Парад планет

— Представь себе, Хома, вдруг испортится какая-нибудь мелочь — хомутик или седлышко! И автопоилка уже ни к черту не годится, уже корова останется непоеной! И сколько она не будет тыкать мордой в тот рычаг, а в чаше никакой тебе воды.

— А как наша скотина сумела к такой технике привыкнуть? По техникумам каким-нибудь возили стадо или уже прямо на месте получили образование, без отрыва от стойлового содержания?

— Без отрыва от стойлового содержания. Ткнула мордой — вот и вся грамота.

— Значит, скотина теперь стала мудрее, чем до технической революции?

— Конечно, мудрее! — согласился зоотехник. — Ведь у тебя в хате такой техники нет? Чтоб ткнул мордой — и вода, чтоб второй раз ткнул — борщ, третий раз ткнул — компот?

— Такой нет, — почесал затылок старший куда пошлют.

— Потому-то и нет, что наша скотина, можно сказать, обеспечена техникой лучше, чем человек. Как погляжу на какую-нибудь Маньку или Зозулю, то вижу на их мордах написанные такие гонор и спесивость, что вот, мол, какими благами научно-технической революции они пользуются… Рядом с этой образованной скотиной иной раз чувствуешь себя таким глупым, что хоть об угол головой бейся.

Очутившись в коровнике, старший куда пошлют уже не так испуганно огляделся по сторонам и спросил:

— Трофим Трофимович, правление опять допустило меня к работе, поэтому не скажешь ли, где мои вилы? Что-то я не вижу их.

Зоотехник Невечеря громыхнул смехом так, будто железным цепом ударил:

— Дал бы тебе вилы, дал бы! — тряслись от смеха щеки у зоотехника. — Как это говорится, рука дающего не оскудеет, а берущего никогда не отсохнет. Но нет их в коровнике.

— Как это нет? — побледнел грибок-боровичок так, будто неосмотрительно-таки заглянул в зубы дареному коню. — А чем же я теперь буду навоз откидывать?

— Ты, Хома Хомович, как тот, что сорочку купил, а поясок оставил. То есть безнадежно отстал ты от научно-технической революции. Она, революция, вон как далеко вперед ушла, а ты остался там, где и был. Заскорузлые у тебя мысли, а с заскорузлыми мыслями революцию не догонишь.

— У меня, Трофим Трофимович, ладони заскорузли! — гордо промолвил грибок-боровичок и показал свои покрытые мозолями руки. — И если бы не мои вилы, то, может, и научно-технической революции не было б.

— А что, Хома Хомович, дело говоришь, — согласился зоотехник Невечеря. — Но хоть как твоя душа ни болит по вилам, да видно, отдадут их теперь тебе на вечное пользование.

— Да эти вилы для меня — как мама родная. Нема того краму [13] , щоб купити маму…

— Давай-ка, Хома Хомович, поглядим, какая техника заменила твои вилы.

И зоотехник Невечеря стал показывать старшему куда пошлют технику, которая заменила на ферме вилы, казавшиеся такими незаменимыми. Вот, мол, тебе, Хома, прицепной бульдозер БН-1 к трактору «Беларусь», чтобы вывозить навоз из загонов. Колхоз «Барвинок» на всякий случай запасся даже бульдозером Д-149П к гусеничному трактору (запас беды не чинит!), чтобы вывозить навоз из коровника при бесстойловом содержании скотины. Вот тебе, Хомонько, транспортер скребковый, что работает от электродвигателя на пять с половиной киловатт, — этот транспортер удаляет навоз из коровника. Вот шнековый насос, чтобы отсасывать и заливать в цистерны навозную жижу. Вот навозоразбрасыватель, чтобы нагружать, вывозить в поле и вносить в грунт органические удобрения. Вот прицеп тракторный 2ПТС-4 для транспортировки навоза…

13

Крам — магазин.

Зоотехник Невечеря показывал и рассказывал все это, и щеки его пламенели от гордости. Когда он дошел до шибера навозотранспортировочного канала, голос его зазвенел, будто в нем зазвенели золотые монеты! А когда зоотехник принялся рассказывать про устройство скребкового транспортера, голос его стал таким сладким, будто пчелы нанесли ему в рот меду!

Грибок-боровичок слушал, приглядывался, трогал руками и, кажется, готов был даже на зуб попробовать тот наклонный транспортер или поворотное устройство, чтобы проверить, надежную ли технику прислали в яблоневский коровник, которому он отдал лучшие годы своей чудотворной жизни. Но глаза у него оставались грустными, как у того волка, о котором сказано: носил волк овец — наконец понесли и волка.

— Некуда правды девать, славная техника, — вздохнул. — И все-таки моя печаль не солнце, сушит хорошо.

— Хома Хомович, все проходит.

— Знаю, что милое тоже бывает постылое, но что мне делать с моей печалью, если она сильнее меня?

— Вставай, Хома Хомович, к транспортеру. Ну, водились вилы у тебя за царя Тимка, когда была земля тонка. А теперь — транспортер!

— Да ведь я на вилах тех играл, как на сопилке!

— А на транспортере будешь играть, будто на телевизоре!

— Да ведь я же в вилы душу вкладывал! Зачем мне жар-птица, когда я привык к синице?

— Хома Хомович, побойся бога, если не боишься научно-технической революции! Зачем тебе эта допотопная синица в небе, когда имеешь модерновую жар-птицу в кулаке? Никак ты своими заскорузлыми мозгами не усвоишь, что теперь на ферме остались работать лишь я, Христя моя, фуражир Дзюнька и ты. Интенсификация труда космической эры, а ты по прошлому печалишься.

— Печалюсь? Да я не знаю, радоваться мне или плакать, танцевать или смеяться, потому как душа раздвоена. Думаешь, не по душе мне все эти плоды научно-технической революции? Еще как по душе! А только, Трофим Трофимович, сердцу не прикажешь…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

в которой говорится об изысканиях заокеанского хироманта Майкла Макговерна, который, пытаясь разгадать природу сверхчеловеческой силы грибка-боровичка, внимательно разглядывает трудовую ладонь яблоневского колхозника и находит на ней исключительно редкостное кольцо Венеры, а также называет Хому рабом планеты Меркурий

Мы так увлеклись великими деяниями чудотворца Хомы, совершенными им на родной почве, то есть в Яблоневке, что на какое-то время даже забыли, что речь идет о человеке всепланетарного масштаба. О человеке исключительном в своей обычности и обычном в своей исключительности. О человеке, с которого не спускали заинтересованных глаз за морями-океанами ни на минуту, потому что речь шла не меньше и не больше, как о параде планет, объявленном старшим куда пошлют, и от этого не отмахнешься и не закроешь глаза, где бы ты ни находился — в Пекине, в Токио, в Вашингтоне, в Лондоне или в любой другой столице мира.

Все докапывались до истинных причин и источников его сверхчеловеческих возможностей, равных которым не находили во всей многострадальной и прекрасной человеческой истории. В специальной литературе проводились аналогии между Хомой и другими сверхлюдьми, чьи имена давно уже принадлежали прошлому, но слава о их чудодейственных возможностях гасла перед славой старшего куда пошлют, как звезды в ночном небе гаснут и блекнут перед утренними лучами солнца.

Размышляя о грибке-боровичке, прибегали к теософии, магии, спиритизму, френологии, физиогномике, графологии, хиромантии. Знаменитый американский гадатель по рукам Майкл Макговерн посвятил яблоневскому колхознику большую статью, опубликованную в журнале «Ньюсуик», которую перепечатали самые популярные еженедельники мира. Статья начиналась словами: «Рука — это жест; жест — это видимое слово; слово — это душа; душа — это человек. Поэтому вся душа человека сокрыта в его руке».

Так вот, трудовые руки старшего куда пошлют стали предметом пристального внимания гадателя Майкла Макговерна! Конечно, будь на то воля правления колхоза «Барвинок», или воля самого Хомы, или воля его родной жены Мартохи, такого бы никогда не случилось, но сколь многое в этом мире не зависит от нашей воли, а зависит от воли чужой!

Если бы у грибка-боровичка, разглагольствовал Майкл Макговерн, была короткая кисть, то это свидетельствовало бы о тяжелой судьбе, какую и злому соседу не пожелаешь. Если бы у него была длинная кисть, то это тоже было бы не лучшим вариантом; при длинной кисти руки грибок-боровичок оказался бы мелочным, суетливым, склонным к болезненным маниям… Маленькие и тоненькие пальцы у грибка-боровичка свидетельствовали бы о его слабоумии, а широко растопыренные пальцы — о болтливости и большом эгоизме, а также о враждебности к любому виду искусства; а пальцы гибкие, которые бы легко загибались назад, говорили бы о ловкости и хитрости…