Память льда

— Времени очень мало. Всего лишь несколько десятков лет. Нам вот-вот придет конец. Пожалуйста, помоги!

Маг вздохнул. Для таких существ, как эти служители, века были все равно что дни. Так что на самом деле время еще есть. Но безысходность, овладевшая великаном, передалась и ему, равно как и ощущение смертельной опасности.

«Что будет, если Огнь вдруг погибнет? Страшно даже подумать. Вызов брошен, и отныне эта война становится моей».

Быстрый Бен огляделся, затем достал камешек:

— Служитель, я оставляю свою метку, чтобы снова вернуться сюда. Обещаю, я найду способ вам помочь. Я скоро вернусь.

— Мне ты уже не поможешь, — пропищал монстр. — Я умираю. Помоги другим.

Чародей вскинул голову. От громадных глиняных рук великана, упиравшихся в ребра Огни, почти ничего не осталось.

— Я сейчас умру, — прошептал служитель.

Глина исчезла, как будто ее и не было. На месте огромных рук появились ржаво-красные пятна. Ребра покрылись трещинами.

— Я найду ответ, — прошептал Быстрый Бен. — Клянусь.

Он махнул рукой, открыв свой магический Путь. Не оглядываясь, чтобы горестная картина не сокрушила ему сердце, Быстрый Бен скрылся внутри портала.

Кто-то немилосердно тряс его за плечо. Быстрый Бен открыл глаза.

— Ну наконец-то очнулся, — проворчала Хватка. — Скоро начнет светать. Нам пора лететь.

Кряхтя, маг выпрямил затекшие ноги. Каждое движение заставляло его болезненно морщиться. Капрал помогла ему встать.

— Ну, нашел его? — спросила Хватка, ведя чародея к ожидавшему их кворлу.

— Кого?

— Да свой дурацкий камешек!

— Нет. Слушай, Хватка, у нас большие проблемы. Мы в беде.

— Тоже мне новость! А когда-нибудь было иначе?

— Я говорю не только про сжигателей мостов. Мы все в беде. — Быстрый Бен остановился, пристально глядя ей в лицо. — Я имею в виду вообще всех. Понимаешь?

Хватка вздрогнула, но совладала с собой.

— Потом поговорим. А сейчас нам нужно убираться отсюда.

— Да. Ты только покрепче привяжи меня к седлу. Боюсь, я по дороге усну.

Они подошли к кворлу. Морант, восседавший спереди в хитиновом седле, повернул к ним голову, но ничего не сказал. Хватка помогла Быстрому Бену забраться и стала проворно обматывать его веревкой.

— Королева Грез, будь мне свидетельницей. Таким перепуганным я тебя еще не видела. У тебя такое лицо, что я от страха вот-вот обмочусь льдинками!

Это были последние слова, которые в ту ночь запомнил Быстрый Бен.

Ганос Паран тонул в пучине, только была она заполнена не водой, а тьмой, в которой мелькали некие смутные образы. Он беспорядочно метался по каким-то неведомым местам, уже отчаявшись их узнать. Стоило закрыть глаза, и начиналось бешеное головокружение. Кишки в животе буквально завязывались в узел. Паран вновь превращался в испуганного, ничего не понимающего ребенка.

Капитан покинул равнинный кордон, через который в обе стороны непрестанно проезжали одинокие купцы и целые торговые караваны. Некоторым из путников, последним на сегодня, еще предстояло задержаться здесь и показать малазанским солдатам содержимое своих седельных сумок и повозок. Выполняя приказ Дуджека Однорукого, Паран разбил лагерь в узкой горловине перевала. Пошлины и штрафы за нарушение многочисленных правил служили армии неплохим финансовым подспорьем. Но постепенно весть о кордоне распространилась повсюду, заставив торговцев и контрабандистов быть осторожнее. Денежный ручеек стал пересыхать. Парану пришлось несколько отпустить вожжи, снизив пошлины и в некоторых случаях закрывая глаза на контрабанду. Капитан не был в восторге, но требовалось соблюдать хрупкое равновесие, ибо сохранение прежних строгостей грозило уничтожить на корню торговлю между Даруджистаном и Крепью. Впрочем, кордон был наименьшей из проблем, с которыми столкнулся Паран.

После событий в Даруджистане жизнь его сделалась суматошной: капитан чувствовал, что его несет по течению, бросает туда-сюда, словно щепку, а все потому, что он связался с опальным Дуджеком Одноруким и его объявленной вне закона армией. Прежних каналов снабжения больше не существовало, и на плечи оставшихся офицеров легли непомерные тяготы. Десять тысяч солдат, которые еще вчера умели думать и действовать самостоятельно, вдруг превратились в растерянных ребятишек, нуждающихся в поддержке старших.

Но капитан Паран был не в состоянии их поддержать, ибо тоже постоянно пребывал в растрепанных чувствах, не в силах преодолеть внутреннее смятение. Сам он считал, что всему виной кровь зверя, Гончей Тени, бурлившая в его жилах. Ночи превратились в сущий кошмар. Парана преследовали какие-то бессвязные картины, причем только очень немногие из них были его собственными воспоминаниями. Дни проходили, словно в тумане больших и малых забот. Хуже всего капитан чувствовал себя в роли третейского судьи, решая очередной спор между солдатами и торговцами, заподозренными в контрабанде.

Странное недомогание длилось уже несколько недель подряд. Паран почти убедил себя, что знает, в чем корень зла.

«Кровь зверя. Пса Тени, который ринулся в царство самой Тьмы… Эмоции бурлят во мне, словно у маленького ребенка. И я вижу все его глазами. О боги, но ведь это не я сам: это какой-то другой ребенок…»

Паран в который раз уже прогнал от себя эту мысль, хотя знал, что вскоре она вернется снова и вызовет в животе противное жжение. Взглянув туда, где сидел Ходок, капитан пошел вверх по склону.

Странный недуг трансформировал его личность и душу. Перемены одновременно злили и пугали Парана. Собственная душа представлялась ему чем-то вроде жалкой, взмокшей от пота крысы, попавшей в каменную лавину. Бедняжка отчаянно пищала, лихорадочно металась туда-сюда, уворачиваясь от катящихся булыжников. Земля дрожала под ее лапами. Крыса мечтала найти хоть какое-то укрытие, чтобы отсидеться и переждать напасть.

«Клочок земли, чтобы дышать спокойно и не бояться, что тебя заденет… А камни все несутся и несутся… а потом пропадают, и появляется тягучая тьма».

Паран пробовал думать о былой победе в Даруджистане… Замыслы императрицы Ласин провалились: она так и не завладела городом. Даруджистан удалось спасти от разрушений. Скворец и солдаты из его взвода, которых отправили на верную смерть, остались живы. Разве этого мало?.. Но сейчас все это казалось Парану не более чем горсткой пыли на его жизненном пути.

Он стал совсем не тем, кем был прежде, и таким он себе очень не нравился.

Окружающий мир виделся ему омраченным болью, разобщенным ею. Мир превращался в чужой дом, из которого не убежишь.