Пароход

Они остановились передохнуть, и Сергей Сергеевич не удержался, шепнул:

– Всё думаю: как вы видите в такой темноте?

– Привык. Я больше чую, чем вижу, – и похвалил Тибо: – А ваш немой француз – молодец. Слушает вас, идёт тихо. Я думал, что будет громче. Теперь совсем недалеко осталось. Все буреломы мы обошли. Сейчас лес пойдёт чище и реже, но палок под ногами там больше. Идите с пятки на носок, чтобы не трещали. Если что – я опять «чукну» вам.

Судя по тому, как вел себя Павел, он ходил искать проход для Алябьева и Дюрана вместе с паном Ковальским и Янушем, но Сергей Сергеевич уточнять это не стал, но шепнул:

– Вы русский? Говорите совсем без акцента.

– Нет, поляк. Но я очень долго жил в России. Пошли!

Тут Алябьев понял: он тоже стал чуять этот лес и эту ночь, а может, уже глаза настолько к ним привыкли? Уникальное всё-таки существо – человек: ко всему приспосабливается!

Они остановились за двумя широкими елями. Впереди было чуть-чуть светлее. Опять в вышине появилось небо в звёздочках. Алябьев понял: они подошли к границе. Откуда-то появился Януш, шепнул что-то Павлу по-польски – даже листья шелестят тише.

– Пошли правее, – также тихо шепнул тот Сергею Сергеевичу.

Они прошли вдоль границы и вновь остановились, прячась за густыми елями. Здесь их ждал пан Ковальский, прошептавший ещё тише Януша и Павла:

– Подождём. Скоро заморосит, а потом пройдут пограничники.

И верно: не прошло и четверти часа, как стал накрапывать дождичек, мелкий-мелкий, как водяная пыль, точно такой же, какой сжалился над Алябьевым в Париже в тот вечер, когда он пошёл к Милане и встретил у неё господина Тетерина. Этот дождичек, конечно же, был на руку. Потом Алябьев услышал отдалённый топот конских копыт, и вдалеке промелькнул свет фонаря. Это на советской стороне проскакали советские пограничники, а спустя пять-семь минут после них промчались и польские. Эти служивые в отличие от своих советских коллег явно не хотели мокнуть и поторапливались.

Дождавшись, пока всё стихнет, пан Ковальский прошептал Алябьеву:

– Пойдёте следом за Янушем. Возьмите порошок от собак – не забудьте рассыпать. Хоть и дождик, он лишним не будет. На той стороне идите прямо, никуда не сворачивайте. Войдёте в лес, встаньте и ждите. С нашей стороны крикнет сова, и вас найдут. Не забудьте назвать пароль, мсье! Обратно пойдёте через того же, кто вас нынче встретит. Его зовут Влад. Удачи, панове!

– Спасибо вам, дедушка!

– Счастливо, внук!

Они подошли к колючей проволоке. Януш расцепил её в месте разреза и пролез под ней первым, за ним компаньоны. Пошли к реке. Она, набрав в себя отблески звёзд, отсвечивала серым длинным пятном в черноте ночи. Двинулись вброд, он точно – был по колено. Хотя они и шли осторожно, тихий шелест воды казалось громовым железным скрежетом. Выйдя на советский берег, троица подошла ко второму ряду проволоки. Поляк вновь расцепил её в месте разреза и шепнул: «Идзце, панове!» Дождавшись, пока русский и француз проползут под стальной нитью, он опять сцепил её за колючки, шепнул им: «До видзэня!» – и пропал во тьме. Алябьев рассыпал на траве порошок от собак и вместе с Тибо побежал к лесу.

Волнующее это чувство – бежать на встречу со своей Родиной. Пусть она тебя уже давно не ждёт, пусть забыла, пусть даже уже десять раз похоронила, но зато ты-то как ждёшь встречи с ней! Вспомнит она тебя или не вспомнит, обрадуется она тебе или не обрадуется, примет или не примет – это уже второй вопрос. Главное, что ты увидишь её и скажешь ей, как тяжкий камень с сердца сбросишь: я вернулся!

Глава VIII

Здравствуй, СССР!

Нелегалы спрятались за деревьями и затаились. Из предосторожности Сергей Сергеевич вытянул из кармана свой «маузер» и снял его с предохранителя. Минут через шесть-семь с польской стороны пискливым котёнком крикнула ночная птица – это был сигнал человеку, встречавшему их. Он был рядом. Алябьев чувствовал его точно так же, как Павел чувствовал ночной лес, но этот «он» молчал, ожидая пароля.

– Дедушка прислал вам орехов! – прошептал Сергей Сергеевич в слепую темноту.

– Дженкуе, – шепнули в ответ, словно из-под локтя. – У меня от орехов зубы болят, – и потом с укоризной: – Пистолетик-то спрячьте, не ровен час выстрелит.

Конец ознакомительного фрагмента.