Парагвайский вариант. Часть 1

Полупродукт получился по-прежнему горький, да ещё и липкий.

Тогда на следующем привале в прототип жвачки был добавлен кусок соты дикого мёда. В составе груза был и такой товар. Вот теперь результат Солано вполне устроил. Жвачка не липла к зубам, была ароматна на вкус и «штырила», как и положено коке. Впрочем, кечуа не впечатлились. Кока, по их мнению, и должна быть горькой. Это часть её магии. Непременный атрибут и некий иррациональный противовес великой пользе этого листа.

В итоге Солано свою жвачку жевал в одиночестве и фантазировал о невероятных коммерческих перспективах такого продукта. Надо было только испытать её на длительность хранения. И если она окажется достойной, то это первый претендент на экспортный товар для десятков общин кечуа.

Без приключений добрались до Куско. Там всё было в порядке. Студенты усердно учились, восхищая Фейхоа своим воистину религиозным рвением. Санчо сидел в яме и курил, дымя как паровоз. Ни в еде, ни в табаке его не ограничивали. Патиньо гонял подопечных и налаживал контакты с разными местными авторитетами.

Один из разведчиков сумел выполнить задание Солано и нашёл заброшенный инкский город в долине Урубамбы к северу от Куско. Тот, что известен был попаданцу под названием Мачу-Пикчу.

— Этот город оказался не совсем заброшенный. Там пять семей живёт и часть террас они обрабатывают, — рассказывал кечуа-разведчик. — Найти к нему дорогу без подсказки нельзя. Она два дня пути идёт по склону от ближайшей деревни. Дорога, конечно, очень плохая, но пройти можно. Город джунглями зарос, но дома почти целые стоят, только крыши провалились. Стены там крепкие, и вода есть.

— Молодец! — похлопал разведчика по плечу Солано.

— Это будет наш город, — объяснял он Патиньо и камрадам. — Там мы сделаем наши тайные мастерские и там спрячем важных нам людей в случае опасности. Надо направить пятёрку ребят, умеющих обращаться с топором и пилой, расчистить хотя бы часть строений и восстановить крыши.

Раскидав очередные задания, Солано, Патиньо и два десятка кечуа отправились в Лиму.

Путь до бывшей столицы вице-королевства был проще, чем в джунгли на востоке, но ненамного. Те же узкие караванные тропы над пропастями и латаные-перелатаные подвесные мосты. Отвратительные постоялые дворы и их озлобленные хозяева, которых грабят все кому не лень.

Чем ближе к столице, тем чаще всплывала в разговорах тема о бандитах и грабителях. Причём разговоры были странные — одновременно осуждающие и восхищённые. Как, например, некий Леон — раб-самбо, сбежавший от хозяина, угнав хозяйского коня. Он организовал банду из таких же чернокожих и терроризировал Лиму и окрестности. И при этом он нагло входил в город, кутил там и спал. Наконец, власти объявили награду за его голову в тысячу песо и прощение грехов перед законом. Это оказалось действенным, и Леона задушил во сне его собственный крёстный отец. Труп Леона был выставлен перед городским собором, и три дня подряд на него ходили любоваться горожане.

А вот другой бандит — Хосе Рэйо — умел собрать целый эскадрон из воров и бандитов и активно участвовал в революциях и переворотах, выполняя самую грязную работу для нанимателя. В том числе и для действующего президента Гомарры. За это получил звание «тененте-коронель» и возглавил сельскую полицию в одном из департаментов. Можно представить, насколько спокойно жилось тамошним обывателям под защитой такого «правоохранителя».

Такая практика была обычной для Перу. Конные банды объединялись в крупные подразделения, называемые «монтонерос», и подчинялись генералу армии. В войну 1838 года, например, тысячей «монтонерос» командовал генерал Миллер. Задача этой дикой дивизии была грабить обозы противника и разрушать его логистику. С чем бандиты отлично справлялись. После войны они, как ни в чём не бывало, возвращались к разбою на дорогах.

Солано слушал эти истории и не понимал — как здесь вообще люди живут? Защищёнными могли себя чувствовать буквально несколько процентов элиты, а остальные находились в состоянии перманентной анархии, где сборщика налогов невозможно было отличить от разбойника.

С кем бы по пути в Лиму Солано ни говорил о жизни, он чувствовал, насколько люди от всего этого устали и насколько они не верят, что хоть что-то может измениться к лучшему. В простом народе царила апатия и обречённость. Лучшей питательной среды для революционной агитации придумать было невозможно.

Учтя рассказы о бандитском терроре, в Лиму отряд Солано двинулся вместе с большим караваном мулов, который довольно резво двигался в столицу. Причина спешки выяснилась сразу. Тридцать мулов тащили на своих спинах обёрнутые в траву и солому блоки льда. Его несколько часов назад добыли на ледяных вершинах Кордильер и быстро по эстафете отправили в изнывающий от жары город. По рассказам погонщиков, в Лиме ежедневно продавалось до пяти тонн льда. И это был отличный и стабильный источник заработка для индейских общин. Даже в разгар беспорядков и революций никто и никогда не трогал караваны со льдом.

Две дюжины молодых кечуа с мачете и огнестрелом выглядели непривлекательно в глазах бандитов. Но зато обратили на себя внимание полиции.

— Куда?! — прорычал усатый и пузатый сеньор в пёстром мундире, по которому невозможно было определить ни ведомственную принадлежность, ни звание вопрошавшего.

— Мы направляемся в город в поисках работы, сеньор, — ответил Поликарпо за всех. Солано замаскировался под кечуа и не отсвечивал.

— А чего в город прётесь, бродяги? — продолжал рычать служитель закона. — В обход идите. Вам в порт прямая дорога. Вербоваться на погрузку гуано.

— Нам велено идти в церковь Нуэстра-Сеньора-де-ла-Асунсьон.

— Кто велел? — опешил мордоворот.

— Велено не говорить, — безмятежно выдал Патиньо, творчески применённый кусок анекдота, который рассказал ему Солано.

От такой самоуверенности служитель закона растерялся и сделал жест: «Ну, проходите, мол».

Лима, как город Нового времени, спланирована была вполне рационально. Сетка одинаковых по размеру квадратных кварталов — «мансанас» — со стороной метров в сто двадцать. Улицы пересекались, соответственно, под прямым углом и ориентированы были на юго-восток или юго-запад. Сделано это было для того, чтобы в начале и конце дня солнце пряталось за крышами домов и на улицы опускалась желанная тень. Разумеется, в полдень все эти ухищрения были бесполезны, ибо светило стояло практически в зените и поливало беспощадным светом каждый уголок города. Но в такие часы жизнь практически замирала и наступала сиеста.

Улицы, как правило, имели мощёные тротуары и незамощённую проезжую часть, засыпанную толстым слоем песка. В этом тоже был смысл. При массовом использовании лошадей стук копыт по мостовой был бы истинным несчастьем для горожан. А песок поглощал звуки и неплохо справлялся с отводом дождевых вод в сезон дождей.

Центральная площадь города, точно так же засыпанная песком, называлась Пласа-Майор. На неё выходили своими фасадами главные постройки города: Дворец архиепископа, бывшая резиденция вице-королей, градоуправление «кабильдо» в комплекте с тюрьмой и величественный собор, упомянутый при въезде в город.

Заложен этот собор был самим Франсиско Писарро, но, разумеется, увидеть завершение строительства знаменитый конкистадор не имел шансов. Ибо стройка длилась 90 лет. Зато интерьер собора был необыкновенно красив. Главный алтарь собора был украшен семью четырёхметровыми ионическими колоннами, отлитыми из серебра. Венчала их огромная позолоченная корона. Дарохранительница выполнена из золота, усыпанного алмазами и изумрудами. По обе стороны алтаря стояли массивные подсвечники из серебра весом по 230 кг. Одеяния и украшения священников роскоши интерьера ничуть не уступали.