ПАПАПА (Современная китайская проза)

— Иди, посиди с мамой.

— Папа, — сын уселся у неё на коленях.

— Правильно, тебе надо идти искать этого чёрта драного!

Она стиснула зубы, глаза у неё стали, как пятна на перьях павлина, — большие чёрные зрачки, сдвинутые к носу, в окружении широких белых полукружий. Конечно, это испугало Бинцзая — он просто остолбенел.

— …мама, — произнёс он еле слышно.

— Ищи своего папу, его зовут Дэлун, у него жидкие брови, он конченый дурак, который поёт унылые песни.

— …мама.

— Запомни, он в Чэньчжоу или в Юэчжоу — его там видели.

— …мама.

— Скажи этой скотине, что он причинил много зла тебе и твоей матери! Изо дня в день тебя бьют, меня унижают, а что ещё остаётся делать богатым при виде нас с тобой? Если бы не еда для кошки из храма предков, мы бы с тобой давно умерли с голоду. Лучше уж умереть, чем так жить! Ты должен всё это ему рассказать!

— …мама.

— Найди и убей его!

Бинцзай не проронил ни звука, его губы дрожали.

— Я знаю, ты всё понял, всё понял. Ты мой сыночек. — Мать Бинцзая улыбнулась, и из переполненных влагой глаз выкатилась слеза.

С корзиной в руках она медленно поднялась на гору и больше уже не вернулась. Потом ходили разные слухи: одни говорили, что её укусила ядовитая змея, другие — что её убили люди из деревни Цзивэйчжай, третьи считали, что её «чёрт попутал», она заблудилась и сорвалась с отвесной скалы… Но это уже и не важно.

Бинцзай всё время ждал, когда вернётся мама. Солнце зашло за горы, послышалось кваканье каменных лягушек, шаги на тропинке у ворот стали раздаваться реже, но он так и не увидел хорошо знакомое ему лицо. Его сильно искусали комары, всё тело зудело. Маленький старичок изо всех сил чесался и, расчесав тело до крови, совсем рассердился. Он должен отомстить тому человеку, о котором говорила мать. Бинцзай пошёл домой, опрокинул стул, вылил на кровать чай, насыпал в подвесной чайник золу. Запусти камнем в железный котёл, и тот не выдержит — бах! — и расколется. Бинцзай в одночасье перевернул с ног на голову этот мир.

Всё погрузилось во тьму, а снаружи так и не было слышно знакомых шагов. Лишь из соседнего дома доносились прерывистые стоны рябого Чжуна.

Маленький старичок заснул в окружении комаров, а проснувшись, почувствовал, что проголодался, и, пошатываясь, вышел из дома.

Луна была полной, очень белой и сквозь туманную дымку освещала всё вокруг так, словно был день, и, казалось, можно было разглядеть на горе напротив каждый кустик и каждую былинку.

Рядом журчал ручей. При лунном свете вода переливалась и сверкала, но на её поверхности, залитой серебристым светом, было несколько чёрных теней — подводных камней, казавшихся отверстиями, проделанными в ручье. Каменные лягушки уже не квакали — по-видимому, они тоже уснули. Где-то далеко залаяли собаки, похоже, там что-то происходило.

Бинцзай, держа во рту палец, посидел перед курятником, подумал-подумал и вышел из деревни.

Раньше, когда мать уходила принимать роды, она брала его с собой, может быть, и сейчас она в тех местах. Он решил пойти поискать её.

Освещаемый луной, он шёл по горной тропинке, шёл по облакам и туманам, покрывавшим землю, шёл очень свободно, лишь слегка наклонив вперёд верхнюю часть тела, колени его непрерывно мелькали, и казалось, что в любой момент они не выдержат и сломаются. Неизвестно, сколько прошло времени, неизвестно, как далеко он ушёл, но он задел ногой соломенную шляпу, а ещё наступил на плетёный щит, который глухо хрустнул в ответ. Бинцзай побурчал, помочился и продолжил свой путь. Впереди он увидел лежащего человека, это была женщина, но Бинцзай никогда раньше не встречал её. Он потряс её руку, похлопал по щеке, подёргал за волосы и понял, что она не может проснуться. Он дотронулся до её груди, судя по величине, там что-то должно быть: взявшись обеими руками, маленький старичок попробовал пососать грудь, но в ней ничего не оказалось, и он разочарованно выпустил её из рук. Тело этой женщины было таким мягким, таким упругим, что маленький старичок сел верхом на её живот, привстал, потом снова присел и почувствовал, что ему здесь очень хорошо.

«Папа». Он очень устал и, припав к телу очень похожей на мать женщины, уснул. Их лица, освещённые светом луны, были подобны белым листам бумаги. А в ушах у женщины сверкали серёжки.

Это тоже была чья-то мама.

VIII

«Папа».

Бинцзай, указывая пальцем на карниз храма предков, глупо улыбался.

На самом деле там не было ничего удивительного — всего лишь старый феникс, в шрамах и отметинах. Черепица обжигалась здесь, в деревне. Так что благодаря деревьям, которые росли на горе, благодаря земле, на которой росли эти деревья, и появилось оперенье у феникса. Похоже, многослойное оперенье было слишком тяжёлым, и феникс не мог взлететь, он лишь слушал живущих в горах горлиц, фазанов, дроздов, ворон, слушал тишину раннего утра или поздней вечерней зари, слушал, пока не состарился. Но он всё ещё высоко держал голову и смотрел на россыпи звёзд или гряды облаков. Он хотел взмыть вверх и потянуть за собой крышу, хотел полететь так же, как полетел тогда, когда указывал предкам нынешних жителей деревни Цзитоучжай путь к новому и прекрасному месту.

Два парня вышли из храма, держа в руках железный котёл, увидели Бинцзая и невольно удивились.

— Это же Бинцзай?

— Он что, ещё не умер?

— И как его земля носит?

— Похоже, сам владыка ада забыл о нём.

— Этот урод своим поганым гаданием меня чуть на тот свет не отправил.

За эти несколько дней отношение к Бинцзаю изменилось, и люди снова не принимали его всерьёз. Они даже сошлись во мнении, что это из-за него они потерпели поражение в войне, да и все другие несчастья и бедствия, что выпали на долю деревни Цзитоучжай, тоже навлёк он. Парни поставили котёл на землю, а увидев, что Бинцзай уселся на оставленную под деревом соломенную шляпу, совсем рассвирепели. Один из них подскочил к маленькому старичку и отвесил ему оплеуху — тот рухнул как подкошенный. Другой, сунув под нос Бинцзаю острый нож, брызгал слюной ему прямо в лицо: «А ну, врежь себе сам, не то я тебя вот этим ножичком…»

«Смелей!» — за их спинами раздался ледяной голос, они обернулись и увидели белое, как смерть, рябое лицо.

Портной Чжун, который был самым уважаемым из всех уважаемых в деревне людей, выставил вперёд два пальца, указывая на лбы одного и другого: «Он вам в отцы годится, разве можно быть с ним неучтивыми?»

Парни, понимая, что до портного Чжуна у них нос не дорос, и сообразив, что портной Чжун — дядя Бинцзая, переглянулись, подхватили котёл и исчезли, чтобы не доводить дело до греха.

Портной Чжун пошёл было домой, но остановился, подумал и вернулся к сидящему на земле племяннику, протянув ему ладонь: «Руку!»

Бинцзай попятился, глаза его смотрели не на портного, а куда-то на дерево поверх его головы. Лицо свело судорогой, верхняя губа дёргалась — преодолевая страх, он пытался выдавить из себя улыбку. Прошло достаточно много времени, прежде чем Бинцзай протянул портному свою ручонку.

Рука у Бинцзая была худой и холодной — ну просто куриная лапка. Портной Чжун схватил её, сжал, и будто тепло разлилось в груди.

Он вытер Бинцзаю лицо, отогнал от его головы мух, застегнул пуговицу на одежде. Одет Бинцзай был кое-как, Чжун никогда не шил ему одежду.

— Пошли со мной.

— Папа.

— Ишь, какой послушный.

— Папа.

— Кто твой папа?

— …мама.

— Что за скотина!

Он больше не смотрел на Бинцзая и, держа его руку, молча спускался вниз по ступеням. Неизвестно почему, он вдруг вспомнил огромное количество одежды, которую сшил за свою жизнь: длинные, короткие, широкие, узкие — одна за другой вещи проплывали перед его глазами, мелькая, словно безголовые демоны. А разве одежда на телах мёртвых односельчан была не им, Чжуном, сшита? Он всегда мог узнать свой стежок. Он ещё крепче сжал маленькую лапку Бинцзая: «Не бойся, я и есть твой папа, пошли со мной».

На горе росла трава под названием цюэюй, и была она очень ядовитой. Говорят, если птица её касалась, то тут же падала замертво, если зверь её трогал, то и он околевал. Портной Чжун собрал несколько стебельков этой травы и приготовил из них отвар. В деревне не было и трёхдневного запаса зерна. Только молодые и сильные мужчины и женщины должны остаться, чтобы пахать землю, рожать детей, сохранять и передавать по наследству традиции и обряды. А старым и слабым не нужно оставаться. Разве в родословных книгах чёрным по белому не написано, что так всегда поступали их деды и прадеды? Портной Чжун, вспоминая свою недостойную предков жизнь, знал, что родился он не ко времени и прожил жизнь не так, как хотел. Сегодня, когда он наконец понял, что, жертвуя собой, возвращается на путь истинный, ему стало легче.