Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Но у школ взаимного обучения имелись и противники – прежде всего в среде духовенства и ультрароялистов. Они обвиняли организаторов ланкастерских школ в том, что те внушают детям революционные идеи и подрывают основания общества. Противников взаимного обучения настораживал и тот факт, что обстановка в этих школах была весьма милитаризированной: для поддержания дисциплины «инспекторы» и «командиры» из числа учеников отдавали своим товарищам команды, очень напоминавшие военные: «Направо! Налево! Доски убрать! С досок стереть!» Один из пропагандистов ланкастерского метода граф де Ластери в 1815 году весьма сочувственно описывал уроки в одной такой школе: «Ученики встают со своих мест и строятся во взводы по десять – двенадцать учеников в каждом, под руководством командира взвода, который без слов, давая знаки указкой, велит своим подопечным произносить по складам или читать то, что написано на доске». Такой порядок, утверждал Ластери, «обладает всеми преимуществами военной дисциплины, не страдая, однако, ее жестокостью». Со своей стороны, противники взаимного обучения считали, что подобная система способна воспитать только людей-машин, не знающих, что такое нравственность. Ультрароялисты-католики сопротивлялись распространению ланкастерских школ и по другим причинам: их пропагандистами, считали они, выступают люди, исповедующие либеральные взгляды и проникнутые «протестантским духом».

Таким образом, вопрос о школах взаимного обучения приобрел политическую окраску, и в 1822 году, почти сразу после назначения на пост главы кабинета консерватора графа де Виллеля, школы эти лишились государственной поддержки, вследствие чего число их уменьшилось. Напротив, в 1828 году, при более либеральном правительстве Мартиньяка, школы взаимного обучения стали открываться вновь; однако к 1830 году их было в Париже не больше полутора десятков, а к 1844 году – два с половиной десятка. Работали парижские школы эпохи Реставрации весьма продуктивно: к середине 1830-х годов на тысячу призывников департамента Сена приходилось всего около двухсот неграмотных, тогда как в среднем по Франции не знала грамоты половина призывников.

При Июльской монархии в начальном образовании произошли существенные перемены. В июне 1833 году был принят знаменитый закон Гизо, согласно которому любой человек старше 18 лет, сдавший экзамен и получивший свидетельство об образовании и удостоверение о добронравии, имел право преподавать в начальной школе. Кроме того, каждый департамент теперь был обязан открыть учебное заведение для подготовки учителей, а каждая коммуна – содержать начальную школу, в которой обучение для детей из неимущих семей было бы бесплатным. Для контроля за исполнением этого закона в Париже был создан Центральный комитет начального образования под председательством префекта Рамбюто. Если в конце эпохи Реставрации город выделял на нужды народного образования около 320 000 франков в год, то в 1842 году сумма эта увеличилась до миллиона, а на 1848 год был предусмотрен бюджет в 1 820 000 франков. На северо-востоке и северо-западе Парижа – в тех районах, где население росло особенно быстро, – строились новые начальные школы. Впрочем, в первую очередь неимущие парижане были обязаны знанием грамоты не столько муниципальным, сколько частным школам и филантропической деятельности католических и протестантских просветителей народа.

Среднее образование в Париже можно было получить, либо живя в школе на полном пансионе, либо приходя на занятия из дома. В эпоху Реставрации б'oльшая часть родителей (не только провинциалов, но и парижан) предпочитала для сыновей первый вариант. В 1828 году в семи больших парижских коллежах лишь около 10 % учеников были экстернами, то есть жили дома. С девочками дело обстояло иначе: бльшая их часть вообще получала домашнее образование, а из тех, кто учились в женских школах, большинство были приходящими. Мальчики имели возможность учиться не только в королевских коллежах, но и в частных средних учебных заведениях, однако чтобы получить право сдать экзамен на степень бакалавра (без чего среднее образование считалось незаконченным), необходимо было проучиться два последних года в королевском коллеже – хотя бы в качестве экстерна. Поэтому каждая частная средняя школа имела на этот счет неофициальную договоренность с одним из королевских коллежей.

Частные средние школы делились на два разряда (вся эта система подробно описана в очерке Дюроше о народном просвещении, вошедшем в седьмой том сборника 1835 года «Новая картина Парижа в XIX веке»). Первые (institutions) имели право обучать детей вплоть до предпоследнего класса (поскольку во французской школе классы нумеруются не так, как в русской, а наоборот, этот класс назывался вторым, а последний именовался классом риторики); их директора должны были обладать и степенью бакалавра словесности, и степенью бакалавра точных наук. Вторые (pensions) имели право учить детей только с шестого класса по четвертый, но зато их директора могли ограничиться лишь степенью бакалавра словесности. В эпоху Реставрации в Париже первых школ было около полусотни, вторых – около сотни. При Июльской монархии и на левом, и на правом берегу частные учебные заведения по-прежнему существовали во множестве, и каждое из них было «спутником» одного из больших королевских коллежей.

Пять королевских коллежей Парижа (с 1848 года они стали называться лицеями) носили имена Людовика Великого, Генриха IV, Святого Людовика, Карла Великого и Бурбона (после 1830 года последний получил имя Кондорсе, которое носит и по сей день). У каждого из этих коллежей была своя репутация: было известно, что в коллеже Людовика Великого дают самые основательные знания, но обстановка там очень суровая – в отличие от коллежа Генриха IV, который слыл самым светским (в нем и до, и после 1830 года учились сыновья Луи-Филиппа). Коллеж Святого Людовика славился преподаванием точных наук. Коллеж Кондорсе, располагавшийся на правом берегу вдали от центра города, считался заведением отчасти дилетантским и не вполне серьезным. Напротив, другой правобережный коллеж, носивший имя Карла Великого, был образцовым парижским учебным заведением, и его выпускники чаще других становились победителями конкурсов и с неизменным успехом сдавали экзамен на звание бакалавра. С 1821 года наравне с королевскими в Париже действовали два католических коллежа – Станислава и Святой Варвары. Они также давали своим выпускникам право сдавать экзамен на звание бакалавра, но, в отличие от королевских коллежей, не могли принимать в старшие классы учеников «со стороны». В католических коллежах все ученики были обязаны жить на полном пансионе. Напротив, в коллежах Бурбона (Кондорсе) и Карла Великого все ученики были приходящими; три других королевских коллежа совмещали обе системы: здесь учились и мальчики, приходившие на уроки из дома, и пансионеры.

Как замечает Анри Роллан (автор очерка «Школьник» из сборника «Французы, нарисованные ими самими»), если учителя делили учеников на хороших и скверных (на школьном языке – «зубрил» и «лоботрясов»), то для самих учеников главным было деление на пансионеров и приходящих. Пансионеры, проводившие жизнь в стенах коллежа, страстно завидовали приходящим ученикам, а те приобщали их к «цивилизации», принося «с воли» игрушки, сласти и запрещенные брошюры. Чем ближе к последним классам, тем вольнее становилось поведение школьников, тем шире делался круг их чтения (включавший уже и Поля де Кока, и Казанову).

Школы входили в систему Университета. Париж был университетским городом начиная со Средних веков, однако в XIX веке под словом «университет» во Франции понимали не то, что в других странах. Со времен Наполеона Университетом называлась светская педагогическая корпорация, ведавшая не только высшим, но и средним (получаемым в коллежах и лицеях) и даже (начиная с 1833 года) начальным школьным образованием. Университет делился на «академии», надзиравшие за образованием на той или иной территории (Париж находился в ведении Парижской академии). В эпоху Реставрации Университет не был упразднен, хотя пожелания такого рода и высказывались сразу после падения Империи. Однако в системе образования произошли важные перемены. Прежде всего, в коллежах была упразднена введенная при Наполеоне «милитаризация», когда сигналом к началу уроков служил барабанный бой, ученики носили мундиры и треуголки и проделывали военные упражнения. Теперь место мундиров и треуголок заняли фраки и круглые шляпы, а барабанный бой сменился звоном колокола (впрочем, после Июльской революции все снова переменилось, и в коллежах в ход опять пошли барабаны). Во-вторых, монополия Университета была ослаблена: теперь в начальной и средней школе наряду со светскими учебными заведениями действовали заведения религиозные, зависящие не от Университета, а от церкви: духовные училища, или «малые семинарии». Дети, которые учились в них, отнюдь не обязательно намеревались впоследствии выбрать духовную карьеру; консервативные родители отдавали их не в светские, а в религиозные школы потому, что хотели таким образом оградить от «тлетворных» влияний новой эпохи.

Желая уменьшить централизацию образования, власти эпохи Реставрации поначалу упразднили введенный Наполеоном пост ректора, или великого магистра (grand-ma^itre), Университета и отдали образование в ведение Министерства внутренних дел. Однако в 1822 году пост этот был возрожден вновь, и занял его епископ монсеньор де Фрессину. Иначе говоря, образование теперь подчинялось и правительству, и церкви. Это привело к гонениям на либеральных преподавателей и «либеральные» дисциплины в университетских программах, например к исключению политической экономии и естественного права из программ правоведческого факультета. Либералы и антиклерикалы взяли частичный реванш в 1828 году, когда правительство выпустило ордонанс, переводивший все церковные школы, кроме тех, которые готовили будущих священников, в подчинение Университету. Католические круги не желали мириться с таким положением дел, ибо видели в нем ущемление свободы преподавания; в 1830-е, а особенно в 1840-е годы они активно боролись за право открывать частные католические школы независимо от Университета, однако поколебать университетскую монополию им не удалось.

Высшее образование французская молодежь (по достижении 16 лет) могла получить прежде всего в Сорбонне. Этот знаменитый парижский университет (в привычном смысле этого слова) имел пять факультетов: католической теологии, медицинский, правоведческий, научный, словесный. На научном факультете воспитывали математиков, физиков, химиков и естествоиспытателей, под словесностью понимали и философию, и историю, и изучение живых и мертвых языков. В 1840 году факультетов стало шесть: фармацевтов, раньше причислявшихся к медицинскому факультету, теперь выделили в отдельную Фармацевтическую школу.

В 1821 году в Париже было полторы сотни студентов-теологов, а к концу 1820-х годов число их уменьшилось в три с лишним раза. Это объяснялось не столько снижением уровня религиозности в обществе, сколько тем, что немногие юноши, всерьез желавшие посвятить себя изучению религии, поступали не в Сорбонну, а в семинарии. Преподавали на богословском факультете священное писание, церковную историю и церковное красноречие, древнееврейский язык.

Если богословский факультет был, можно сказать, данью Средним векам (когда Сорбонна по праву считалась центром европейской теологии), то остальные факультеты целиком принадлежали Новому времени. Факультеты эти, впрочем, имели разную репутацию: словесный и научный ценились ниже, чем медицинский и правоведческий (точнее, Медицинская и Правоведческая школы). На два первых студенты записывались в основном для того, чтобы сдать экзамен на степень бакалавра словесных наук (`es lettres) или бакалавра точных наук (`es sciences). Лишь те, кто сдал этот экзамен и получил соответствующий аттестат, имели право записаться на правоведческий или медицинский факультет. Степень бакалавра словесных наук нужна была всем, а бакалавра точных наук – только будущим медикам, и то не всегда, а лишь в периоды с 1823 по 1831 и с 1836 по 1852 год. Многие молодые люди, жившие и учившиеся в провинции, приезжали сдавать экзамен на степень бакалавра в Париж, чтобы здесь же продолжить учебу в университете. Ежегодно экзамен на степень бакалавра словесных наук сдавали от 2 тысяч до 3,5 тысячи молодых людей. Экзамен был сложный, и, как правило, успешно справлялась с ним лишь половина сдающих (а иногда и того меньше). Экзамен на бакалавра точных наук был еще труднее, и соискателей здесь было гораздо меньше – около 300 человек в год.