Память льда

Воин-жрец (он так и не назвал узнику своего имени) сказал, что Провидец настолько доволен сложившимся положением вещей, что решил даровать Току милость — ненадолго освободить его из плена Матери.

Холодный соленый ветер бил малазанцу в лицо, теребя длинные пряди волос, грязных и нечесаных. Одежда Тока давно превратилась в жалкие лохмотья, и страж Домина одолжил ему свой плащ. Должно быть, в нем все-таки сохранилась искорка человечности… От подобного открытия на глаза у Тока навернулись слезы.

Страж Домина подробно рассказывал о битвах на юге, и в мозгу юноши постепенно начинала складываться четкая и ясная картина. Вполне вероятно, конечно, что он ошибался; возможно, его безумие достигло высшей точки и то было лишь наваждение, однако Ток упрямо цеплялся за него. Дрожа под порывами ветра, он вглядывался в южный берег Коралловой бухты. Узкая полоса далеких гор — вот и все, что видел его единственный глаз.

Его друзья наверняка уже достигли южного берега. Возможно, сейчас они стоят на берегу и глядят на север. Баалджаг водной преградой не испугаешь. Богиня, таящаяся в ней, побуждает волчицу двигаться вперед, навстречу своему возлюбленному.

«Она стремится к своему супругу, сокрытому во мне. Надо же, мы столько дней странствовали бок о бок и даже не подозревали о тайнах друг друга. Какая жестокая ирония судьбы…»

Скорее всего, воды бухты не стали препятствием и для Тлена. Т’лан имасс умел перемещаться в пространстве и во времени. Трое сегулехов тоже спокойно отнеслись к необходимости перебраться на другой берег. Они помнили о миссии, которую должны выполнить во что бы то ни стало.

Ну а госпожа Зависть, эта любительница приключений, поддавшаяся соблазну и попавшая в ловушку собственной интуиции… вот она сейчас наверняка пришла в ярость. Рассказ стража Домина это подтверждал. Вернее, не совсем так: дочь Драконуса почувствовала себя униженной и обманутой. До такой степени, что в сердце ее вспыхнул гнев, но не глубинный, не выстраданный. Эта женщина ведь не из тех, кто будет бережно раздувать тлеющие угольки мести. Смысл ее существования — развлечения, она привыкла потакать собственным капризам и случайным прихотям.

Наверное, теперь ей вместе с псом Гаратом, чьи тело и душа были изранены, придется остановиться и повернуть назад. Они оба устали и не захотят продолжать погоню. Бухта с плавающими глыбами льда охладит охотничий пыл и Гарата, и его хозяйки.

Ток мысленно приказывал себе не огорчаться, но все равно почувствовал острый укол душевной боли. Он скучал по госпоже Зависти, и не только как по женщине.

«Нет, я тоскую по тому лику бессмертия, который она собой являет. По веселому блеску в глазах, видевших события многих тысячелетий. Когда-то я поддразнивал ее, насмехался над нею и даже вынуждал хмуриться и сердито топать ножкой. Так могла вести себя только бессмертная женщина, потешавшаяся в глубине души над глупостями дерзкого смертного. Боги, неужели я и вправду осмелился на подобное?

Сейчас я запоздало прошу у тебя прощения, госпожа Зависть. Я уже не тот смельчак, каким был когда-то. И еще неизвестно, было ли это храбростью или просто глупостью. Я разучился насмешничать. Возможно, навсегда, и это к лучшему. Я даже вижу, как ты киваешь, соглашаясь с моими словами. Смертные не имеют права насмехаться над тобой, тут двух мнений быть не может. Беспристрастность принадлежит богам, ибо только они могут позволить себе заплатить ее цену… Спасибо тебе, госпожа Зависть. Я ни в чем тебя не виню. Все было замечательно».

— Жаль, малазанец, что ты не видел Коралл в пору его расцвета.

— Это твоя родина? — спросил юноша.

— Да. Но теперь мой дом — в сердце Провидца.

— И ветры там еще холоднее, чем над бухтой, — вырвалось у Тока.

Воин-жрец молчал. Малазанец ждал, что сейчас последует удар в лицо либо же сильная рука в кольчужной перчатке больно сожмет его хрупкий локоть. Так должен был бы поступить любой преданный служитель Провидца, услышав поношения в адрес живого божества.

Однако ничего подобного не произошло. Вместо этого спутник Тока заговорил снова:

— Сейчас лето, но во времена моего детства летние дни были совсем другими. Над заливом дул теплый ветер, который нежно ласкал кожу. Мой отец рыбачил за Ортналовым Разрезом. Порой он уплывал дальше, к северу: там много бухточек. У него были свои излюбленные места. А иногда он уходил в море вместе с другими рыбаками на целую неделю и больше. Мы с мальчишками толкались на причалах, дожидаясь возвращения родных. Помнится, на папиной лодке стоял оранжевый парус, и я всегда видел ее еще издалека.

Ток взглянул на собеседника и вдруг увидел смеющееся мальчишечье лицо. Однако видение это было мимолетным. Затем глаза паннионца снова потухли.

— Когда отец вернулся в последний раз… вся его семья уже обрела истинную веру. Жена примкнула к тенескариям, сыновья вступили в армию, а самый старший был даже принят в особый отряд, где готовили стражей Домина… В тот день отец не бросил мне трос — разглядев мою форму. Мать хватала его за руку и что-то истошно выкрикивала. Мои братья нагло усмехались, поигрывая копьями. А мои сестры, прежде такие тихие и застенчивые, полуголыми сидели на коленях у мужчин втрое старше себя… Отец ничего не стал говорить. Он развернул лодку, поймал береговой бриз. Я следил за оранжевым парусом, пока тот не скрылся из виду. Малазанец, только так я мог…

— Попрощаться с отцом, — прошептал Ток.

— Ну да, пожелать ему удачи. Сказать: «Так держать!» Потому… потому что он все сделал правильно.

«Сколько семей ты погубил, Провидец? Сколько жизней сломал?»

Со стороны дворца донесся звук колокола. Страж Домина сжал руку узника:

— Время, дарованное тебе, истекло.

— Пора назад, в тюрьму, — прошептал юноша, торопливо обводя взором горизонт.

«Запомни это, Ток-младший. Возможно, ты больше никогда уже не увидишь дневного света».

— Спасибо, что одолжил мне плащ, — сказал он стражу. — Без него я бы замерз.

— Раньше летом в Коралле было не так холодно… Обопрись на меня, так тебе будет легче идти.

Они медленно двинулись в обратный путь.

— Да, помню: ты сказал, что в былые времена над заливом дул теплый ветер, который нежно ласкал кожу.

— Тебе, должно быть, почудилось, малазанец, — прежним, суровым голосом одернул его страж Домина. — Я ничего такого не говорил.

Стены разрушенного дома вздрогнули и вдруг исчезли в облаке пыли. Следом содрогнулась земля под ногами Итковиана. Воздух сотрясали громовые раскаты.

Рядом с несокрушимым щитом довольно улыбался чумазый Колотун:

— Видишь, как просто? И ломать ничего не надо.

Итковиан кивнул в ответ, и сапер поспешил к товарищам, чтобы разобраться со следующим зданием, не подлежащим восстановлению.

Капитан Норула отряхивала с мундира пыль.

— По крайней мере, будет из чего строить, — заметила она, — материалов достаточно.

Утро выдалось жарким. Ярко светило солнце. Капастан медленно возвращался к жизни. Уцелевших домов осталось совсем немного, и в основном горожане пытались хоть как-то приспособить развалины под временное жилье. Люди сосредоточенно расчищали завалы, до сих пор извлекая из-под обломков распухшие, обезображенные тела погибших. Их стаскивали к повозкам, чтобы вывезти за город и похоронить. Казалось, все капастанские улицы насквозь пропитались трупным запахом. Даже лошади успели принюхаться к нему и уже больше не фыркали и не били копытами.