Память льда

Малазанец оглянулся на сегулехов. Похоже, что они и между собой не больно-то разговаривали.

«Молчальники с сильными характерами. Раньше такие натуры мне даже нравились, а теперь я стал их ненавидеть… Вот так-то, бывший вестовой Второй армии. Совсем ты сбился с дороги, парень, заблудился. И одна только древняя волчица еще терпит твое общество».

Юноша опять взглянул на Баалджаг.

— А где же твоя семья, зверюга? — тихо спросил он, глядя в ее светло-карие глаза.

И, как ни странно, получил ответ. На месте пустой глазницы Тока-младшего вдруг замелькали разноцветные пятна, которые постепенно сложились в картину. Он увидел родичей волчицы. Те преследовали троих мускусных быков, но охотники и их жертвы завязли в глинистой трясине, обреченные на гибель. Разглядеть окрестности не представлялось возможным: только воронка, куда неотвратимо засасывало зверей. Кто-то громко скулил, совсем по-собачьи. Перепуганный волчонок, отчаянно нуждающийся в любви и защите старших…

Он сумел вырваться, этот растерявшийся детеныш… Бегство неведомо куда. Блуждания по глинистым и песчаным островкам, поднимавшимся среди умирающего моря. И голод. Нестерпимый голод, научивший юную волчицу уже не скулить, а выть.

А потом Ток увидел рядом с нею человеческую фигуру, закутанную в черный плащ. Из недр плаща протянулась рука и погладила зверя. Тепло. Участие. Ток сразу понял, что это — древний бог. В мозгу зазвучал голос: «Ты — единственная и последняя из вашей породы. Когда-нибудь ты мне понадобишься, но это будет еще не скоро… Я обещаю вселить в тебя… потерянную душу, лишившуюся тела. Но учти: поиски могут занять много времени. Научись терпению, малышка. Я обязательно сдержу свое слово… А пока — прими этот дар…»

Маленькая волчица закрыла глаза и тут же заснула. Теперь она не была одинокой, но петляла по северным равнинам со стаей айев. Целую вечность проводила она в упоительных снах, полных радости. Но потом наступало горькое пробуждение, и тогда бедняжка вновь ощущала себя потерянной и несчастной.

«Баалджаг, не знающая себе равных среди айев из мира сновидений. Мать неисчислимого потомства, рожденного ею там, где не было времени. В том мире всегда хватало добычи, и волки не знали голода. Иногда они видели вдали двуногих охотников, но это случалось редко. Зато сколько двоюродных братьев и сестер появилось у Баалджаг. Она познакомилась с агкорами — лесными волками, с белыми бендалами и рыжими ай’тогами, обитавшими на крайнем юге… Их имена запечатлелись в ее уме… Она постоянно слышала тихие голоса сородичей, которые вместе с т’лан имассами обрели бессмертие. То время называлось Слиянием. Баалджаг и представить себе не могла, что существуют бессмертные волки».

Острые глаза одинокой волчицы видели гораздо больше, чем мог понять и объяснить ее разум… Наконец она получила подарок, обещанный древним богом. Душа, лишенная тела, слилась с ее душой. Однако вместе с радостью это принесло Баалджаг боль и странное чувство утраты. И теперь она интуитивно искала нечто, способное изменить ее состояние… восстановить равновесие.

«Чего ты просишь у меня, зверюга? Впрочем, нет — ты ведь просишь не у меня, верно? Ты хочешь чего-то от моего спутника, немертвого воина. Оноса Т’лэнна. Это ведь его ты ожидала, странствуя вместе с госпожой Завистью. А что собой представляет пес Гарат? Еще одна загадка, но у меня сейчас нет ни малейшего желания ее разгадывать».

Ток растерянно заморгал единственным глазом. Их мысленная связь с волчицей оборвалась. Баалджаг, как и раньше, спала почти у самых его ног. У бывшего вестового кружилась голова и дрожали ноги. Он повернулся и в десяти шагах от себя увидел Тлена. На поясе т’лан имасса висело несколько убитых зайцев. Тлен глядел на него так, словно бы чего-то ждал.

«Боги милосердные! Я слишком слаб. Слаб изнутри и снаружи. Я устал от запутанной истории этого мира и его бесконечных трагедий».

— Скажи, т’лан имасс, чего хочет от тебя эта волчица? — хрипло спросил Ток-младший, ибо в горле у него пересохло.

— Чего она хочет? Прекращения своего одиночества. Больше ничего.

— И ты дал ей ответ?

Тлен отвернулся. Он отцепил добычу, бросив зайцев на землю. Когда т’лан имасс заговорил снова, Тока поразил его голос, полный неприкрытой скорби:

— Мне нечем ей помочь.

Его всегдашний тон, холодный и бесстрастный, исчез. Впервые малазанцу приоткрылась другая сторона неупокоенного воина.

— Тлен, я ни разу не слышал, чтобы ты говорил с такой болью. Я не думал…

— Ты ошибся, Ток-младший, — по-прежнему безучастно произнес т’лан имасс. — Кстати, ты уже сделал оперение для своих стрел?

— Да. Все, как ты мне показывал. В результате получилось двенадцать на редкость уродливых стрел, но я рад, что у меня есть хотя бы такие.

— Стрелы нужны не для красоты. Они тебе хорошо послужат.

— Надеюсь. — Ток со вздохом встал. — Пойду-ка я займусь ужином.

— Это обязанность Сену.

Ток поморщился:

— И ты туда же? Не забывай: вообще-то, они — сегулехи. Они служат госпоже Зависти, но это не значит, что мы имеем право относиться к ним как к слугам. Я считаю всех троих нашими спутниками. И для меня большая честь находиться в их обществе.

Он оглянулся на сегулехов. Те смотрели на него через прорези своих масок.

— Да они даже говорить с тобой не желают, — насмешливо бросил ему т’лан имасс.

— Это их дело.

Ток-младший забрал у него зайцев, пристроился возле очага и принялся свежевать тушки.

— Забыл тебя спросить, Тлен. Когда ты охотился, тебе никто не встречался? Неужели, кроме нас, на равнине Ламатат больше нет путников?

— Я не видел никаких следов торговых караванов или одиночных странников. Но равнина не вымерла. Мне встречались стада бхедеринов и антилопы, волки и койоты, лисы и зайцы. В одном месте я даже видел равнинного медведя. Тут много птиц. Есть хищные, есть пожиратели падали. А еще разные змеи и ящерицы.

— Внушительный список, — пробормотал Ток-младший. — Но почему же когда я вглядываюсь в даль, то не вижу совсем никого?

— Равнина велика, — ответил Тлен. — Звери и птицы издали чуют людей. Со мной же все обстоит по-другому. Меня окружает сила магического Пути Телланна, хотя она значительно истощилась. Кто-то высасывает мою жизненную силу. Но не спрашивай кто. Я и сам этого не знаю. И все же смертным зверям трудно совладать даже с остатками чародейства. Между прочим, за нами по следам идет стая ай’тогов — рыжих равнинных волков. Пока они стараются не показываться нам на глаза. Но рано или поздно любопытство возьмет свое.

Ток вновь посмотрел на спящую Баалджаг:

— Я видел картины ее воспоминаний.

— Это память льда. — Глубоко посаженные глаза т’лан имасса остановились на малазанце. — Твои слова подсказывают мне, что в мое отсутствие здесь произошло соединение душ. Твоей и ее. Но как это случилось?

— Я не знаю ни о каком соединении душ, — ответил юноша, поглядывая на спящую волчицу. — Я увидел… словом, картины очень далекого прошлого. Баалджаг поделилась со мной… своими воспоминаниями. Каким образом? Понятия не имею. Но ее воспоминания повергли меня в отчаяние.

Ток-младший тяжело вздохнул и продолжил возиться с заячьей тушкой.

— Всякий дар — обоюдоострый.

Малазанец поморщился:

— Обоюдоострый, говоришь? Должно быть, ты прав. Я начинаю подозревать, что легенда насчет того, что когда лишаешься глаза, то взамен якобы получаешь дар истинного видения, — вовсе не выдумка.

— А где и как ты потерял свой глаз, Ток-младший?

— Во время осады Крепи. Семя Луны поливало нас дождем из раскаленных каменных осколков. Один попал в меня.