Парашютисты
Шрифт:
– На что?
– На цвет!
– рассердился Кузя.
– И себя и нас одной краской...
Слободкин с Инной наклонились над картой и увидели: фиолетовая муть растеклась по всей Белоруссии, до самого края листа...
– Теперь понятно?
– спросил Кузя.
– Теперь - да.
– Инна наподдала ногой карту, потом нагнулась, чтобы порвать ее вовсе и тем отвести душу, но Кузя остановил девушку:
– И все-таки спокойствие прежде всего. Придет время, порвем, спалим даже, чтоб клочка от нее не осталось. А сейчас...
Он
– Мы вот здесь приблизительно. Или вот здесь...
– Так где же? Здесь или здесь?
– Вы меня спрашиваете?
– удивился Кузя.
– Конечно. Ты за командира у нас, - ответил Слободкин.
– Глупости! Какой из меня командир? Давайте думать вместе. Главное сейчас - определиться. Какой сегодня день? Слободкин и Инна пожали плечами.
– То-то! Серьезные все вопросы. Счет верстам и дням потеряли.
Не годится так. Ну-ка прикинем. Началось в воскресенье.
– В воскресенье.
– Воскресенье - раз. Понедельник - два. Вторник - три. Среда - четыре.
Четверг - пять... Так, что ли?
– У нас началось в субботу, - сказала Инна.
– Я спала после дежурства, и вдруг...
– Мы все спали, но это было раннее утро воскресного дня.
– Как хотите, но у нас началось именно в субботу. В субботу поздно вечером.
– Ну ладно, не будем спорить из-за одного дня. Итак, сегодня что у нас? Пятница? Суббота? Или...
– Я не знаю, - сказала Инна.
– У меня давно уже все перепуталось.
– И у меня, - сознался Слободкин.
– Честно говоря, у меня тоже, - вздохнул Кузя.
– Допустим, сегодня ровно неделя.
– Суббота, значит?
– спросила Инна.
– Я и так уже сбился, - осуждающе поглядел на нее Кузя.
– Ну ладно, пусть будет суббота.
Они спорили еще долго, пока окончательно не перемешали все дни и числа.
– А все-таки у страха глаза велики, - вдруг мрачно сказал Кузя.
– О чем это ты?
– не понял его Слободкин.
– Ни о чем, а о ком. О нас с вами. Только с перепугу можно стать такими простофилями, как мы. В деревне были?
– Были.
– Как она называется? Даже этого не узнали.
– У старика-то?
– Хотя бы.
– Да он...
– "Да он", "да он"! Чудики мы, вот и все. Придется еще раз судьбу испробовать. Так и надо таким разиням.
– Это ты кого так?
– спросил Слободкин.
– Не ее же, конечно, - он сердито кивнул на Инну, - наше соображенье с тобой где?
– Да-а... простое ведь совсем дело. Я согласен идти еще раз,
– Я сам схожу, - тоном, не терпящим возражений, сказал Кузя.
– И сейчас же.
– Ты с ума сошел! Сейчас - ни в коем случае!
– Нет, нет, только сейчас. Нельзя больше терять ни минуты.
Он ушел, хромая. Казалось, его не будет целую вечность. Слободкин и Инна приуныли, приготовились
ждать до вечера, но случилось все по-иному. Примерно через час зашуршали сухие листья под ногами Кузи и он предстал перед глазами друзей, счастливый, сияющий.– Собирайтесь!
– Что такое!
– Собирайтесь, вам говорят. Своих нашел!
Слободкин и Инна заспешили за Кузей. Скоро они оказались на поляне, посредине которой сидела старуха, такая же древняя, как тот старик в деревне. Перед старухой стояла корзина, полная грибов.
Подошли поближе, заговорили:
– Здравствуйте, бабушка.
Она поглядела очень спокойно, но недоверчиво, прошамкала:
– Вам кого? Своих, что ли?
– Своих, бабушка.
– А где свои-то? Своих нету давно.
– И в деревне тоже?
– И в деревне. А вы отстали?
– Отстали, бабушка. Но мы догоним еще.
Старуха с сомнением оглядела их:
– Шибко идет. На колесах.
– Нам бы с вашими поговорить, с деревенскими.
Старуха помолчала, потом, как бы рассуждая сама с собой, спросила:
– Свои, значит?
– Ну конечно, свои, бабушка, - шагнула вперед Инна.
– Пойдемте со мной. Только я тихо пойду, ноги не мои совсем.
– Да и мы тихоходы, бабуся, - сказал Слободкин.
Инна взяла старуху под руку. Они пошли в самую чащу. Через каждые несколько шагов старуха останавливалась, хрипло и тяжело вздыхая. Парни тоже пользовались остановками, чтоб передохнуть.
– К старику хотела сходить, проведать, как он там, да уж ладно, к ночи схожу,- сказала старуха.
– А старик где? В деревне?
– Вот и горе-то. Инна остановилась.
– Вы уж, бабушка, ступайте тогда в деревню, а хотите - мы вас проводим.
– Ишь чего удумали! Он, - она подняла над собой палец, - нас живо проводит!
Проводил уже немало. Схоронить не успели еще...
– Старика вашего мы видели, бабушка, - не выдержал Кузя.
– Он в крайней хате, на печке сидит?
– На печке, на печке, - широко раскрыв глаза, запричитала старуха. Наши были у него намедни. Живой вроде. Живой? А?
– Живой, живой, бабушка. Его бы надо в лес переправить,
– Он с печки никуда. "Хочу, говорит, помереть в своем доме".
– Ну вот что, бабушка, - подумав, сказал Кузя.
– Мы еще к нему сходим. Вот с вашими повидаемся, поговорим обо всем, потом проведаем вашего мужа.
– Какого мужа? Сосед это наш.
– Сосед?
– Сосед.
– И что же? Так вовсе один и живет?
– Один.
Кузя, Слободкин и Инна переглянулись. В такую минуту чужие люди друг о друге пекутся. Хотелось сказать старухе что-нибудь очень хорошее, доброе. Но слов таких не было у них в ту минуту. Все куда-то исчезли вдруг. Только Инна молча обняла старую и поглядела вверх: на самом краю неба шевельнулся тревожный звук.
– Самолет?
– Нечистая сила, - перекрестилась старуха.