировать – ничего не менялось, дни были похожи один на другой как близнецы. Другому бы стало скучно, но Михаилу, похоже, нравилась эта предсказуемость и покой. Позже Антонина поняла, почему он такой. Однажды вернулась мать Саши. Тоня, почему – то всегда считавшая ее погибшей, поначалу не поняла, кто эта женщина с яркими рыжими волосами. Только, когда маме Михаила пришлось вызвать скорую, у нее при виде бывшей невестки случился сердечный приступ, она обо всем догадалась. Скоро у Саши не стало бабушки. После похорон Михаил, избегая прямого взгляда Антонины, собрал свои и Сашенькины вещи и тихо сказав «прости», вернулся к бывшей жене. Фрося ревела несколько дней, отказываясь идти в школу. А Антонина не переживала совсем. Ей было жаль дочь, которая успела привыкнуть к папе Мише, но сама она рассталась с ним легко и без сожаления.

«Три мужика с проблемами за всю мою жизнь. И там, в палате, еще одна большая проблема» – Антонина отхлебнула из бокала остывший чай. «Когда я, дура, начну жалеть себя?» – она прекрасно понимала, что это не для нее – состоявшийся муж при больших деньгах и спокойная жизнь за его спиной.

Глава 48

Вымыта последняя чашка, кухонное полотенце заняло свое место на крючке около мойки, руки намазаны питательным кремом. «Так, вроде бы все», – Валентина Прокофьевна Романова окинула взглядом блестевшую чистотой кухню. «Ничего такого не сделала, а ноги гудят и шум в ушах!» – то ли упрекнула, то ли пожалела она себя. Простая когда – то работа по дому в последнее время давалась ей с трудом. Она, конечно, понимала, что не совсем здорова, но времени хотя бы подумать об этом, не было. Да еще мысли о дочери не давали ей покоя. И еще она в последнее время стала часто вспоминать Егора. Вот и недавно она, глядя вслед выходящей из кухни дочери, подумала, что понимает зятя, бросившего эту неповоротливую, совсем не следящую в последнее время за собой женщину. Как – то постепенно Лера перестала обращать внимания на свою внешность. Парикмахер, маникюрша и массажистка уже года два, как не бывали в их доме. «Да, Лерка превратилась в настоящую тетеху еще тогда, когда Егор жил с нами» – вспомнив Беркутова, Валентина Прокофьевна вздохнула. Зятя она любила.

Дочь долго скрывала своего кавалера от отца. Прежние знакомства тогда еще полковника Романова с потенциальными женихами оканчивались всегда одинаково: Романов вроде бы и не запрещал дочери встречаться с парнем, но при ее попытках рассказать об очередном свидании кривился и демонстративно прибавлял звук у телевизора. Про Беркутова она рассказала отцу только тогда, когда они решили подать заявление в ЗАГС. И то, Егору пришлось ее уговаривать, чтобы все произошло именно в этом порядке: сначала знакомство с родителями, потом поход в ЗАГС. Лера же хотела поставить отца перед фактом: вот оно, мол, свидетельство о браке, а вот и мой муж. Но встреча, или помолвка, как ее назвала Лера, неожиданно прошла вполне мирно. Валентина Прокофьевна с дочерью вздохнули с облегчением. Но оказалось, рано радовались! Не приняв Беркутова всерьез, Романов просто пустил дело на самотек, будучи стопроцентно уверенным, что и этот жених исчезнет из жизни его дочери так же, как и другие. Тем более, что у него были свои планы на будущее Леры: у него в штабе служил молодой лейтенант, очень нравившийся ему своем рвением и желанием угодить начальству. Такой зять никогда не доставит проблем, слушаясь во всем своего командира – тестя, а Лера будет всегда при нем, Романове. Валентина Прокофьевна была уверена, что ее муж просто ревнует дочь к любому постороннему мужику, поэтому и ведет себя, как цербер.

Она долго потом смеялась над растерявшимся Романовым, который никак не мог поверить в то, что свадьбы не избежать. Какой – то милицейский с грошовой зарплатой увел у него дочь из – под носа, заручившись поддержкой будущей тещи, то есть ее, Валентины Прокофьевны. Это были дни ее торжества: впервые в их совместной с Романовым жизни, получилось так, как захотела она. «Ну, ладно. Устрою его в Управление, на непыльную должность, будет бумажками заниматься. Попрошу Трофимова, не откажет!» – озвучив это свое решение, он начал подготовку к свадьбе.

Егор переехал к ним. А дальше началось самое интересное. К тестю он относился с уважением, но мнение свое всегда отстаивал с завидным упорством. Его решение остаться в районной прокуратуре, Романов встретил в штыки. Валентина Прокофьевна, зная взрывной характер мужа, старалась подавить назревавший конфликт в зародыше. «Дай мальчику определиться в жизни самому, тебе же не нужен зять – мямля. Вспомни себя в молодости – попробовал бы кто тобой командовать, мой отец, например», – уговаривала она разъяренного Романова. «Ну что ты сравниваешь своего папочку, который всю жизнь малевал пейзажики, со мной!» – орал он на жену. Валентина Прокофьевна не обижалась: она знала, что ее муж «выпускает пар». На самом деле Романов даже уважал ее отца, обеспечивающего своей семье безбедное существование продажей своих картин: их охотно покупали иностранцы, у которых вид сельских церквушек и колосящейся на бескрайних полях пшеницы вызывал умиление.

«Как жалко, что Егорушка давно не звонил, я бы с ним о Лере поговорила, он бы понял», – она скучала по зятю, которого все эти двадцать лет любила, как сына. Уехав к себе в коммуналку, Егор не забывал раз, а то и два в неделю позвонить ей и порасспрашивать ее о здоровье. Жизнью бывшей жены и тестя он не интересовался, а Валентина Прокофьевна сама ничего не рассказывала. Однажды, набравшись смелости, она приехала к нему домой. С пластиковой коробкой, полной любимых Егором пельменей, в руках, она позвонила в дверь его квартиры. Его соседка, Елизавета Маркеловна, узнав кем она приходится Беркутову, сначала не хотела ее пускать. Но, видимо заметив ее расстроенное лицо, все же открыла дверь и даже предложила чаю. Так и не дождавшись Егора со службы, но вдосталь нахлебавшись дурно заваренного напитка, она оставила пельмени и ушла. Полное отсутствие хозяйского уюта в квартире расстроило ее: Елизавета Маркеловна, похоже, не тяготела к домашним делам, да и готовить не умела. «Чем же питается бедный мальчик?» подумала она тогда про сорокалетнего Беркутова.

«А ведь он не звонил уже две недели! Уехал куда по делам? Возможно», – Валентина Прокофьевна решила все же попытаться дозвониться сама. Длинные гудки были ей ответом. Она отодвинула от себя телефонный аппарат.

– Мать, где мои кроссовки? – Романов возник за спинкой кресла неожиданно, испугав ее своим громким голосом.

– В шкафу, в прихожей, ты же знаешь! – вставать с кресла и идти искать мужу обувь ей не хотелось.

– Там нет! – Романов раздраженно хлопнул дверью спальни.