Память льда

— Убей меня, — прошептал он.

— Корлат, что это с ним? — нахмурился Рейк.

— Он полностью утратил самообладание, и его страх прорвался наружу, господин. У страха есть лицо, которое он прежде никому не показывал.

— Заткнись! — напустился на женщину Анастер. — Какое там еще лицо? Много ты понимаешь!

— Внутри тебя угнездилась тьма, — спокойно возразила ему Корлат. — Она чем-то похожа на Куральд Галейн, но гораздо опаснее. Твоя душа окутана тьмой. Когда ты теряешь голову от страха, завеса приподнимается и показывает то, что за нею таится.

— Врешь! — крикнул Анастер.

— Это лицо солдата, — сказал Аномандер Рейк. Он медленно повернулся на запад. — Из большого города. Из Капастана. — Тисте анди опять обратил взор к первенцу мертвого семени. — Он все еще здесь, правда? Похоже, смертный, у тебя появился роковой противник — некто, посуливший тебе даже не смерть, а нечто еще более ужасное. Нет, он вовсе не жаждет отрубить тебе голову. Честно говоря, даже не представляю, какую кару он тебе уготовил. Любопытно.

— Как вы не понимаете? Это же Итковиан! Несокрушимый щит! Ему нужна моя душа! Лучше убейте меня сами!

К ним подъехали Дуджек Однорукий, Каладан Бруд, Каллор и Артантос. Не слезая с лошадей, союзники молча наблюдали за происходящим.

— Возможно, мы удовлетворим твою просьбу, — помолчав, ответил Рейк. — Со временем. А пока что ты отправишься с нами в Капастан.

— Нет! Умоляю! Убейте меня здесь!

— Даже если ты и впрямь безумен, это не избавит тебя от встречи с Итковианом. Думаю, у него больше прав решать твою участь. Я не вижу причины для милосердия. Пока что. Возможно, при встрече с этим… — как его, Итковианом? — столь напугавшим тебя, мы пересмотрим свое решение и даруем тебе скорый конец. Поскольку ты наш пленник, это наше право. Не исключено, что роковая кара тебя и минует. — Он повернулся к Бруду и остальным. — Ну что, вы со мной согласны?

— Да, — ответил Однорукий, не спуская глаз со Скворца.

— Согласен, — отозвался Воевода.

Анастер сделал отчаянную попытку завладеть кинжалом стоявшего рядом с ним воина — тисте анди, однако тот с усмешкой оттолкнул первенца мертвого семени. Командир тенескариев упал на колени и громко зарыдал, сотрясаясь всем телом.

— Лучше уведите его прочь, — велел Рейк. — Парень не притворяется.

Впрочем, никто из присутствующих в этом и не сомневался.

Когда Анастера увели, Скворец подъехал к Дуджеку. Старик приветственно кивнул ему.

— Ну и номер ты отколол, — пробормотал верховный кулак.

— Да уж.

— Издали это выглядело…

— Полагаю, как издали, так и вблизи это выглядело одинаково скверно, потому что именно так оно и было.

— Скворец, я понимаю, что двигало тобой. Ты решил проявить… милосердие. Меч Рейка был бы куда ужаснее. Но неужели ты не мог подождать?

Множество объяснений и оправданий так и рвалось с языка командора, однако он ответил Дуджеку одним лишь словом:

— Нет.

— Казнь — не самосуд. Она требует надлежащей подготовки.

— Тогда разжалуй меня за проступок.

Дуджек, не ожидавший подобной реакции, поморщился и шумно втянул в себя воздух.

— Я же не об этом говорю, Скворец. Просто казнь предусматривает определенную процедуру. Это ведь не убийство противника в бою. Мы совершаем жестокое действо, и все должны убедиться в том, насколько оно правомерно.

— Весьма удобный способ уменьшить груз личной ответственности, — негромко заметил командор. — Конечно, Аномандеру Рейку ничего не стоило добавить несколько душ к своему нескончаемому списку жертв. Но я взял их на себя, облегчив этим его совесть. Признаю, это капля в море, да к тому же он сам меня отговаривал. Ну да что уж теперь это обсуждать. Дело сделано, и вопрос закрыт.

— Да ничего подобного, — отчеканил Дуджек. — Не забывай, что я твой друг и…

— Я помню это, но не хочу перекладывать вину на чужие плечи. В особенности на плечи друга.

Однорукий полководец скрежетнул зубами.

К ним подъехала Корлат:

— Ох и странный юноша этот Анастер.

— Чем же он тебя удивил? — спросил Дуджек.

— Тьма его души таит очень многое. Мне далеко не все удалось разглядеть, но кое-что я все же увидела. Он пытался быть полководцем, но тяготился своим положением. Ему было невыносимо смотреть, как тенескарии голодают. Он ужасался огромным потерям и отчаянию, проникшему в ряды его армии. И это заставляло его посылать подчиненных на смерть, на полное уничтожение. Этакое извращенное милосердие. Другого он не знал.

— Что бы ни таилось в потемках его души, но за совершенные преступления юнец однозначно заслуживает смертной казни, — сказал Дуджек. — И казнить его должны чудом уцелевшие жертвы. Но похоже, смерти ему мало. Он жаждет получить проклятие. Вечное проклятие. Мой разум отказывается понимать, чем вызвана такая ненависть к самому себе.

«А вот мне, старина, как раз понятно его состояние, ибо я и сам очутился на краю крутого обрыва. Один неверный шаг, и…»

Скворец повернулся туда, где стояли малазанские воины. Солнце, игравшее на их оружии и доспехах, слепило глаза.

Дуджек молча уехал, оставив командора наедине с Корлат. Та порывисто схватила его за руку. Скворец не решался встречаться с ней глазами и продолжал глядеть на солдат.

— Не терзай себя, любимый, — прошептала тисте анди. — Это только со стороны кажется, что ты жестоко убил беззащитных женщин. Однако они вовсе не были беззащитными, поскольку черпали силу из магического Пути Хаоса. Первая атака моего повелителя была нацелена на уничтожение, но лишь оглушила их на мгновение. Они восстановились, понимаешь? И своей пробужденной силой могли бы учинить чудовищное истребление. Принести безумие и гибель для твоей армии. И этот день стал бы днем страшного поражения.

Скворец поморщился.

— Я все прекрасно понимаю, так что не надо меня утешать, — буркнул он.

— А мне показалось, что надо.

— Корлат, я всегда осознавал неизбежность того, что происходит на войне. И знал, что порой приходится платить непомерно высокую цену. Но сегодня, казнив этих безумных женщин, я вдруг понял нечто совершенно иное. Война — это противоестественное состояние, страшное извращение, навязанное нам извне. Следуя правилам войны, мы добровольно губим свою человечность. Можно сколько угодно говорить о справедливых побуждениях и достойных целях. На самом же деле мы… отнимаем жизни. Мы все без исключения — служители Худа.

— Поверь мне: если бы ты не отнял жизнь у семи женщин мертвого семени, они погубили бы сотни и даже тысячи людей.

— И я делал то же самое. Пусть не своими руками, а руками солдат, которыми командовал. Так чем я отличаюсь от этих ведьм?

— Тем, что не боишься задумываться над содеянным. Ты терзаешь себя вопросами. Возможно, ты считаешь, что действовал с самоубийственной жестокостью. Мне же твой поступок видится необычайно мужественным. Менее храбрый человек предпочел бы не вмешиваться, предоставив Рейку одному копаться в грязи.