Папа сожрал меня, мать извела меня. Сказки на новый лад

Люди никогда не сумеют его убить, хотел сказать кудесник дальше, потому что для этого придется выследить его душу, а она спрятана где-то в черном яйце посреди поместья Пула. Черное яйцо в черном зобу в черном сердце в черной утробе. Кому-то понадобятся особые инструменты — несколько частей тела, добавил кудесник, как показалось мисс Викс — довольно издевательски. Без них им нипочем не совершить всех превращений, потребных для того, чтобы вскрыть живот кота, сожравшего пса, сожравшего ворону, и найти яйцо, из коего выпорхнет его душа, когда расколешь скорлупу.

— Трали-вали-кошки-жрали, — сказал Плоть Бездуши. — Обычные песни и пляски. Ничего подобного не произойдет.

Мисс Викс пошевелила ртом, будто хотела что-то сказать. Но ничего поначалу не вытекло, кроме журчанья воды из крана, а затем кулаки у нее сжались, и вода потекла громче, она бурлила, и ревела, и грохотала, как камни, которые несет с собой потоп.

Мне кажется, труднее возвращаться туда, где прожил все свое детство, чем из человека превращаться в муравья и обратно. Эдди то и дело поглядывал на свои человечьи руки и ноги и не понимал, куда подевались те шесть изящных отростков, которые он уже начал предпочитать своим четырем конечностям: прозрачных, как янтарь, и с нежными перышками.

Улочка, на которой он раньше играл в бейсбол, по обеим сторонам была запружена припаркованными машинами, отчего играть во что-либо на ней — даже если бы он смог — стало решительно невозможно, а платаны, разросшиеся до того, что в их кронах пришлось рубить огромные дыры для телефонных и электрических проводов, в конечном итоге спилили совсем. Дом родителей Мэри и те, что его окружали, превратили в кондоминиумы — теперь уже и не понять, где заканчивался один и начинался другой. А дом Эдди выглядел примерно как и раньше — вот только покатый газон перед ним, над которым всегда так прилежно трудился папа, весь зарос, трава на нем вся пожухла или жухла, ее задавило одуванчиками; а вместо пышного плюща в горшке, который мама держала в эркере, стоял отвратительный позолоченный торшер в форме голой женщины.

Эдди состарился. Те волосы, что еще оставались у него на голове, побелели, зубы стали вставными, а дерзанья юности почти забылись: все портреты, что он так давно писал, с немалым трудом можно было отыскать лишь в частных коллекциях, но считались они стилистически вычурными. Большой желтый кот умер, а также — патологоанатом: прах кота хранился в пластиковом пакете у Эдди в обувной коробке, а патологоанатома — на кладбище, куда Эдди иногда захаживал, пока не уехал из большого города. Поместье Пула продали застройщику, и тот возвел на нем курорт для пенсионеров — «Деревню Пула»: в ней размещался и дом престарелых, в котором последние годы своей жизни обитал папа Эдди. Но и он уже теперь умер.

Идя по аккуратным кирпичным дорожкам «Деревни Пула», Эдди почти и не мог припомнить, зачем именно он сюда вернулся. День стоял мягкий, воздух был сладок, но уже попахивал осенью, горелой листвой, а в синем небе Эдди заметил крохотную колеблющуюся букву «V» — то гуси клином летели на юг — и расслышал их далекий жалобный гогот. Мэри вечно смеялась над ним: в конце лета ему всегда бывало грустно, — и глаза ее потешались над ним, хоть и с любовью. Он вспомнил, как, бывало, она сидела на крыльце с другой девчонкой — они увлеченно торговались за какую-нибудь карточку: с собачкой или лошадкой, или с тем, что они называли «сценой», — картиной художника-романтика, на которой изображался мир, где некогда существовали такие красивые места, как поместье Пула. Мэри склонялась над сигарной коробкой, сутулилась, но Эдди понимал, что при этом ее больше интересует он сам, а не что-либо иное. Никто и ничто другое в его жизни не дарило ему столько своего внимания.

Вот по дорожке к нему приблизилась молодая санитарка — она толкала перед собой старуху в инвалидной коляске. Девушка немного напоминала ему учительницу, которая у них была в младших классах, — мисс Викс: такие же красные губы и ногти, так же по-птичьи склоняла набок голову, когда разговаривала, да и звали ее, что поразительно, Вики. А старуха была просто старухой: в темных очках с боковыми щитками, такие носят после удаления катаракты, и с серебряными волосами, закрученными в узел на затылке.

— Вы на обед идете? — спросила у Эдди старуха. — Сегодня пятница, — добавила она, хлопая ладонями с распухшими суставами. — Рыба-меч!

Эдди собирался было ответить, что никуда он не идет, ибо хоть в «Деревне Пула», конечно, и мило, он тут пока что не местный. Но в тот же миг его наполнило ощущение, что он забыл нечто важное — что-то он должен был свершить, специально сюда приехав. Ему казалось — он помнит что-то про некоего кудесника, но тот был явно из сказки, которую Эдди слышал в детстве. Что-то про кого-то в диадеме из звезд-липучек… какая-то девочка, и она приклеила эти звезды на лоб.

Втроем — Эдди, Вики и старуха — они медленно двигались по аллее, обсаженной тенистыми деревьями, и листва шевелила тени у них на лицах. Эдди вдруг продрог: ему внезапно вспомнилось, что означали эти звезды-липучки — гораздо важнее того факта, что одна девчонка чем-то отличалась от других. Что-то с нею произошло — что-то нехорошее.

Вслед за Вики и старухой он вошел в здание.

— Что хотите со мной делайте, — рассмеявшись, сказала старуха Вики, — только вон туда меня не толкайте. — Она показывала в синий коридор, уводивший к богадельне третьего уровня; вернуться из этого коридора можно было лишь покойником.

В конце концов, они добрались до столовой. В ней было полно стариков — по четверо или по шестеро они сидели за столами, накрытыми белыми скатертями. Приятная столовая — почти как ресторан, композиции из искусственных цветов, официантки в фартучках… только все они умели делать искусственное дыхание. Эдди поставил свою обувную коробку на стол. Перед ним была тарелка с куском рыбы, кучкой гороха и горкой риса, но есть ему не хотелось.

— Что у вас там? — спросил симпатичный молодой человек, подошедший их обслужить.

— Говорите громче, — сказала Вики. — Иначе он вас не услышит.

Старуха дотянулась через весь стол и накрыла руку Эдди своею, а тот ощутил, как по всему его телу пробежала дрожь — его собственная или передалась от нее, сказать он не смог бы.

А также он не смог определить, где он, — но считал, что видит небо, как серый ватин, а сразу под ним кружат черные крапинки — то птицы деловито ищут, из чего бы им выстроить себе гнезда. Пахло гусиной травой — немного похоже на кошачью мочу, — ну и вот, конечно, сам его желтый кот, большой и лоснящийся, каким был раньше, когда Эдди его впервые повстречал, скребется в пыли. Руки Эдди тряслись так, что не удавалось открыть обувную коробку.

— Поглядим, выйдет ли у него, — сказал симпатичный молодой человек Вики и поставил на стол супницу с бульоном.

— Давайте я помогу, — предложила та, поддерживая Эдди, который так сполз на своем стуле, что почти не доставал до стола. — Я разобью туда яйцо, чтоб еда была поплотней, — объяснила она. Сунула руку в обувную коробку, взяла из нее кривой ножик и треснула им по яйцу — скорлупа распалась на две половинки, а белок с желтком плюхнулись Эдди в бульон.

В столовой стало очень тихо. По стенам топотали тени, омывали Эдди, как дождь.