Пария

– Элвин Писарь! – Ещё громче взвился голос Гилберта, пока я проталкивался вперёд. – Стой на месте! Тебе придётся ответить за труп! Ещё одного подельника Декина Скарла, по странному совпадению…

Я его проигнорировал, продолжая пробиваться через толпу тел в рубищах, а меня преследовали его слова, наполненные праведным осуждением:

– Я могу закрыть глаза на пару нарушений от искусного человека, но не убийство! Стой на месте, злодей!

Я оббежал стоявших на коленях добровольцев, окружавших телегу Эвадины Курлайн, и поспешил к покрытому шрамами просящему с булавой, который стоял позади вместе с парой десятков суровых людей в похожих нарядах. Все носили одинаковые тёмно-серые накидки поверх простых доспехов и разнообразное оружие, от мечей до арбалетов. Опознав во владельце булавы того же человека, которого я видел разговаривающим с Гильбертом накануне, я решил, что у него здесь больше всего власти, помимо леди Эвадины. Увидев его вблизи, я отметил, насколько неровный шрам на его коротко постриженной голове напоминает бледную трезубую вилку молнии, вытесненную на коже. Она изогнулась, когда он при моём приближении равнодушно приподнял бровь, и не особенно заинтересовался, даже когда я опустился перед ним на одно колено.

– Просящий, – начал я, но он тут же меня прервал:

– Для тебя сержант-просящий Суэйн, – коротко рявкнул он.

– Сержант-просящий, – повторил я, склонив голову. – Смиренно прошу принять меня на службу…

– Прекратить!

Я не поднял головы, когда немного запыхавшийся восходящий Гилберт остановился неподалёку. Пока священник обращался к сержанту, я постарался принять подобострастный и желательно набожный вид.

– Этот человек связан законом Ковенанта по обвинению в убийстве, и определённо не подходит для службы в роте, созванной под эгидой совета.

– Убийстве? – В голосе сержанта мелькнула нотка любопытства, от которой я поднял взгляд. Он критически смотрел на меня, как много раз делал Декин, обдумывая плюсы и минусы потенциального члена банды.

– Крайне жестокое убийство, – подтвердил восходящий, и махнул рукой хранителям: – Связать его и отвести в святилище…

– Стоять! – Голос сержанта-просящего Суэйна прозвучал не особенно громко, но с такой властностью, которая наверняка остановила бы любую послушную душу. Хранители не были настоящими солдатами, но отлично знали голос начальства. Когда они заколебались, я увидел, как на лице восходящего Гилберта появляется красный оттенок досады. Он снова было заговорил, но сержант ему не позволил:

– Кого ты убил? – спросил он, по-прежнему глядя на меня сверху вниз. – Не ври.

Это создало дилемму. Если бы я сказал правду, то, возможно, Эйн уже к ночи качалась бы в петле. Но, как я подумал, с учётом интереса Гилберта к моему исчезновению, он легко отмахнулся бы от грязных и неприкрытых фактов, назвав их ложью. К счастью, в этот момент убеждать в чём-либо мне надо было не его.

– Своего подельника, – ответил я сержанту Суэйну. – Он предал меня несколько лет назад. И ещё много плохого совершил, но это уже к делу не относится.

Суэйн с пониманием хмыкнул.

– Как ты его убил?

Я рискнул глянуть на Гилберта и увидел триумф на его лице. Конкретно эта деталь выставит меня в плохом свете, но альтернатив я не видел.

– Отрезал его хер и яйца, – сказал я с невыразительной улыбкой. – В лесу это было любимое наказание Декина Скарла для болтунов.

– Видите, – сказал Гилберт. – Это существо запятнает ваше знамя…

– Это знамя Ковенанта, восходящий, – перебил сержант, и суровости его тона хватило, чтобы остановить поток оскорблений Гилберта. Сержант снова задумчиво посмотрел на меня, а потом перевёл взгляд на Торию и Брюера, упавших рядом на колени.

– Вы двое – тоже яйцерезы? – вопросил он.

– Ни за что, просящий, – с поклоном заверил его Брюер.

– В своё время пырнула туда пару раз, – сказала Тория. – А вот отрезать их целиком никогда не получалось.

Я увидел на лице сержанта Суэйна смесь отвращения и удовлетворения, прежде чем он повернулся к Гилберту и склонил голову, скупо изъявив уважение.

– Восходящий, с сожалением вынужден вам сообщить, что этот человек, – он указал на меня, – был уже принят в роту до вашего вмешательства.

Игнорируя заикающиеся яростные протесты, сержант Суэйн обернулся и махнул своему товарищу в серой накидке – крепкому человеку с тяжёлым подбородком, почти такому же высокому, как Брюер.

– Клинок-просящая Офила, проводите этих троих в лагерь. Они присоединятся к вашему отряду. И хорошенько их охраняйте. – Когда нас повели прочь, он встал у меня на пути, сурово глядя мне в глаза. – Ты только что принёс присягу, яйцерез, – тихо сказал он. – Только нарушь её, и то, что ты сделал со своим давним другом покажется лёгкой щекоткой по сравнению с тем, что я сделаю с тобой. Ты принадлежишь роте Ковенанта, пока она, – он дёрнул головой в сторону Эвадины Курлайн, которая улыбалась, опуская руки к поднятым пальцам боготворящих добровольцев, – не решит, что ты свободен от своих обязательств. Или, – он улыбнулся мне такой же пустой улыбкой, как до этого я ему, – пока кто-то из отбросов Самозванца не выпустит тебе кишки, что, готов поспорить, пока намного более вероятный исход. Просто постарайся искупить своё бесполезное существование, забрав его с собой, ладно?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

– Ты – встань за ним. – Мясистые руки клинка-просящей Офилы толкнули меня в стойку, и я оказался гораздо ближе, чем хотел, к воняющей потом туше Брюера. – А ты, – сказала она, направляя Торию за моей спиной, – встань за этим.

Я почувствовал, как Тория ощетинилась от прикосновения крупной женщины и убрал ладонь с рукояти секача, чтобы успокоить её, похлопав по плечу. Три дня солдатской дисциплины начинали уже раздражать её бунтарский от природы дух, а мы не могли себе позволить никаких неприятностей, по крайней мере пока рота Ковенанта стояла лагерем под стенами Каллинтора.

В общей сложности более трёх сотен искателей шагнули вперёд в ответ на призыв к оружию, провозглашённый леди Эвадиной, которую теперь называли либо Помазанной Леди, либо Святым Капитаном. От этого священный город лишился значительной части своих рабочих, и четырём восходящим пришлось попросить роту остаться хотя бы на неделю, чтобы убрать последнее зерно, а иначе с наступлением осени им пришлось бы голодать. Как следствие, рота проводила полдня на полевых работах, а вторую – на муштре. Это требовало часами терпеть сердитый нрав бывалых солдат – те пытались научить основам своего мастерства новичков, большинство из которых всю свою прошлую жизнь сознательно избегало войны и её многочисленных лишений.

– Голову ниже, – скомандовала Офила, пригибая голову Тории, пока та не коснулась моей спины. – Если не хочешь получить стрелу в глаз. Самозванец нанял целую роту еретиков-лучников, и будь уверена, своё дело они знают.

– А как же мои глаза, просящий? – вопросил я, кивнув на Брюера. – Он, конечно, ломовая лошадь, но не настолько большой, чтобы закрыть меня.

– Так научись пригибаться, – пробормотала Офила. Я отметил, что самые её полезные и подробные советы были адресованы Тории, а остальным приходилось довольствоваться лишь простейшими инструкциями.

Я поморщился оттого, что Брюер ткнул меня в подбородок тупым концом семифутовой пики.

– Ломовая лошадь, – прорычал он.

– Хватит ныть! – рявкнула Офила. – Смотреть вперёд!

Она ещё несколько раз нас подтолкнула, наконец, удовлетворённо хмыкнула, шагнула назад и обратилась к дюжине добровольцев, хаотично стоявших рядом:

– Эй, вы, становись рядом с этими тремя, в том же духе. Впереди пики, дальше секачи, последние кинжалы. Живо, живо! Не думайте, будто отбросы Самозванца дадут вам время прохлаждаться.