Париж
Шрифт:
– А как это сделать?
– Понятно. – Тетя вздохнула. – Мне давно пора заняться тобой.
Прошла неделя. Письмо от тети Марка и Мари явилось для Хэдли полной неожиданностью. В нем она приглашала его в гости, и он, разумеется, пришел в назначенный час. Тетя Элоиза радушно приняла его.
– Вы, кажется, еще не видели моей скромной коллекции, – сказала она. – Хотите, я покажу вам ее?
– Очень хочу.
Там было что показывать: несколько произведений Коро, небольшой набросок Милле, сельские пейзажи других представителей барбизонской школы. У нее было более двух десятков
Потом Хэдли замер.
– Я хотел купить эту картину! – воскликнул он.
– «Сен-Лазар» Гёнётта?
– Да. Но мне она оказалась не по карману. Значит, теперь она ваша.
– Не совсем. Мари попросила меня приобрести эту картину с тем, чтобы выкупить ее, когда сможет. Я не знала, что вам это полотно тоже нравится.
– У Мари хороший вкус, – заметил он. – Что ж, раз сам я не могу иметь эту картину, то буду радоваться тому, что она оказалась в вашей семье.
– Конечно, Марк талантлив, но насколько – мы пока не знаем. Зато Мари прекрасно разбирается в живописи. Когда-нибудь у нее будет своя коллекция картин, я уверена в этом.
– Как интересно.
Тетя Элоиза улыбнулась:
– Мари учили быть сдержанной, но она имеет больше мыслей и чувств, чем может подумать сторонний наблюдатель.
Затем она расспросила Хэдли о лете в Живерни и о работе, запланированной на осень. Беседа текла легко, и Хэдли не пожалел о визите, хотя так и не понял, зачем его пригласили.
Потом раздался стук входной двери, и секунду спустя служанка доложила о приходе Мари.
– Ах, – обратилась к вошедшей тетя Элоиза, – как удачно ты выбрала момент! Смотри, кто у меня в гостях – наш друг Хэдли.
– Действительно! – сказала Мари и одарила американца лучезарной улыбкой.
– Посиди с нами, – пригласила ее тетя.
Хэдли не мог отвести от Мари глаз. Что-то в ней изменилось. Сначала он даже не мог сказать, что именно в ней не так, но сразу увидел, что Мари стала другой. Выглядела она превосходно, однако поразило его не это, а новое для нее поведение, пронизанное спокойной уверенностью в себе. Каким-то неуловимым образом девушка с голубыми глазами и золотистыми локонами вдруг превратилась в осознающую свои силы молодую женщину.
Она не могла выйти замуж за прошедшую неделю. И Хэдли практически не сомневался, что у нее не было ни с кем романа. В чем бы ни была причина, она вдруг стала необыкновенно притягательной. Может, сменила духи?
– Выяснилось, что Хэдли тоже хотел купить твою картину с вокзалом, – сказала тетя Элоиза.
– Тогда, может, следует отдать ее вам, – предложила Фрэнку Мари.
– Нет, ни в коем случае, – быстро сказал тот, – она ваша. Но я не откажусь от своего права вам завидовать.
Тетя Элоиза упомянула несколько других полотен из ее коллекции, которые понравились американцу, а потом поднялась.
– Хэдли, мне придется оставить вас на попечение моей племянницы, – сказала она. – Я должна отлучиться по делу, но скоро вернусь.
Несколько секунд они сидели молча.
– У вашей тети замечательное собрание картин, – наконец сказал Хэдли, который все еще пытался сообразить, что изменилось в Мари.
– Да, – коротко ответила девушка. – Хэдли, мне, пожалуй, надо признаться вам: я все знаю про
Марка.– Да?
– О письме, о женщине и о ребенке.
– Вот как.
– Тетя Элоиза решила, что мне пора повзрослеть. – Она улыбнулась. – Только не проговоритесь моим родителям о том, что мне это известно.
– Хорошо.
– Должно быть, в Америке все иначе. От американских девушек не прячут правду жизни.
– Америка отличается от Европы не так уж сильно.
– Так или иначе, моя тетя решила, что все это глупо. Я достаточно взрослая, чтобы выйти замуж.
– Да.
– Но меня до сих пор держали в полном неведении о многих вещах и называли это невинностью. Все, с этим покончено. Возможно, вы порицаете решение моей тети.
– О нет.
– С вашей стороны было очень благородно признать своим письмо, написанное моему брату. Это означает, что вы хороший друг. Правда, мне кажется, вам не следовало так поступать.
– На его месте я сделал бы то же самое, – ради друга солгал Хэдли.
– Вы хотите сказать, что у вас есть любовница, которая желает выйти за вас замуж, и, кроме того, незаконнорожденный ребенок?
– Нет. – Американец рассмеялся. – Нет ни того ни другого.
– Хорошо, – сказала Мари.
Вернулась тетя Элоиза.
– Не выпить ли нам чая? – обратилась она к гостям.
– Мне пора идти, – отказалась Мари. – Я бы с удовольствием осталась, но я шла к Рошарам и заглянула к вам, только чтобы передать приглашение на обед в воскресенье. И поскольку я застала вас здесь, месье Хэдли, не передадите ли вы Марку, чтобы и он пришел. И вы тоже приглашены!
– Спасибо, вы очень добры.
– Ну, тогда до воскресенья.
Мари поцеловала тетю и ушла.
После чая Хэдли поднялся, также собираясь попрощаться. Он поблагодарил Элоизу за отлично проведенное время.
– Я рада, что вам понравились мои картины.
– Очень понравились. – В дверях он помедлил. – Меня весьма поразила перемена в Мари.
– Хм… Ей пора замуж. Так что самое время для нее… проснуться. Она удивительная девушка, вы не находите?
– Да.
– Кажется… – пробормотала ему вслед тетя Элоиза едва слышно, но Хэдли был уверен в каждом слове, – кажется, вам тоже не помешало бы открыть глаза.
Тетя Элоиза была довольна: семейный обед шел как нельзя лучше. Казалось, все находились в отличном расположении духа. Даже Жерар держался любезно. Мари сияла. И если только тетя Элоиза не принимала желаемое за действительное, Фрэнк Хэдли наблюдал за ее племянницей с более пристальным, чем обычно, интересом. Все, что им сейчас требовалось, – это провести вместе хотя бы немного времени. И за десертом появилась возможность это устроить.
Обсуждали статую Карла Великого. Жюль был весьма удовлетворен деятельностью комитета по сбору средств.
– Мы собрали нужное количество денег, – поделился он с компанией за обеденным столом. – Жаль, что виконт де Синь не дожил до этого дня, он был бы рад. Кстати, тот адвокат Ней, чью дочь ты рисовал, оказался очень и очень полезен.
– Говоря о скульптуре, – заметила его жена, – я слышала, что в газетах разразился настоящий скандал из-за скульптора Родена. Это правда?
– «Поцелуй» и «Мыслитель» Родена получили большую известность в Америке, – вставил Хэдли. – Но о скандале я ничего не знаю.