Панна Эльжбета и гранит науки

– На кой мне? – говорю с улыбочкой кривоватой.
– Дед в шляхту не рвался, отец – тоже. Вот и мне не след. А женишок мой просто в храм не явился. Решил, что можно так со мной помолвку порвать .

Рассмеялась княжна.

– А нельзя?

Я в ответ кивнула.

– Никак нельзя. Вот только жених мой бывший, кажись, того ещё не понял.

Tетке я в письме отписала все о житье своем и новости последние в мельчайших подробностях. Больше всего про магистра Кржевского пoведала – ибо только он по–настоящему обеспокоил. Пусть и манили меня личевы тайны, а все ж таки и пугал профессор немертвый свыше всякой меры.

Отцовой сестpе я верила, она знающая, наверняка верный совет даст, как со Здимиром Амброзиевичем быть.

Письмо закончив, засела я за учебу. Навроде и не завтра сдавать задание домашнее, а лучше бы все закончить сpазу после занятия, когда знания новые все еще в голове свежи. Не для того я в Академию приехала , что бы лени потворствовать .

И вот завершила я задания свои, а Радомила все еще cпину над пергаментом гнет и слово за словом царапает. ? вид у княжны Воронецкий ну такой озверелый, что хоть прочь беги.

– Хочешь, прокляну профессора твoего? – предложила я, на мучения соседушки вдосталь наглядевшись. Несладко ей пришлось.

Посмотрела на меня Радомила с благодарностью, но головой покачала. Мол, сама разберется. Ну сама,так сама. Мое дело предложить.

С утра я от соседки под подушкой пряталась. У нее–то занятия ?ачинались ранехoнько, только солнце встало – следом поднялась и княжна да на учебу принялась собираться. Мне же раньше одиннадцати часов вставать причины не было. Некромантов на младших курсах с утра на занятия не гонят.

Проснулась я что-то около полудня. Потянулась, переоделась да мыться пошла. После омовения я всегда бодрость ощущала.

На этот раз, правда, поступила умней прежнего – дверку в мыльню изнутри подперла, чтобы уж точно никто не потревожил. А то где один студиозус – там и другой. Поди за годы без девок привыкли парни здешние обеими мыльнями пользоваться свoбодно.

И вот выхожу я, чистая да распаренная, в коридор, за мной шлейф пара тянется – а навстречу тот самый студиозус, что вчера в мыльню не ко времени заглянул. Застыл, на меня глядючи, замялся.

– Ты это… извиняй за вчерашнее. Забыл я, что девка у нас теперь есть, - говорит. И на щеках бледных румянец проступает. Может, и правда смущается. – Леслав я, Калета. Четвертый курс.

А сам руку протягивает. Навроде как для рукопожатия. Поди не из шляхты и даже не из купечества, не ведает, как с панночкой здороваться надобно.

– Да бывает, - фыркнула я и за сглаз свой извиняться не стала. И руку жать – то?е.
– Эльжбета Лихновская. А что первогодка – и сам знаешь.

Навроде как и замирились на том,и о вчерашнем конфузе больше можно было и не думать. Беседовать друг с другом нам и в голову не пришло. Не обсуждать же, в каких видах друг друга видали? ? больше и говорить не о чем.

Прочие студиозы нашего факультета тоже только–только поднялись. По общежитию они бродили как мертвецы неупокоенные – глаза полуприкрыты, руки перед собой выставили и бормочут что-то неразборчиво.

Прислушалась – ан нет, все в порядке, просто формулы магические повторяют спросонок.

Рядом с нашей с Радомилой комнатой топтался однокурсник мой, тот, что телом обилен. Кажись, меня дожидается. А вот зачем – кто знает?

Как увидел меня,так тут же дня доброго пожелал.

– Кому как, – парню отвечаю, а самой страсть как интересно, что ему от меня понадобилось.

– Я Климек Одынец, - соученик представился, а после замялся, будто продолжать не решается.

Tерпения у меня никогда много не было.

– Так чего надобно, Климек?

Тот вздохнул тяжеленько.

– Мы с ребятами тут обмозговали… Словом, а давай ты старостой нашей будешь?

Вот уж чего не ждала – так этого. Меня, девку, - и над парнями верховодить выбрали? Да ещё сами парни! Вот уж новость!

И навроде почетно это – старостой быть, вот только чего ради прочим студиозусам-то потребовалось меня на должность эту назначить?

– А чего вдруг мне – и такая честь?
– спрашиваю, подозрений не скрывая.

Чтобы мужчины девке над собой власть дали? Когда ж такое было видано? Могла бы подумать, что все из-за дарований моих великих, да только не успела я себя показать толком. Девка и девка, разве что на лицо не страшна.

– Да… навроде, боевая ты, – как–то не очень убедительно говорит Одынец, да смотрит так жалобно, будто его ко мне послали, угрожая карой великой.

И подумалось, что гадостное что–то старосте делать придется, не иначе.

– Ну и боевая, так и что? Чай рохлей у нас на фaкультете и нет. Чего бы тебе старостой не стать, а, Климек?

Спал соученик мой с лица и руками замахал. Очень уж он в старосты идти не хотел.

– И что не так? – на Одынца я напираю.

Очень уж любопытно стало мне, что прочие студиозусы такое измыслили. Ну если уж каверза какая… то спуску не дам! Небо им с овчинку покажется, если я мстить возьмусь.

Совсем уж смутился соученик.

– Да все так! Все так, Эльжбета, ты даже не думай!

Tак убеждает, что подозрений только прибавилось.

– Не объяснишь, в старосты не пойду. Мне того не шибко надобно, - усмехаюсь.
– На чистоту выкладывай давай.

Помялся студиозус, покраснел – а после и говорит:

– Мы профессора Кржевского боимся. А у него и коллоквиумы будут, и практикумы,и задания брать надобно… И экзамен сдавать! А ты навроде как с ним говоришь и ничего, поладили.

Эвона как. Забоялись лича, стало быть . Оно, конечно, и неудивительно – кто ж мертвецов не боится? ?отя вот некромансерам вроде как и неположено перед нежитью трепетать . Даже могущественной да разумом не обделенной.

– И только-то?

Замялся ?дынец пуще прежнего, затрясся весь – ну чисто холодец прислужница на подносе несет.

– Tебе и «только–то», а про профессора Кржевского столько всякого сказывают, что вспомнишь – вздрогнешь! Он же, говорят, самого Кощея заборол, грудь ему кинжалом ритуальным вскрыл – и сердце его сожрал! А оно еще билося! Опосля того личем и стал.

Поглядела я на студиозуса этак… ошалело.

– Брешут люди, – отвечаю без колебаний. – Не было такого.

Не спешит мне верить Климек. Смотрит недоверчиво, хмурится.