Пара для дракона, или погаси последний фонарь
Шрифт:
— Давай перефразируем, — Ижен прищурился. — Предположим, ты получила надо мной абсолютную власть... разум, чувства, эмоции — меняй, что хочешь, приказывай, что хочешь...
— Мне претит идея подобной власти над живым существом.
— И всё же. Скажи, ты бы приказала мне отправить Тень Предвечной обратно, если бы получила такое могущество вот прямо сейчас?
Она прикрыла глаза.
— Это поставило бы меня перед ужасным моральным выбором. Мне претит подобный приказ, Ижэ. Но и с Тенью... она не может оставаться здесь. Рано или поздно это приведёт к трагедии. Снова.
— Представь
— Я поверю тебе, — ответила она не сразу, но сомнений в голосе не было. — Поверю. И благодарна... это безумно важно для меня. Знаю, ты не хочешь поднимать эту тему, но я смогу уйти спокойно, зная, что воля Предвечной будет выполнена... да, я поверю тебе. Спасибо за всё, Ижэ. Ты стал для меня чудом.
Ижен смотрел — на кровь на губах, на тонкие запястья, на запавшие глаза. Если он ошибётся сейчас... О цене такой ошибки не хочется даже думать. Возможно ли, что она — очень хороший игрок?
Возможно.
Всегда есть вероятность этого.
"Не надо", — прошептала рациональная часть его разума. — "Это безумие".
И снова — возможно.
Но...
— Я тоже, — сказал он. — Я тоже поверю тебе.
Призрачное пламя послушно явилось на зов и закружилось — прямо напротив его сердца.
— Что ты делаешь? — её глаза испуганно расширились. — Ижэ, что бы это ни было — не надо!
"Поздно," — подумал он.
И порадовался, что она не знает стародемонский. Всё же, говорить такие вещи во всеуслышанье...
— Я стою перед тобой, как последний вопрос перед последним ответом. Я смотрю на тебя, как смотрят на чудо. Я верю тебе, даже если это ошибка всей моей судьбы. Я падаю к твоим ногам, как раб — но по своей воле. Я поспорю за тебя с миром, с долгом, с традициями, с Нею Самой. Я не хочу жить в мире, где не живёшь ты. Я бросаю тебе всего себя, как игрушку — и надеюсь, что ты будешь бережна. Я поступаю так, потому что не могу — иначе.
— Ижэ...
Слёзы на её глазах. Она что, понимает? Впрочем, уже наплевать.
— Возьми моё сердце.
* * *
Ижен гадал, как это будет. Он почему-то ждал боли, был к ней готов, принял её. Это было бы закономерно, верно? Любовь частенько сводится к боли...
Или, быть может, он катастрофически мало знал о любви раньше.
Прямо между ними билось его энергетическое сердце. Оно сокращалось, трепетало, как настоящее, и это было одновременно страшно и очень легко — как первый полёт.
— Что мне делать? — прошептала Лимори на грани слышимости.
Обычно невозмутимая, сейчас она казалась испуганной и совершенно ошеломлённой одновременно. От этого зрелища тиски страха, сковавшего душу Ижена, окончательно расступились — так не смотрят корыстные манипуляторши, получившие в свои руки чужую жизнь.
— Возьми его, — он тепло ей улыбнулся. — Возьми моё сердце. Ну же!
— С ума сошёл! Я... я же могу навредить! Я не умею... я не умею обращаться с этой магией! Ижэ! — о да.
Она действительно в ужасе.
Кажется, даже умереть
она не боялась настолько сильно. Ну не потрясающее ли существо? В его груди заворочалось что-то тёплое, пока незнакомое... наверное, некоторые называют это нежностью.— Меня зовут Ижеени, — сказал он мягко, легко. — Так назвал меня мой настоящий отец, и, сколько бы я ни отрицал это имя, только оно — моё. И... не бойся. Обещаю, ты не навредишь. Тебе всего-то нужно, что прикоснуться на одну секунду — дальше всё случится само собой.
Её руки дрожали — уже не из-за болезни. Он видел, как постепенно выправляются энергетические потоки, столь безжалостно разорванные. Она не обращала на это внимание — слишком сосредоточилась.
— Что, если я сожму слишком сильно? — её огромные глаза смотрели с искренним испугом. — Что тогда?
— Всё будет в порядке, — пообещал он. — И тебе лучше поспешить. Вдруг кто-то войдёт и навредит мне?
На самом деле, разумеется, прервать ритуал было невозможно — это он точно знал. Но можно ведь и немного приукрасить, верно?
Сглотнув, она осторожно свела руки лодочкой, едва-едва касаясь поверхности энергетического сердца.
И время для них замерло.
Она смотрела ему в глаза с тысячей эмоций, сливающихся и переплетающихся. Наверняка почувствовала, что вот сейчас — в это мгновение — может просить для себя всё, что угодно.
Он не сможет не отдать.
Она чувствовала это. И медлила. Соблазн велик... он понимал, о да.
И, когда он уже поверил, что она не станет просить, она тихо сказала:
— Ижеени...
У него в груди всё оборвалось. Что же, за свои ошибки надо отвечать, верно?
— Я у твоих ног. Проси, — здесь и сейчас он не мог сказать ничего другого.
— Отдай мне часть той боли, что причинил тебе твой кровный отец. Раздели её со мной надвое.
Ижен застыл.
Мягко вспыхнув, сердце растворилось, восстанавливая её энергетические каналы, возвращая времени обычный ход... но ничего уже не было обычно.
Просто не могло быть.
— Ты...
— Ты...
Они замолчали, глядя друг на друга. И что, что тут можно сказать?!
Они так и сидели в тишине, заново переживая случившееся.
Потому что любые слова были бы тут лишними.
* * *
Жакрам медленно сделал шаг от двери.
Он не знал наверняка, что чувствовал. Слишком много странных, противоречивых порывов, ему обычно не свойственных, перемешались в душе. Инстинкты привели его сюда, заставили активировать установленные человеческими лекарями хитрые следилки, но теперь... Он не мог даже сказать наверняка, чего именно хотел, застыв у двери изваянием. Чтобы ритуал удался? Или нет? Чтобы девчонка попросила Тень, и он мог бы с чистой совестью свернуть ей шею? Или наоборот, чтобы прикончить братца, снова получившего в свои руки то, чего Жакрам хотел?