Пария
Шрифт:
– Тс-с!
Мои воспоминания прервала резкая боль от брошенной и отскочившей от моего носа ветки, и я сердито уставился на осуждающе-хмурого Конюха.
– Проснись, язычник, – приказал он тихим голосом, но со своей обычной грубоватой прямотой. – Если собрался прикрывать мне спину, так прикрывай, Бич тебя побери.
Я изо всех сил постарался сменить сердитый взгляд на приветливую улыбку, зная, что это раздует его гнев сильнее любого ответа. Конюх, пожалуй, был самым необычным разбойником за все времена Шейвинского леса – ведь другого настолько набожного и преданного приверженца Ковенанта Мучеников я ещё не встречал. Его негодование компанией товарищей-злодеев горело негасимым жарким пламенем, но, кажется,
Он глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и пробормотал строчку из писания, которая обычно слетала с его губ, когда я испытывал его терпение.
– Ибо такова судьба истинно верующих: страдать в компании грешников и профанов. Страдание есть очищение в глазах Серафилей. – С этими словами он отвернулся и продолжил своё осторожное продвижение через лес.
Через несколько миль мы присели на ствол упавшего ясеня, чтобы отдохнуть и съесть свои порции солёной свинины. Зима ещё не сжала свою хватку на деревьях, но воздух уже приобретал оттенки прохлады, которая скоро начнёт пробирать до костей. Для парня с моими наклонностями есть много преимуществ жизни в лесу, но погоды среди них нет. Зимы такие холодные, что могут убить, а летом нарождаются тучи комарья и сонмы разных жуков, которые могут свести с ума. Я всегда предпочитал более мягкие, но такие короткие передышки весны и осени.
– Ты слышал когда-нибудь о рыцаре по имени сэр Элберт Болдри? – спросил я Конюха, пока мы ели, тем же тихим шёпотом, каким мы разговаривали на ходу.
– Не изводи меня своим лепетом, язычник, – пробормотал в ответ Конюх. По причинам, которых я никогда не выяснил, Конюх величал титулом «язычник» одного меня. Все остальные для него были всего лишь грешниками.
– Я слышал, он королевский защитник, – беспечно продолжал я. – Подумал, вдруг ваши пути пересекались, когда ты служил солдатом.
Просчитанная колкость, поскольку я знал, что говорить на тему солдатских времён Конюху неприятно. На самом деле я знал об этом только по проповедям, которые он читал сам себе по причине отсутствия другой публики. Чуть ли не каждый вечер он с закрытыми глазами ходил вокруг своего костра, бесконечно цитируя обличительные речи из Свитков мучеников с редкими вкраплениями покаяний за многочисленные грехи, что украшали его жизнь – покаяний, которые не уберегли его от попадания в самую печально известную разбойничью банду Шейвинского леса.
Прошлым летом я видел, как этот человек начисто расколол топориком череп стражнику, нанеся удар без малейшего колебания или цитат из писания. Он был таким же никчёмным и жестоким, как и любой член этой банды, но его вера в собственное спасение никогда не угасала. Я давно пришёл к заключению, что эта вера – всего лишь пламенное убеждение безумца, и прекратил раздумывать об этих несоответствиях, за исключением случаев, когда сам оказывался под прицелом его бредового лицемерия.
Я ожидал очередной краткой отговорки, и потому удивился, когда на лицо Конюха опустилась тень мрачных воспоминаний. Некоторые назвали бы черты его лица красивыми, вот только маниакальный свет, частенько сиявший в его взгляде, обычно сглаживал это впечатление. Впрочем, сейчас он выглядел почти нормальным, и, когда заговорил, в голосе не слышалось обычной прямоты или осуждения.
– Когда я его увидел, он ещё не был королевским защитником, – сказал он. – Всего лишь юный рыцарь на службе у короля Матиса. Но даже тогда вряд ли нашёлся бы боец любого ранга во всех герцогствах, кто мог бы с ним сравниться. Для такого крупного человека двигаться с такой быстротой казалось… неестественным. И некоторые сочли бы греховной ту резню, которую он устроил, пусть и среди бунтовщиков. Но он не радовался этому, как другие рыцари, и не принимал участия в жестокостях,
которые они причиняли пленникам. Когда потом мы сложили тела, он с подобающей торжественностью стоял на коленях, пока восходящий возносил прошение. Настоящий рыцарь Ковенанта и Короны.«Хорошо, что он тебе нравится», – язвительно заметил я про себя, возвращаясь мыслями к разговору Декина и Лорайн. «Может, нам вскоре доведётся с ним встретиться».
– А сэр Алтус Левалль, – сказал я. – Слышал о нём когда-нибудь?
Конюх резко прищурился, и то был ясный знак, что я просчитался. Может, этот человек обезумел, как обезьяна с воспалённым мозгом, но он не был глупцом.
– А с чего такой интерес, язычник? – спросил он, повернув ко мне лицо.
– Слышал, как те кордвайнцы на дороге болтали, – ответил я, пожав плечами и стараясь говорить беззаботно. – Судя по всему, они недавно сражались в битве.
Взгляд Конюха от этих слов не смягчился, так и оставшись подозрительным, поскольку на первый план вышел его инстинкт определять проступки других. Его следующие вопросы могли заставить меня сочинять более сложную ложь. Хоть я и навострился обманывать, но с ним это редко срабатывало. К счастью, меня спас слабый запах дыма, который до наших ноздрей донёс южный ветерок. Мы с Конюхом в унисон моргнули и тут же вскочили, пригнувшись.
На другой от нас стороне маленькой полянки Пекарь и Шнур тоже поднимались на ноги, доставали стрелы из колчанов и наставляли на тетиву. В этой части леса только круглый дурак развёл бы огонь. Мы всё ещё оставались глубоко в пределах признанных границ короля разбойников, и солдаты герцога с шерифами не стали бы вот так выдавать своё присутствие.
Конюх поднял руку, чтобы мы не шевелились, и некоторое время стоял в опустившейся тишине, закрыв глаза и раздувая ноздри. Наконец он открыл глаза и кивнул на северо-запад, где деревья стояли сравнительно реже. Мы встали в обычное построение разведчиков: я позади Конюха, и лучники по флангам. Запах дыма постепенно усиливался, и наконец я увидел его клубы, плывущие вверху над ветками. Потом донеслись голоса. Они звучали тихо и необычно, слова не удавалось разобрать, но они вели нас лучше любого маяка.
Спустя ещё полсотни шагов голоса звучали уже достаточно громко, и я понял, что они говорят на языке, которого я не знал. Озадаченно глянув на Конюха, я увидел, как скисло его лицо, и он одними губами ответил:
– Аскарлийцы.
Он остановился и дёрнул головой в сторону широкого ствола старого тиса в нескольких шагах от нас. Я следом за ним полез вверх, переставляя согнутые руки и ноги с лёгкостью, порождённой годами упорной практики. Лагерь открылся нам, когда мы взобрались футов на двадцать от земли. Я легко различал источник дыма – бледно-серые миазмы испускала в воздух куча сложенных веток. Людей вокруг костра сквозь полог веток и листьев видно было смутно, но я насчитал около дюжины. Двоих разглядел получше, потому что они постоянно ходили в дыму туда-сюда. Тон их голосов говорил о жарком споре, слова сливались в неразборчивую смесь тихих гласных и резких восклицаний.
– Хоть что-то понимаешь из их разговора? – прошептал я Конюху.
– Я не пятнаю себя речью еретиков, – пробормотал он в ответ, осматривая лагерь. – Но это наверняка северные дикари. – Он посмотрел на меня. – Найди Декина. Скажи, у нас тут нарушители.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Перед заходом в лагерь нарушителей Декин приказал его окружить. Двигаясь тихо и с отточенной стремительностью, банда образовала сужающийся круг, который перекрыл все пути отхода. Нарушители не выставили часовых или наблюдателей, и меня подивило их бесхитростное невежество. Они вообще знали, где оказались?