Парашютисты

Они побежали, то падая, то подымаясь, по мелкому кустарнику. Но самолет не отпускал их, делая заход за заходом. Парашютисты почувствовали себя в клетке. Куда бы они ни устремлялись, повсюду на пути стояла железная изгородь, прутья которой вонзались в землю.

Увидев невдалеке огромный дуб, Кузя и Хлобыстнев побежали к дереву, надеясь найти защиту от пуль за его могучим стволом. Но осатаневший летчик и тут не пожелал оставить их в покое. Двое метались вокруг ствола, третий, в самолете, неотрывно следовал за ними, то приближаясь, то удаляясь, стрекоча пулями по листьям дуба так, что они пачками сыпались на землю.

Не выдержав, Кузя вскинул автомат и дал длинную очередь по стервятнику. Это не причинило ему ни малейшего вреда, но самолет исчез так же неожиданно, как появился.

Поглядев ему вслед, приятели увидели далеко на горизонте зарево и услышали длинную серию взрывов. Даже в ясный, солнечный день огонь, подымавшийся над городом, был виден совершенно отчетливо, и отблески его падали на лица так резко, как будто горевший Клинск находился не за много километров отсюда, а в непосредственной близости.

– Эх, Клинск, Клинск...- вздохнул Хлобыстнев.- И где только наша авиация?

– Авиация в бою, - мрачно отозвался Кузя, - но ты сам видел, какие у него самолеты.

– Какие?

– Не прикидывайся дурачком, Хлобыстнев.

– Не читай мне лекций. Не на политзанятиях.

– Не на полит, - согласился Кузя, - а ты соображай все-таки лучше. У него летчик в бронированной кабине сидит. А наши еще в гражданскую научились под задницу сковородку подкладывать, чтобы от захода снизу защититься. Это тебе известно?

– Сковородку?!
– переспросил Хлобыстнев.

– Да, самую обыкновенную, на какой бабушка твоя блины пекла.

– Ну, это ты кому-нибудь расскажи.

– Точно, сковородку. Русский мужик всегда был хитер на выдумку. Но одной выдумки мало. О самолетах больше надо бы там думать, - Кузя многозначительно ткнул пальцем над своей головой.

– Ну и гусь!
– на ходу хлопнул себя по колену Хлобыстнев.- Сам чуть войну не проспал, а теперь на самый верх замахивается!..

– Я чуть не проспал?

– Не я же.

– Не совестно тебе? Дневальным был, а с заспанной рожей "в ружье!" орал.

Кузя и Хлобыстнев говорили сердито, горячо, как люди, лично ответственные за то, как началась война, какова была степень общей готовности к борьбе.

Перепалка эта была прервана неожиданно - новый рокот моторов прокатился над полем.

Метр за метром, теряя высоту, со стороны Клинска летел немецкий бомбардировщик, яростно отстреливавшийся от двух "ястребков". Превосходя тяжелую машину в скорости, "ястребки" делали отчаянные попытки увернуться от ее сокрушительного огня.

Немецкий самолет загорелся первым, все-таки успев напоследок прошить очередями крупнокалиберных пулеметов своих преследователей. Все три машины рухнули почти одновременно. Один за другим в наступившей тишине прокатились три взрыва, три огромных дерева дыма выросли на месте их падения. А над Клинском все ширилось зарево.

Парашютисты еще раз с горечью поглядели в сторону горящего города и снова двинулись в путь.

Глава 4

Вернувшись к своим, Кузя и Хлобыстнев не узнали аэродрома. За несколько часов летчики и парашютисты заровняли воронки, расчистили взлетную полосу. Дело было за небольшим - за самолетами.

Доложив начальству о результатах своего похода в Песковичи, Кузя и Хлобыстнев отдыхали, улегшись на опушке леса. То и дело тут стали появляться товарищи по роте и батальону. Вроде между прочим подойдет то один, то другой и спросит:

– Ну, как там?

Получив указание до поры до времени языков не распускать,

ребята отвечали односложно:

– Порядок.

Только голоса у них были такие, что никто даже и не переспрашивал.

– А у вас тут что?
– спросил Хлобыстнев.

– И у нас порядок. Но у нас по-настоящему.

– Что о войне говорят?
– обратился Кузя к одному из подошедших.

– Война идет полным ходом.

– Политинформация была?

– Была.

– Что сказали?

– То и сказали, что идет.

– Ты толком объясни, не виляй, - настаивал Кузя.

– По всей карте от верха до низа.
– Парень сделал охватывающее движение руками, после которого все слова оказались вдруг совершенно лишними.

– Шутишь?

Это Кузя так уж, машинально спросил, на самом же деле он поверил в сказанное и деловито прикинул:

– Серьезное будет дело.

Кузя и Хлобыстнев, поразмыслив, решили скрыть от ребят найденные на пожарище письма; пусть не падают духом. Доложили об этом Поборцеву.

Тот рассердился:

– Вы что, кисейные барышни? Приказываю - письма раздать.

– Понятно.

– Действуйте... Впрочем, отставить. Я сам.

Вечером, когда был выполнен ритуал поверки, командир роты при свете луны высыпал на разостланную плащ-палатку охапку белых треугольников. Он и в обычные-то дни был не очень разговорчив, а тут превзошел самого себя. Поглядел на вытянувшихся перед ним бойцов, на горку неотправленных писем и спросил:

– Ясное дело, товарищи?

– Ясное...- сорвалось у кого-то.

И еще кто-то буркнул:

– Так ясно никогда еще не было.

– А вот носа вешать никто команды не давал. Это ясно, по крайней мере?

– И это ясно, товарищ старший лейтенант.

– Ну вот, теперь совсем другой разговор.
– Поборцев аккуратно расправил гимнастерку, как он всегда это делал, желая показать, что все в полном порядке, в задумчивости прошелся перед строем и еще раз провел большими пальцами за ремнем так, чтобы ни одной складочки под ним не осталось.
– У кого есть какие вопросы?

– Когда будем немцев бить, товарищ, старший лейтенант?
– опять подал голос тот, кому все было ясно.
– И как теперь с самолетами?

– Что с самолетами, вы сами видели, и когда им замена будет, не знаю, но нас не оставят без техники, это я вам гарантирую.

– И парашюты сгорели?

– И парашюты. Придется пока на земле воевать. Но немцев бить будем скоро.

С наступлением темноты звуки взрывающихся бомб с новой силой докатились до леса, в котором укрылись парашютисты. Похоже было на то, что бомбили не только Клинск - всю белорусскую землю.