Пароход

– Не заблудитесь, господа? – опять спросила пани Ковальская на чистом русском.

– Справимся, – отозвался он.

Она помолчала и сказала:

– Я русский язык хорошо знаю, но стараюсь его забыть. Почему – не спрашивайте.

И опять Алябьев подумал: «И всё-таки эта пани русская. Польки так не говорят».

Мужчины вернулись к ужину. Пан Ковальский и Януш до сих пор не возвратились. Отдав женщинам полную корзину найденных рыжих подосиновиков, поужинав и управившись с вечерними делами, Алябьев и Дюран, уходившиеся по лесу, отправились спать.

Так прошёл ещё один день, а утром следующего наконец-то прибыл хозяин хутора с сыном. Они приехали как раз в тот момент, когда Сергей Сергеевич проснулся по своему обыкновению ровно шесть ноль-ноль без всякого будильника.

Алябьев растолкал спавшего Дюрана и напомнил ему:

– Не торопи события, Тибо. На первом месте у нас с тобой дело. Сладится – деньги будут, а с деньгами свататься – это как на медведя с винтовкой идти, не с голыми руками.

– Я помню, мсье. Даже, пожалуй, не с винтовкой – с ручным пулемётом.

Дождавшись, пока пан Ковальский по-семейному поздоровается с женой и дочерью, они вышли из комнаты и тоже поздоровались.

Вернувшиеся из поиска мужчины выглядели устало. Видно было – умаялись.

– Нашли, – сказал Анджей. – Хотя участок и открытый, но пройти можно.

С его слов выходило, что с польской стороны от леса до реки всего 30 шагов. Со стороны Советов от реки до леса столько же, река не широкая, брод – по колено будет. Правда, там по ночам зачастую встречаются польские и советские пограничники, в основном конные, но советские ходят и пешком, всегда с собакой, оттого, верно, и никаких «секретов» на берегах нет. Но встречи дозоров ещё и к лучшему: когда они расходятся – это самое удобное время для перехода кордона. Ещё с обеих сторон границы есть по одному ряду колючей проволоки, однако Януш её уже разрезал и закрепил, так что миновать её затруднений не будет.

– Не сомневайтес, – говорил пан Ковальский, – пройдёте. Я вам дам порошку от собачьего нюха. К рани трава встанет, роса обильная будет – собаки ещче более следов не почуют. На той стороне в лесу вас будет ждать человек. Скажете ему: «Дедушка прислал вам орехов». Он ответит: «Дженкуе. У меня от орехов зубы болят». Так что, панове, нынче днём отдыхаем и к ночи в путь. Детали по дороге ещче уточним. Как вы тут? Особо не скучали, не?

Сергей Сергеевич неопределённо пожал плечами, мол, не знаю, что вам и сказать, и пани Зосия ответила за него:

– Не! Сон оне добже нам помагали. Добже!

Глава VII

Черна была сентябрьская ночь

Потом был отдых: хорошая баня, сытная еда и крепкий здоровый сон. Выспаться нужно было обязательно. Перед ужином приехал верхом тот самый неказистый мужчина, который привёз Алябьева и Дюрана из Столбцов на хутор. Он привёл для них двух гнедых лошадей. После ужина собрались. По настоянию пана Ковальского Сергей Сергеевич и Тибо убрали свои дорожные саквояжи в вещмешки, чтобы было удобнее ехать верхом. В свою очередь Алябьев отдал хозяину хутора свой нательный пояс и пояс Тибо, напичканные валютой, всё-таки решив, что с ними пребывать в Советской России небезопасно и сказав, что в случае их невозвращения, всё содержимое этих поясов принадлежит пану Ковальскому. Копыта коней обмотали тряпками. Всё у этих людей делалось слажено, всё было отработано – любо-дорого посмотреть. Потом Анджей и Януш дозором уехали первыми. Павел – так звали неказистого мужичка, выждав полчаса, тоже дал команду к выезду. Пани Зосия и панна Божена вышли их проводить. Дюран и тут остался верным себе: вновь на прощанье поцеловал дамам руки, и теперь Алябьев заметил, как мать девушки взглянула на него уже довольно благосклонно.

Поехали: первым Павел, затем Тибо, за ним Алябьев, сразу же определивший, что француз сел на лошадь впервые. Пока ехали шагом – куда ни шло, но едва перешли на рысь, Сергею Сергеевичу пришлось учить Дюрана на ходу. Тибо старался, ругаясь про себя, что лучше бы он ограбил парижский Банк Франции, чем сел в седло, однако мало-помалу приноровился.

Сгущалось быстро, и скоро всадников накрыла полная кромешная темнота. Павел надел себе на голову для ориентира белую шапку. И хотя плоховато её было видно, но всё же видно, а то ведь совсем глаз выколи, а мягкий лошадиный топот ещё и слух забивал.

Как никогда черна была та сентябрьская ночь.

Ехали, наверное, около часа, затем Павел велел остановиться и спешиться.

– Так, господа, – сказал он по-русски, снимая свою белую шапку. – Если надо оправиться и покурить, то только сейчас, и то, курить в кулак. Поедем далее – ни одного слова. Будет надо, я сам вам скажу. Поедем в прежнем порядке. Лошади у меня дрессированные, и без поводьев идут гуськом копыто в копыто, так что не бойтесь – не потеряетесь, но если у вас есть опаска, то могу дать верёвку: будете держаться за концы и поддёргивать друг друга для самоуспокоения. В лес заедем, берегите глаза от веток. Есть какие-то вопросы?

– Как вы видите в этой темноте? – спросил Сергей Сергеевич.

– Что мне надо, я прекрасно вижу, – усмехнулся Павел.

Алябьев проинструктировал Тибо, они вновь сели на лошадей и опять поехали, но теперь уже только шагом. Конечно, каждый человек ходил в полной темноте, и, конечно, каждый человек при этом вытягивал перед собой руки, чтобы не напороться на какую-нибудь твёрдую или, не дай бог, колючую неприятность. Сейчас хотелось сделать то же самое.

Луны на небе не было, звёзд не больше, чем и вчера, и светили они тоже не ярче. И всё же от этих звёзд вверху было какое-то просветление, а ниже их полный мрак.

Каким маршрутом они ехали, определить было трудно: всё как-то плавно и более-менее ровно. Только в двух местах лошади явно свернули, сначала вправо, а потом влево, а потом начался лес, не то еловый, не то сосновый. В нём и звёздное просветление погасло. Лишь иногда в вышине проскакивал какой-нибудь тусклый серебристый огонёчек.

Алябьев полностью ослабил поводья и прикрыл левой рукой лицо. Кто его знает, какой коварный сучок или какая колючая ветка наметились в его глаза? Животные у Павла воистину были дрессированные. Они шли спокойно, как будто наверняка знали дорогу, и тогда Алябьев подумал: «А ведь это они нас ведут на место, а не наш проводник. Никогда не поверю, что этот самый Павел видит в такой темноте лучше, чем я». Однако этот самый Павел вскоре убедил его в обратном: в темноте он видел великолепно.

Лошади остановились, похоже, на поляне, поскольку вверху опять засветлело звёздочками небо. Павел шёпотом велел спешиться, Алябьев повторил это для Дюрана. Под ногами была высокая трава. Проводник куда-то увел своих животных и не появлялся минут десять.

Вернувшись, он еле слышно прошептал Сергею Сергеевичу:

– Пойдём пешком. Вот теперь обязательно держитесь за верёвку. Не отпускайте её и не отставайте. Идите в двух шагах за мной. И не забывайте прикрывать руками лица.

В последующем пути он порой замедлял шаг и предупреждал шёпотом:

– Пригнись! – или о встречающихся помехах: – Слева – чу! – или: – Справа – чу! – или: – Стой! Канава! Обходи слева! – или: Стой! Муравейник! – и прочее…

Да, тут они попетляли, обходя всякие препятствия, и, как понимал Алябьев, обходили, чтобы не шуметь, ибо под их ногами громко не хрустнула ни одна веточка. А одно время казалось, что они идут по мягкому мху, словно по заросшему болоту, обходя кочки и лужи. От долгой ходьбы по чёрному лесу усталость приходила раньше, чем следовало.