Парижские письма виконта де Лоне
Шрифт:
— Отчего же? Вот три первых попавшихся имени: салон госпожи Рекамье, салон госпожи де Ламартин, салон госпожи Виктор Гюго [598] .
— Ну, эти-то салоны — знаменитые.
— Это еще не причина для того, чтобы о них забывать.
— Вдобавок их всего три.
— Продолжаю: салон госпожи де Буань и салон госпожи де Кастеллан [599] .
— Это салоны политические…
— И что с того? Это тоже не причина для того, чтобы отказывать им во влиянии… Продолжаю: номер шесть — салон госпожи де Курбон [600] .
598
Жюльетта Рекамье нанимала квартиру в женском монастыре Аббеи-о-Буа в Сен-Жерменском предместье (№ 16 по Севрской улице); в ее салоне устраивались блестящие благотворительные концерты, велись интеллектуальные беседы, в которых принимали участие незаурядные завсегдатаи: Шатобриан, философ Балланш, историк Токвиль и многие другие; юная Дельфина декламировала здесь свои стихи. Одним из верных поклонников госпожи Рекамье и постоянных посетителей ее салона был А. И. Тургенев, чьи парижские корреспонденции пестрят описаниями вечеров в Аббеи-о-Буа (см.: Тургенев.По указ.). Отличительной чертой госпожи Рекамье все современники считали ее умение соединять в своем салоне людей разных взглядов и разной политической ориентации (см.: Мартен-Фюжье.С. 193), поэтому Дельфина не случайно называет ее имя первым. Ламартин жил в том же Сен-Жерменском предместье в доме 82 по Университетской улице, а Гюго — в квартале Маре в доме 6 на Вогезской площади (сейчас в этой квартире находится его музей; описание гостиной Гюго со «следами страсти к зодчеству древних времен» см.: Боткин В. П.Письма об Испании. Л., 1976. С. 201). Чета Ламартинов принимала по субботам, причем благодаря самому Ламартину в его салоне теснились политики, а благодаря его жене, «милой, умной, начитанной и с редким талантом в живописи» ( Тургенев.С. 131), тот же салон превращался в «святилище искусств» ( Balabine.Р. 109). В фельетоне 6 марта 1841 г. Дельфина описала «вечер знаменитостей» в салоне госпожи де Ламартин и привела длинный список собравшихся
599
Графиню де Буань любовные узы связывали с канцлером Пакье, а Корделию де Кастеллан, жену графа Бонифаса де Кастеллана (не путать с организатором любительского театра Жюлем де Кастелланом!), — с председателем правительства в 1836–1839 гг. графом Моле; поэтому их салоны могли считаться политическими. В 1843 г. графиня де Кастеллан была «женщиной лет пятидесяти, которая блистала богатым воображением и с величайшей естественностью направляла ход беседы»; она с равным успехом обсуждала с разными собеседниками разные темы: с Гизо и Моле «труднейшие исторические и политические вопросы», со светскими людьми — предметы самые легкомысленные ( Balabine.Р. 105–106). Другие собеседники графини отказывали ей в политических познаниях, но не отрицали, что в ее салоне царит «редкий по нынешним временам дух светскости» ( R'emusat.Р. 167). Что же касается графини де Буань, то о ее знакомствах и познаниях можно судить по ее мемуарам — одному из ценнейших источников по истории Франции эпохи Реставрации и Июльской монархии (см.: Boigne).
600
Госпожа де Курбон, разведенная жена оперного певца Ролана, сохранившая девичью фамилию, унаследовала завсегдатаев своего салона на Королевской улице от аристократки княгини де Водемон, большой приятельницы Талейрана (та умерла в 1832 г.). В скромной квартире госпожи де Курбон не было «ни бархата, ни шелка, ни позолоты», но каждый приглашенный «чувствовал себя как нельзя более непринужденно» благодаря любезности хозяйки ( Balabine.Р. 232–233).
— Это салон дипломатический.
— Так что же? Это опять-таки не причина для того, чтобы он не имел веса в обществе; номер семь — салон госпожи…
— Видите, вы уже с трудом подбираете имена…
— Напротив, я с трудом выбираю их из длинного списка. Вот целых пять салонов, каждый из которых достоин первого места: они принадлежат герцогине де Майе [601] , госпоже де Шастене [602] , герцогине де Лианкур, герцогине де Розан [603] , виконтессе де Ноай [604] . А за ними следует десяток других, которые людям острого ума хорошо известны: салон госпожи д’Агессо и ее племянницы, госпожи де Ла Гранж; салон госпожи Филипп де Сегюр, ее сестры госпожи Александр де Жирарден [605] , госпожи де Подена, госпожи д’Осмон, госпожи де Нансути, госпожи де Ремюза [606] , госпожи де Вирьё, графини Мерлен [607] и наконец салон госпожи Дон, который прежде был местом встречи прославленных художников и видных деятелей либеральной партии, а затем сделался прибежищем — чтобы не сказать арсеналом — для всех недовольных и разочарованных политиков [608] . Заметьте, что я не называю ни одного из салонов, в которых царят «синие чулки» от литературы, не говорю об иностранных салонах, не произношу имен княгини Ливен, княгини Бельджойозо, госпожи Свечиной [609] ; не упоминаю я также и салонов странных,где беседу ведут на темы весьма рискованные, причем это не только не мешает, но, напротив, помогает ей быть весьма забавной… Одним словом, говоря о двух десятках, я ничуть не преувеличиваю.
601
Герцогиня де Майе, мать путешественника герцога де Майе (см. примеч. 417 /В файле — примечание № 527 — прим. верст./), автор ценных мемуаров о парижской светской жизни ( Maill'e, duchesse de.Souvenirs de deux Restaurations. P., 1984), устроительница любительских спектаклей (см.: Мартен-Фюжье.С. 305–307), жила в Сен-Жерменском предместье на улице Святого Доминика, напротив дома С. П. Свечиной.
602
Графиня де Шастене славилась также своими детскими балами (см. примеч. 422 /В файле — примечание № 532 — прим. верст./); по словам Балабина, она, «будучи женщиной умной, принимала все режимы, от Империи до нынешней власти, так что, благодаря общению со знаменитостями всех эпох, ум ее сверкал блеском не столько природным, сколько заемным» ( Balabine.Р. 110). Дельфина еще до замужества декламировала в салоне госпожи де Шастене свои стихи.
603
В салоне герцогини де Розан, младшей дочери герцогини де Дюрас, русский очевидец находил «милую хозяйку, литераторов, ученых, депутатов, легитимистов, нынешних роялистов; смесь аристократии старой с новой; и наших петербургских дам» ( Тургенев. С.255). В 1820-х гг. юная Дельфина декламировала свои стихи и у герцогини де Розан, и у ее матери.
604
Леонтина де Ноай, вдова погибшего в 1812 г. при переходе через Березину виконта Альфреда де Ноая, принимала гостей в особняке на площади Бово в предместье Сент-Оноре; ее красота и ум пленили русского посла в Париже графа Поццо ди Борго, который в 1825 г. сватался к ней, но был отвергнут (см.: Мартен-Фюжье.С. 145).
605
Салон графини де Жирарден (урожд. де Вентимиль), жены графа Александра де Жирардена, отца Эмиля, Балабин называет «элегантным легитимистским салоном» ( Balabine.Р. 110). Сестра графини де Жирарден была замужем за графом Филиппом-Полем де Сегюром, наполеоновским генералом, членом Французской академии и пэром Франции, автором книг «История Наполеона и Великой армии в 1812 году» (1824) и «История России и Петра Великого» (1829).
606
Внучка маркиза де Лафайета, в 1828 г. вышедшая за Шарля де Ремюза (см. примеч. 385 /В файле — примечание № 495 — прим. верст./).
607
См. примеч. 426 /В файле — примечание № 536 — прим. верст./. Салон графини Мерлен был одним из тех немногих, который Софи Гэ удостоила восторженного очерка в своих «Прославленных салонах» и о котором написала, что он делает честь как изящным искусствам, так и хорошему обществу ( Gay.Р. 226).
608
Госпожа Дон, теща Тьера, принимала гостей зятя (см. примеч. 61 /В файле — примечание № 171 — прим. верст./). Поскольку Тьер после отставки своего кабинета в 1840 г. находился в оппозиции, его салон, естественно, притягивал к себе всех других разочарованных политиков. Чтобы соблюсти объективность, Дельфина намеренно упоминает не только жительниц легитимистского Сен-Жерменского предместья, но и салон Тьера, где, по оценке его друга и соратника Шарля де Ремюза, царил «буржуазный дух со всеми его притязаниями, эгоизмом и подозрительностью», дух «выскочек, не полностью лишенных вкуса», причем сам хозяин прекрасно это сознавал (см.: R'emusat.Р. 57). Впрочем, преимущество Дельфина явно отдает салонам аристократическим, а некоторые салоны, игравшие довольно важную роль в парижской светской и литературной жизни, например салон госпожи Ансело и ее мужа, тоже писателя, не упоминает вовсе. Правда, и госпожа Ансело в книге «Парижские салоны: угасшие очаги» (1858) о салоне Дельфины не рассказывает. Между тем госпожа Ансело также отстаивала способность салонов своего времени соперничать с салонами прошлого (см.: Marschall S.Les salons de la Restauration: un mythe, indice des mutations de la sociabilit'e au XIXe si`ecle. L’exemple de Virginie Ancelot // Repenser la Restauration. P., 2005. P. 321–346).
609
О княгине Ливен см. примеч. 63 /В файле — примечание № 173 — прим. верст./; княгиня Бельджойозо, итальянка, высланная из Милана за антиавстрийские выступления и с 1830 г. жившая в Париже, была известной меценаткой и устраивала в своем салоне в доме 23 по Анжуйской улице (в предместье Сент-Оноре) музыкальные вечера. Салон русской католички Софьи Петровны Свечиной, жившей в доме 71 (ныне 5) на улице Святого Доминика в Сен-Жерменском предместье, сыграл немалую роль во французском «религиозном возрождении» 1830-х гг.
Когда люди одних и тех же мыслей обсуждают множество самых разных тем, когда люди самых разных мыслей обсуждают одну и ту же тему, — может ли беседа не быть легкой и приятной? Однако, восклицают мастера беседы, помнящие старые времена, согласитесь, что клубы [610] убили беседу! Клубы!.. совсем напротив, они ее спасли: с тех пор как в Париже появились клубы, беседа переживает второе рождение. Если что ее и убивало,так это обилие пустых знакомств. С некоторого времени у парижан появилась привычка приглашать на самый ничтожный праздник по три сотни человек; от этого все сделались так сообщительны, что случайные люди не оставили в наших салонах места друзьям. Задушевную беседу то и дело прерывали визиты посторонних. Светские люди проводят в Париже по шесть месяцев в году; так вот, если за эти полгода три сотни персон пожелают оказать вам уважение и поблагодарить за бал или концерт всего два раза, это обеспечит вам в среднем двух докучных посетителей за вечер. Этого довольно, чтобы распугать завсегдатаев, чье общество приятно, а разговор увлекателен, ибо появление незнакомого лица способно прервать беседу самую оживленную. Вдобавок следует сказать, что иные особы вообще наделены роковой способностью останавливать ход мыслей, точно так же как иные яды останавливают ток крови в жилах; у одних способность эта врожденная и не покидает их никогда; других она посещает лишь от случая к случаю; по причине плохо скрытого неудовольствия или чересчур неотвязной тревоги люди эти помимо воли превращаются в яд — и в этот несчастливый день вносят холодность и смятение в тот самый салон, где еще накануне служили источником оживления и веселости. Так вот, всех этих людей с умом неповоротливым и праздным, всех людей, страдающих от скуки и наводящих ее на окружающих, — всех их, как губка, впитали клубы! Клубы стали домами призрения для всех убогих и отверженных светского общества, чей блеск они омрачали; клубы — приют для людей докучных, их двери открыты всем, кого мы не желаем видеть и от кого бежим, как от огня, а именно:
610
Клубы,
или «кружки» — сугубо мужские формы проведения досуга в местах, куда женщины доступа не имели. Для вступления в клуб, как правило, нужно было заручиться рекомендациями тех, кто в нем уже состоял, пройти процедуру голосования, заплатить вступительный взнос, а также платить некую сумму ежегодно. Член клуба мог за небольшую сумму получить там превосходный обед, к его услугам были ежедневные газеты, бильярд и карты (даже после закрытия официальных игорных домов), а в некоторых клубах читались лекции о самых разнообразных предметах. См. выше о парижском Жокей-клубе (примеч. 3 /В файле — примечание № 113 — прим. верст./) и о клубе «Союз» (примеч. 187 /В файле — примечание № 297 — прим. верст./).Мужьям, страдающим от дурного настроения;
Игрокам, ищущим дурного общества;
Сонливым папашам;
Болтливым дядюшкам;
Занудливым опекунам;
Людям, которые плохо слышат;
Людям, которые плохо говорят;
Людям, которые ничего не понимают;
Ультра-иностранцам, которые говорят по-французски чересчур тщательно; можно не без приятности побеседовать с немцем, который говорит вам «страсте!», но с упрямцем, который, прожив три года в Париже, по-прежнему приветствует вас возгласом «сыдыравыстывуете!», общий язык найти невозможно. В клуб его, и поскорее!..
Людям, которые скрывают горькое разочарование;
Людям, которые утром получили дурную весть;
Людям, которые днем сделали неприятное открытие;
Людям, которые только что повстречали кредитора;
Людям, которые только что упустили богатую наследницу;
Людям, которые начали подозревать, что любимая женщина им изменяет;
Людям, которые начали подозревать, что любимая лошадь захромала;
Людям, которые накануне объелись за обедом;
Людям, которые накануне дурно спали;
Людям, у которых только что начался насморк;
Людям, которые вечно страдают от невралгии;
Наконец, всем людям, которые иногда или постоянно хмурятся из-за страданий и забот, из-за унижений, волнений и недугов.
В гостеприимных стенах клуба все эти мелкие невзгоды светской жизни никому не смогут помешать; стоны и жалобы страдальцев потонут в общем хоре речей пустых и ничтожных. Оказавшись в обществе людей, которые не знают вашего горя, а если бы и знали, все равно не стали бы ему сострадать, утешаешься очень быстро. Прежде люди делились своими невзгодами с домашними и, разделяя дурное настроение с ближним, помимо воли его продлевали; видя, как жена, сестра, мать тревожится о нем, человек проникался уважением к собственной беде; он не смел сразу забыть о ней из опасения показаться легкомысленным; теперь другое дело; вы не в духе, вы больны, вы невыносимы — ступайте в клуб… Да здравствуют клубы! Они служат не только приютом для мужчин в дурном расположении духа, но и притоном для юношей, получивших дурное воспитание. Люди слабые пребывают во власти предрассудка, который заслуживает если не уважения, то снисхождения; назовем его поклонением грубости. Мужчины воображают, будто грубость и есть сила, и почитают своим долгом несколько раз на дню разражаться бранью, чтобы доказать самим себе свою мощь. Брань — это рев тех милых попугаев, которые присвоили сами себе звание львов.Признайтесь, что этих самозваных хищников разумно содержать в помещении хорошо отапливаемом и тщательно охраняемом, где они могут во всякое время дня рычать и браниться, подобно Вер-Веру [611] , без опаски и без острастки. Это их успокаивает; они выказали свою силу, убедились, что при желании могут быть резкими и грубыми: значит, в другой раз они смогут позволить себе быть кроткими и учтивыми. Но, возразят нам, для этого они должны покинуть свои проклятые клубы, а они ведь проводят там дни и ночи. — Тем лучше! Однажды нам довелось слышать беседу нескольких корифеев некоего клуба, и смеем вас заверить, что наши салоны ничего не потеряли от того, что эти мастера демонстрируют свое искусство вдали от нас.
611
Попугай из одноименной ироикомической поэмы Ж.-Б.-Л. Грессе (1734), ужаснувший целомудренных монахинь своей бранью.
Умные люди умеют извлекать из существования клубов множество преимуществ; они проводят там несколько часов, узнают о происшествиях, собирают слухи; вдобавок этот благословенный приют служит оправданием для всего на свете; он предоставляет светским людям готовый ответ на любой вопрос, ложь, предусмотрительно заложеннуюзаранее и поджидающую у ворот… — Куда вы? — В клуб. — Откуда вы? — Из клуба. — Что вы делали вчера вечером? — Был в клубе. — Где вы завтра обедаете? — В клубе… Иначе говоря, клубы, о которых рассказывают столько гадостей, собирают людей докучных, привлекают скучающих и раскабаляют любезных!.. А вы, сударыни, ропщете на клубы! Признайтесь, что вы неправы. Мы, в отличие от вас, убеждены, что роптать тут не на что; клубы забрали у света то, что свет и сам охотно бы отдал, только и всего.
Огюст Пюжен. Вандомская колонна.
Жан-Анри Марле. Бальный вечер.
Качество беседы зависит от трех вещей: опытности собеседников, согласия умов и порядка расстановки мебели в салоне. Под порядком расстановки мебели мы подразумеваем полный беспорядок в ее расстановке. Увлекательная беседа ни за что не завяжется в салоне, где строго соблюдены законы симметрии. Как же в таком случае, спросят нас, отцам нашим удавалось быть остроумными, если посреди большой гостиной наших матерей царил скучный мраморный стол с почтенным чайным прибором из фарфора? — Ответ не заставит себя ждать: отцы наши были остроумны не дома, в больших гостиных своих больших особняков; они выказывали остроумие лишь в маленьких гостиных своих маленьких загородных домов, куда отправлялись развлекаться, нести вздор и разбивать тарелки, мстя проклятому фарфору, который им до смерти надоедал и отбивал у них всякий вкус к беседе. В наши дни еще можно отыскать гостиные, обставленные по старинной моде: посетители там получают свою порцию скуки с соблюдением всех законов благопристойности. Поскольку в этих гостиных царит строгий порядок и стулья расставлены симметрически, выходит, что женщины там сидят все вместе, а мужчины, не смея придвинуть стулья, расставленные вдоль стен, предпочитают оставаться на ногах и вести споры друг с другом; меж тем если спорить можно и стоя, то беседовать — только сидя [612] . Соблазнительно объяснить такой разлад тем, что эти мужчины не знакомы с этими женщинами; тем, что первые чересчур серьезны, а вторые чересчур легкомысленны; наконец, тем, что им нечего сказать друг другу… Ничего подобного, все дело в том, что кресла и стулья расставлены плохо или, точнее, слишком хорошо.
612
Дельфина описывает старинную традицию расставлять стулья и кресла вокруг хозяйки дома; при этом в салоне господствовал жесткий порядок: хозяйка указывала гостям место, и, заняв его, они уже не имели права перемещаться по гостиной и самостоятельно выбирать себе собеседников. Эта традиция XVIII в. имела множество продолжательниц в эпоху Реставрации; именно так, например, принимала гостей упоминаемая выше госпожа де Монкальм. Напротив, у госпожи Рекамье мебель, была расставлена несколькими кружками; это были места для дам, а мужчины имели возможность прогуливаться по всей гостиной; в один большой круг кресла и стулья расставлялись только в дни литературных чтений или концертов.
Расставляя мебель в гостиной, берите пример с английского сада, где мнимый беспорядок вовсе не следствие случайности, но плод высочайшего искусства, результат действий строго продуманных; не превращайте вашу гостиную в партер французского сада; стулья и диваны должны быть расставлены свободно — точно так же, как свободно посажены кусты и деревья в саду английском. В салонах, где мебель расставлена симметрически, начало вечера проходит в смертельной скуке; до тех пор, пока стулья стоят на своих местах, беседа едва тлеет; лишь к концу вечера, когда симметрия все-таки нарушается, когда потребности общения одерживают победу над строгим порядком, завязывается настоящий разговор, доставляющий собеседникам радость. Но в эту самую минуту наступает пора прощаться. Знаете ли вы, как вам следует поступить после ухода гостей? Изучите осмысленный беспорядок, в который они привели ваш салон; стулья и кресла остались в тех местах, которые более всего благоприятствуют беседе; кажется, что они сами продолжают вести какой-то увлекательный разговор. Ни в коем случае их не переставляйте; поблагодарите мудрый случай и сделайте беспорядок этого вечера порядком всех последующих дней. Поверьте, так будет лучше, и когда к вам в следующий раз придут гости, они начнут веселиться на три часа раньше. Это уже неплохо, но этого недостаточно. Хорошие говоруны ненавидят праздность. Люди острого ума ни на что не способны до тех пор, пока продолжают с церемонным видом держать в руке шляпу; в отличие от людей простодушных, они не умеют управляться с ней во время разговора — не умеют ни растерянно крутить и вертеть ее, как крестьяне, ни смущенно разглаживать, как школьники; им потребны вещи подороже: английские флаконы, турецкие курильницы, бонбоньерки саксонского фарфора, золотые цепочки, золотые кости, золотые ножницы… Да-да, именно это: ножницы, перочинные ножи, кинжалы; люди острого ума обожают холодное оружие!.. Вооруженные, они обретают весь свой ум и становятся очень опасны. Как ни занят политик, как ни много у него дел, он часы напролет будет болтать, смеяться и рассуждать вам на радость, если у вас достанет ловкости подложить ему перочинный ножик или ножницы; ничто так сильно не вдохновляет наших государственных мужей. Шутка, близкая к правде: чем больше пустяков будет в вашем салоне, тем меньше их окажется в разговоре.
Есть и еще одна вещь, о которой следует помнить: если вы хотите, чтобы в вашем салоне завязалась интересная беседа, не прилагайте к этому никаких усилий. Боже, как скучны те люди, которые почитают сами себя блестящими говорунами и выставляют напоказ собственное искусство; которые гордо думают: «Вот как прекрасно я веду беседу!»; которые произносят бесконечные монологи, а на тех, кто их перебивает, смотрят с ненавистью и презрением, как бы говоря: «Фи! Вы не знаете, что такое настоящая беседа!» Заранее обдуманная беседа приятной не бывает. В гостиной собрались добрые друзья; завязывается разговор ни о чем; каждый говорит без затей все, что приходит ему в голову; одни — люди серьезные, другие — сумасброды; одни стары, другие молоды; одни глубокомысленны, другие простодушны; некая дама задает коварный вопрос, некий господин дает на него язвительный ответ; энтузиаст делится бурными восторгами, скептик отвечает суровой критикой; сплетня прерывает спор, эпиграмма его возобновляет, страстное похвальное слово подливает масла в огонь… дурацкая шутка примиряет всех спорящих. Время пролетает незаметно, и вот уже пора расставаться; все довольны, каждый внес свою лепту в разговор и, к собственному удивлению, имел успех. Собеседники обменялись идеями, выслушали новый анекдот, узнали интересные известия; уходя, они продолжают смеяться над нелепой идеей чудака, улыбаться прелестной наивности молодой женщины и похвальному упорству старого ученого; вот и получается, что, хотя никто из этих людей не готовился к беседе и не обдумывал ее, она удалась на славу.
Нам не по душе те чересчур услужливые хозяйки дома, которые утром продумывают меню салонной беседы так же тщательно, как и меню обеда. Госпожа Кампан [613] разработала на сей счет целую систему, которой учила своих воспитанниц и которая всегда казалась нам ничуть не увлекательной; согласно этой системе, беседа за столом должна зависеть от числа гостей. Если их дюжина, говорить следует о путешествиях и литературе; если восьмеро — об изящных искусствах, науках, новых изобретениях; если шестеро — надобно затеять разговор о политике и философии; если четверо, можно дерзнуть обсудить чувствования, сердечные грезы, романические приключения. — А если обедают двое? — Тогда торжествует эгоизм: каждый говорит о себе.
613
Госпожа Кампан, камеристка Марии-Антуанетты, после Революции открыла в Сен-Жермене пансионат для знатных девиц.