Панк-рок. Предыстория. Прогулки по дикой стороне: от Боба Дилана до Капитана Бифхарта
Шрифт:
Эпилог
Общаясь с Эрни Бруксом, я задал ему вопрос: согласен ли он с утверждением Криса Нидса, что Джонатан «не такой простоватый, каким кажется»? «Абсолютно согласен, он не простачок, – ответил Эрни. – Когда после распада [оригинального состава группы] он начал записывать песни в духе "Привет, маленькое насекомое", «Мороженщик» или «Динозаврик»… я просек его! Его намерения были серьезными, несмотря на то, что некоторые песни звучали несерьезно. Он, безусловно, делал программное заявление. Я думаю, во многом оно касалось того, что многие рок-музыканты начали воспринимать себя слишком серьезно».
Джонатан Ричман и по сей день продолжает нести в мир свою «серьезную несерьезность». В репертуаре стало меньше детских песен, но его творения по-прежнему полны обезоруживающей искренности и посвящены самым простым и важным вещам. Джонатан легко может исполнить спонтанный концерт для какого-нибудь пассажира, с которым разговорится в поезде, или помочь благотворительным концертом уютному кафе, которое пытается удержаться на плаву. У него нет ни компьютера, ни мобильного телефона, и он с удовольствием
В это же самое время музыка «классических» The Modern Lovers продолжает жить своей жизнью и завоевывать новых поклонников. В 1981 году вышел архивный альбом "The Original Modern Lovers" – это было первое (и пока последнее) официальное издание материала двух сессий под руководством Кима Фаули. В 2003 году лейбл Castle Music переиздал альбом "The Modern Lovers" с добавлением неизданных ранее демо-записей, однако немалая часть записей, сделанных группой вместе с Джоном Кейлом и Кимом Фаули, по-прежнему не выпущена официально. Джерри Харрисон, не так давно воссоединившийся с Ричманом для записи нового проекта Джонатана, сообщил, что даже сам Джонатан остался доволен переслушиванием старых пленок – включая те, на которые так и не был добавлен вокал: «Он сообщил, что ему нравится взаимодействие между его гитарными партиями и моими клавишами, переходящее из одной тональности в другую, – он не замечал подобного на треках с вокалом. Он считает, что оно весьма примечательно»[98]. Эрни Брукс также согласен с тем, что многие архивные записи The Modern Lovers заслуживают выпуска: «Есть отличные версии, которые еще никто не слышал… Не знаю, почему их не издают, но надеюсь, все юридические формальности получится утрясти»[99]. Музыкантам «классического» состава The Modern Lovers даже предлагали серьезные гонорары за воссоединение. «Это было бы интересно, но музыка будет уже совсем другой, – комментирует Джерри Харрисон. – Давайте смотреть правде в глаза: Джонатан никогда не согласится играть так же громко» [100]. Много лет спустя Харрисон по-прежнему вспоминает те давние, «громкие» выступления с большой теплотой: «The Modern Lovers были ежевечерним экспериментом, попыткой прикинуть, что может случиться и подстроиться под акустику зала, посмотреть, к чему это может привести… использовать в качестве отправной точки четко определенную структуру и разновидность дрона… Некоторые вещи были отрепетированы, но в лучшие моменты происходили непредвиденные события, за которые можно было хвататься… Тогда это была захватывающая группа… идущая поперек всего остального. По большому счету мы чувствовали себя в одиночестве и в авангарде. Мы звучали примитивно, но у нас была такая энергия, которой, похоже, не было больше ни у кого»[101].
Карьера Джонатана Ричмана и The Modern Lovers остается крайне редким, почти уникальным примером музыкальной истории, распавшейся на две, идейно противоположные друг другу части. Как бы ни хотел того Джонатан, этот факт лишь добавляет своеобразного очарования и притягательности старым записям The Modern Lovers, которые едва не были утрачены для человечества. Очевидно, что их влияние (не только на панк-рок, но и на новую волну, пост-панк и колледж-рок) трудно переоценить. По мнению Джона Фелиса (более других в группе ценившего сценическую агрессию и провокацию), Ричман был «прообразом панка – задолго до того, как другие стали делать что-то подобное. Значительная часть его подростковой тревоги в те ранние дни торчала наружу; все было черно-белым, без обиняков. Он не боялся говорить о своих чувствах, и если это обижало, задевало людей – что ж, значит, так тому и быть»[102]. Грег Керанен замечает, что творчество Джонатана – это «игра между светом и тенью, между героическим оптимизмом, печалью и уязвимостью. Такие ранние песни, как «Girlfriend», родились от ощущения неудовлетворенности, одиночества и определенного презрения к обществу хиппи, в которое он не мог – и не хотел – вписываться»[103].
Юного Джонатана Ричмана сегодня смело можно назвать «младшим братом» Лу Рида и Игги Попа. И дело не только в прямолинейности, примитивном звучании и ненависти к хиппи. Сравнивая тексты Ричмана с произведениями Уильяма Карлоса Уильямса, написанными простым языком, и черпающими вдохновение из повседневности, Эрни Брукс комментирует: «Конечно, [поэзия Джонатана] представляет собой противоположность мрачному погружению в наркотическое видение The Stooges или The Velvet Underground. Но если что-то и объединяет эти три группы, это отношения с болью. "A Plea For Tenderness" звучит так, словно Джонатан ищет нечто гораздо более острое, чем большая часть людей готова испытать» [104]. Однако между тремя фронтменами всегда была существенная разница: для многих, кто брался за гитару, чтобы освоить свои три аккорда, Лу Рид казался недосягаемо умным, а Игги Поп – недостижимо сильным и бесстрашным. Джонатан Ричман, с другой стороны, выглядел настоящим соседским парнем, который своим примером наглядно доказывал – «это может каждый».
Как и своим кумирам из The Velvet Underground,
юному Джонатану Ричману удалось отразить в музыке трудноуловимую грань между светлым и темным, исследовать ее, дойти до самых глубин персонального мрака, а затем двинуться дальше, к светлой стороне – по собственному хайвэю, где действуют только его правила игры и установленный им самим темп течения времени: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть…»Прогулка шестая
Невероятные приключения Капитана Бифхарта и волшебной группы в Хмурляндии
Это была антимузыка самого интересного и безумного пошиба… Все фальшивые ноты, которые запрещались учителями, наконец-то были выпущены известными музыкантами. Это было моей конфирмацией. С этого момента можно было делать все что угодно [1]. Джон Лайдон об альбоме "Trout Mask Replica"
Красоту в музыке нередко путают с чем-то, что позволяет уху не напрягаться [2]. Чарльз Айвз (приписывается)
Пролог
В августе 1970 года американский критик Бен Эдмондс предварял свое интервью с Капитаном Бифхартом размышлением на злободневную тему: так ли прогрессивен современный слушатель, каким он себя видит? Журналист приходил к неутешительному ответу: «Во многих отношениях наши музыкальные вкусы столь же ограниченны… Наше упрямое нежелание смотреть вперед… может объяснить, почему такая последовательно футуристическая группа, как The Velvet Underground, отвергается со столь завидным постоянством. Все, что удобным образом не вписывается в наши узкие границы, мы предпочитаем поднимать на смех или попросту не замечать. Капитан Бифхарт и его Magic Band по полной программе пострадали от того и другого»[3].
По мнению Эдмондса, на своем новом альбоме "Trout Mask Replica" Капитан Бифхарт «порвал все связи с зажатыми современными представлениями о музыке», создав «несравнимое ни с чем произведение музыкального искусства. Его значение выходит далеко за границы рок-музыки». Однако, даже несмотря на столь высокую оценку музыки, Эдмондс приходил к выводу, что ни один альбом Бифхарта не способен заменить личное общение с Капитаном: оно «способно сказать о нем больше, чем любая пластинка или чем слова, которые я могу придумать… Мне никогда не передать на бумаге крайне интенсивное ощущение присутствия этого человека; меткость и юмор его наблюдений можно полностью ощутить только при личной встрече»[4]. Британский журналист и подвижник Барри Майлз, в конце 1960-х временно перебравшийся в Калифорнию, описывал Бифхарта – основательного, грузноватого, без малого тридцати лет музыканта с аристократическими манерами и бульдожьей внешностью – как «большого человека»: «колкость в общении, теплая человечность, здоровенный улыбающийся ежик, дружелюбный дядюшка из книг Диккенса, глаза искрятся, взгляд стреляет – стремительный как колибри, – ничего не упускает из виду»[5]. Общение с Капитаном действительно запоминалось надолго. Он рассказывал своим собеседникам, что находит время заниматься скульптурой (в которой он обнаруживал незаурядный талант еще с детства), живописью, поэзией и прозой (заинтересованные издатели уже присматриваются к его романам); сообщал, что умеет разбивать стекло силой голоса и что его музыку приходят слушать койоты; рассуждал о губительном воздействии человека на природу и о том, что люди живут в нездоровом темпе; высказывал мысль, что в каждой школе нужно организовать раздачу воздушных змеев и ввести уроки по их запуску.
Майлз замечал, что в своей высокой шляпе и теплом пальто Капитан казался элементом, абсолютно чужеродным Калифорнии. Дело было, конечно, не только в шляпе: для тех журналистов, которые начинали общаться с ним, Бифхарт оказывался «слишком творческим, слишком человечным для XX века; приводящий собеседников в изумление своим интересом к ним»[6]. Почти каждую свою сентенцию Капитан заканчивал доверительным «Ты понимаешь?», и каждому, конечно же, хотелось с готовностью кивать в ответ – даже если ничего не было понятно. Тем не менее, как заключал Майлз, это был человек, «которому интуитивно доверяешь». К схожему заключению приходил и Эдмондс, называвший Бифхарта «честным и открытым человеком; его теплота и юмор позволяют собеседнику полностью расслабиться»[7].
Бифхарт рассказывал, что "Trout Mask Replica", его новый двойной альбом, поражавший современников своим новаторством, был задуман, сочинен и записан всего лишь на протяжении восьми с половиной часов. Более того, вся эта удивительная музыка была отрепетирована и записана при помощи только непрофессиональных музыкантов – друзей Капитана по имени Зут Хорн Ролло, Антенна Джимми Семянс, Рокет Мортон, Маскара Змей и Драмбо. Капитану пришлось самому учить их игре на инструментах. «Дело в том, что я понял – ни один музыкант не подходит», – объяснял он. Своим соратникам Бифхарт устроил весьма необычную «музыкальную школу»: «Я попытался обучить их скульптуре, позволив им обучить себя самим, насколько это было возможно, не заходя на территорию этой формы [искусства], ты понимаешь?»[8]. Результатом обучения стала, как замечали критики, «самая преданная и непосредственная музыкальная поддержка»[9]. Некоторые газеты, однако, писали, что Капитан держал своих учеников под замком долгие недели, лишая еды, свежего воздуха и здорового секса – ради того, чтобы они днями и ночами осваивали музыкальные инструменты и его странную музыку. «Я никого не запирал, – возражал Бифхарт. – В группе нет лидера. Каждый и за себя-то отвечать не умеет»[10].