Память льда

— В тебя угодил большой камень?

— Ну, тогда бы меня вообще убило. Всего лишь осколок.

Даже сейчас Току-младшему не хотелось об этом вспоминать.

— Обелиск, — сказал Тлен. — В древней Колоде Обителей эта карта называлась Курган… Смертный, который был отмечен камнем: Чен’ре арал лих’фаиль… Отныне я даю тебе новое имя — Арал Фаиль.

— Кажется, я ни о чем таком тебя не просил.

— Имена не выпрашивают, смертный. Их заслуживают.

— Ну прямо как у сжигателей мостов.

— Это давняя традиция, Арал Фаиль.

«Худ тебя побери с твоими традициями!»

— Ладно, пусть так! Только все равно не понимаю, чем я это заслужил… — Ток уже начинал терять терпение. — Может, объяснишь?

— Тебя, смертный, забросили на магический Путь Хаоса. Ты выжил. Одно это уже достойно удивления. Но ты не просто выжил. Ты добрался до Разрыва, как называют портал в Морне. Он должен был бы тебя поглотить, однако выбросил наружу. Камень забрал твой глаз, а волчица приоткрыла тебе душу. Баалджаг увидела в тебе редкие достоинства, Арал Фаиль.

— Да пойми ты, Тлен: не хочу я никаких новых имен!

Малазанец аж взмок от пота. Ему отчаянно захотелось сменить тему разговора, и он стал прикидывать, о чем бы еще спросить т’лан имасса.

— Между прочим, ты никогда не рассказывал мне о значении своего собственного имени. Онос Т’лэнн — это как переводится?

— «Онос» значит «человек без клана», «Т’л» — «сломанный», «потрескавшийся», а «энн» — «кремень». Если сложить все вместе, то получается, что «Т’лэнн» — это «ущербный кремень».

— Ущербный кремень, — задумчиво повторил Ток-младший.

— Вообще-то, любое имя имеет несколько значений.

— Да, я догадываюсь.

— От цельного куска камня откалывают пластины, но они не одинаковы. Если внутри камня скрыты прожилки или вкрапления другого камня, из такой пластины хорошего лезвия не сделаешь. Скажу больше: когда ударяешь по цельному куску, все слабое, что скрыто в нем, отламывается. Там бывают и пустоты, внутренние щербины. Словом, стукни по камню, и ты сразу узнаешь все его изъяны… Так было и в семье, где я родился. Жизнь била по нам и постоянно обнажала изъяны.

— Я что-то не вижу в тебе изъянов.

— В чистом кремне все крупицы одинаковы и расположены правильно. Все его зерна повернуты в одном направлении: в них есть единство цели. Из таких камней получаются надежные мечи. Я происхожу из клана Тарад. Тарад уповал на меня, но ошибся: теперь его больше нет. На Слиянии решили, что предводителем кланов Первой империи будет Логрос. Он надеялся, что моя сестра войдет в число его служителей. Она была заклинательницей костей. Но сестра отказалась участвовать в Ритуале, и Логросовы т’лан имассы утратили прежнюю силу. Первая империя пала. Мои братья — Т’бер Тендара и Хан’ит Айят — повели охотников на север и бесследно сгинули. В этом проявился их изъян: они тоже оказались никуда не годными. Меня избрали первым мечом, но я покинул Логросовых т’лан имассов и странствовал в одиночестве. Как видишь, Арал Фаиль, я совершил величайшее преступление против соплеменников.

— Погоди сокрушаться, — возразил Ток-младший. — Ты ведь говорил, что направляешься на Второе Слияние. Значит, ты возвращаешься к соплеменникам.

Неупокоенный воин ничего не ответил. Его взгляд был устремлен к северу.

Проснувшаяся Баалджаг потянулась и неслышно подошла к Тлену. Волчица села, замерев рядом с т’лан имассом.

Тока-младшего прошиб озноб.

«Худ меня побери, да во что же такое мы ввязались?»

Он оглянулся на Сену и Туруля. Сегулехи все так же невозмутимо наблюдали за ним.

— Вижу, вы проголодались и начинаете терять терпение. Если вы не против, то я могу…

Внезапно он ощутил ярость.

Холодную. Незнакомую. Какую-то нечеловеческую…

Ток-младший вновь оказался где-то далеко от равнины и очага, на котором собрался готовить ужин. Он опять видел мир звериными глазами, только теперь это не были глаза волчицы. Изменились и сами картины. Но самое удивительное — трансформировалось его сознание. Привычные мысли и чувства пропали в вихре чужих мыслей и ощущений.

Он полз по траве, оставляя за собой густой кровавый след. Кровь сочилась из рваных ран на боку. Он уже потерял ее слишком много. Вместе с кровью уходили и силы. Истерзанные мышцы отказывались ему подчиняться. Но он все равно упрямо двигался вверх по склону.

«Я возвращаюсь. Ползком. Ползу к самому краю. Иногда мне кажется, что я сплю, а память бодрствует отдельно от меня…»

Последние дни (как же они теперь далеки) запомнились неистовым безумством. Никто не ждал и не думал, что Ритуал все-таки свершится. Одиночники будто взбесились. Наиболее могущественные его сородичи не справились с бешено хлещущей из портала магической силой. Так появились кровожадные д’иверсы. Прежнего единства больше не существовало. Империя сама разрывала себя на части.

Но это было давно… очень давно.

«Меня зовут Трич. Это лишь одно из многих моих имен. Есть и другие: Трейк, Тигр Лета, Коготь Войны, Бесшумный Охотник. Когда т’лан имассы нас разгромили, я оказался в числе немногих уцелевших. Сражение… нет, то было не сражение, а жестокая, безжалостная бойня. Теперь-то я понимаю: они не могли поступить по-другому, хотя тогда все мы пылали жаждой отмщения. Слишком свежими были наши раны.

Боги милосердные! Мы хлынули на далекий континент и едва не разнесли магический Путь. Восточные земли превратились в расплавленный камень. Когда он остыл, в нем открылось свойство отвращать магию. Т’лан имассы гибли тысячами, только бы извести под корень ядовитую опухоль, в которую мы превратились. Так окончила свои дни Первая империя. Какое высокомерие — присвоить себе название, по праву принадлежащее т’лан имассам…

Мы, кучка уцелевших, спаслись бегством. Рилландарас, мой давний приятель. Мы с ним вдрызг рассорились, разошлись и сражались на разных континентах. Он забрался дальше всех нас, найдя способ управлять и одиночниками, и д’иверсами. Где-то ты теперь, Белый Шакал?.. Ай’тог. Агкор. А куда подевался другой мой спутник — Мессремб? Добрая душа, правда несколько искалеченная безумием. Но он всегда оставался верным, очень преданным другом…

Восхождение. Первые Герои. Темные, мрачные времена.

Я помню бескрайнюю равнину, поросшую густой травой. В надвигающихся сумерках на отдаленном холме застыл волк. Его единственный глаз светится, точно маленькая луна. Почему эта картина с такой непонятной силой врезалась мне в память? И почему она всплыла сейчас?

Тысячи лет меня носило по земле в теле зверя. Человеческие воспоминания постепенно меркли и стирались. Но, вспомнив того волка, я вдруг начал вспоминать и все остальное.

Я — Трич. Воспоминания захлестывают меня, а тело тем временем все коченеет и коченеет».