Пангея

Но покурить в этот раз мне не пришлось. Выйдя на балкон, я повстречал там рыжую подругу Инги - Хелен-Елену.

– Вы вырвались из плотных объятий моей матушки?
– поинтересовался я, пряча портсигар.

– Они слишком плотные, - ответила Елена, - таких мне бы и дома вполне хватило. Не стоило ради них ехать через полмира на каникулы.

– Значит, вы решили покинуть родной дом из-за того, что вас слишком хорошо опекают там?
– не нашел ничего умнее я, как задать столь очевидный вопрос.

– Конечно, - улыбнулась она.
– Мне не слишком уютно дома. Родители стараются создать этот уют, но не могут понять, что это мне может быть и не нужно.

– Вы весьма откровенны с человеком, которого совсем не знаете, - заметил я с удивлением.

– Это со знакомыми надо быть осторожными, - ответила Елена, - ведь они могут использовать откровенность против тебя. А у вас, господин полковник, нет для этого мотивов, как минимум, верно?

– Получается прямо как в старой и очень грустной поговорке, - пожал плечами я, - только друг может вонзить тебе нож в спину.

– А я и к друзьям стараюсь не поворачиваться спиной, - снова премило улыбнулась Елена, но теперь я понял, что за этой улыбкой скрывается стальной характер.

– Предпочитаете никому не доверять?
– поинтересовался я.

– Именно, - не стала возражать она.
– Для меня мерилом отношения к людям как раз и является недоверие. Кому-то я не доверяю совсем, кому-то в чем-то верю, кому-то больше, кому-то - меньше.

– Так ведь это ж, по сути своей, одно и то же, - пожал плечами я.
– Меряешь доверием или недоверием, шкала-то одна.

– Верно, - сказала Елена, - но меня все почему-то стремятся учить жизни. Говорят, я слишком негативно смотрю на мир.

– Как может человек с такой улыбкой негативно смотреть на мир?
– вполне искренне поразился я.

– Спасибо, - снова улыбнулась она.
– Как всякий офицер, вы мастер делать комплименты.
– Она сделала книксен и добавила: - Вы покурите спокойно, а я, пожалуй, вернусь к вашей матушке. Слишком невежливо было бы покидать ее на столь длительный срок в день первого знакомства.

– Удачи вам, сударыня, - сказал я, поймал руку Елены и слегка коснулся ее губами.

Когда я касался пальцами Елениной кожи, она едва заметно вздрогнула. Мне показалось, что она едва не отдернула руку, но все-таки сдержалась. Я выпрямился, а Елена уже спешила к выходу. Но перед дверью она обернулась ко мне и, пожав плечами, объяснила:

– Я очень боюсь щекотки. Поэтому мне не очень нравится, когда меня трогают. Особенно малознакомые люди.

Улыбнувшись мне на прощание, Елена почти бегом покинула балкон. Я же снова вынул из кармана портсигар.

Перед ужином я внимательно оглядел себя в ростовом зеркале, будто на свидание собирался. Если мириться с мамой, то выглядеть я должен безукоризненно. Иного она не принимала, а портить впечатление неряшливым - с маминой точки зрения - внешним видом я совсем не хотел. В последний раз поправив безукоризненно сидящий галстук, я оглядел себя и направился в холл. Там меня ждал мрачный Франц и один из наших слуг, держащий в руках громадный букет гвоздик.

– Спасибо, - поблагодарил я мажордома, даже не подозревая, какой ждет меня подвох.
– Это именно такие, как любит матушка.

– Погодите благодарить, - бросил Франц.
– Этот недотепа, - мажордом замахнулся на слугу протезом руки, - купил нечетное количество гвоздик, но подарил одну цветочнице. Подумал, что я не стану их пересчитывать.

– Значит, - сказал я, - их теперь четное количество. Вы желаете смерти моей матушке, молодой человек?
– поинтересовался я у слуги.

Тот вжал голову в плечи, будто ждал, что я или Франц сейчас врежем ему.

И вдруг я заметил, как через холл шагает Елена. Она переоделась к ужину и теперь, не торопясь, шла в столовую.

– Сударыня, - окликнул я Елену, - погодите. Вы не могли бы помочь мне решить одну проблему?

– В чем дело?
– поинтересовалась она, подойдя ближе.

Я вынул из букета гвоздику, зубами перекусил длинный стебель у самого бутона и вставил цветок в волосы Елене.

– Вам идет, - сказал я.

– Благодарю, - ответила Елена, кокетливым движением поправив цветок в волосах.
– Я жду вас в столовой.

Я как-то даже не ожидал подобного кокетства от нее. После нашего разговора на балконе мне казалось, что она слишком другая, не такая, как остальные девушки, и тут такое проявление типично девичьего кокетства.

Я забрал у слуги букет, отдав ему откушенный стебель. Подмигнул парню, мол, не дрейфь, со всем справились, значит, все будет нормально. И вооружившись букетом, отправился в столовую.

Мама, конечно, уже сидела за столом. Рядом с ней - отец, одетый столь же безукоризненно, как и я. Понимал, что до моего прощения, и сам находится в опале. Я прошел через всю столовую едва ли не парадным шагом, опустился перед мамой на колени и протянул ей букет.

– Матушка, - сказал я, - я понимаю свою вину и приношу самые глубочайшие извинения.
– А затем добавил уже менее юбилейным и более искренним тоном.
– Прости меня, мама, а?
– И заглянул в глаза, как умел делать еще с детства. Работало, правда, не всегда.

– Сынок, - с любовью протянула мама, и я заметил, как с облегчением выдохнул отец, - от батюшки своего ты научился правильно мириться.

Она приняла букет и хлопнула меня ладонью по лбу. Я понял, что прощен. Полностью и безоговорочно.

Я занял свое место за столом, оказалось, что сижу я точно напротив Елены. Увидев это, она снова кокетливым движением поправила гвоздику в волосах и подмигнула мне.

– Вы не откажете мне в любезности, - тихо сказал ей я, - прогуляться завтра утром по городу?

Надо сказать, интонация у меня была не слишком вопросительная.

– Возможно, - ответила она.
– Если позволит погода. Говорят, зимы у вас, в Новониколенской губернии, очень суровые.

– А вы откуда родом?
– заинтересовался я.

– Из Екатерининской губернии, - сказала Елена.
– У нас климат намного мягче вашего.

– Так вы с Бадена, - почему-то удивился я.

– Да, - произнесла Елена.
– А что тут странного? У нас, на Бадене, с учебными заведениями несколько хуже, чем у вас. А женских и вовсе нет.