Пароход

– Ха!! Значит, на испуг взяли?! Вот и кто бы тогда был у вас нынче другом и напарником? И между прочим, мсье, тем случаем вы мне обязаны: не надумай я ограбить мсье Мартена, не познакомились бы вы с мадемуазель Лилиан. Так ведь?

– Да, – согласился Алябьев. – В этом я тебе обязан.

Около шести часов вечера мужчины вышли на крыльцо выкурить по папиросе. Вообще-то Сергей Сергеевич курил редко, но в последнее время стал чаще баловаться. В это время из пристроенного к дому сарая вышла Божена с двумя вёдрами корма для скота и направилась ко второму сараю. Тибо поспешил к ней, залопотал по-своему:

– Мадемуазель! Что же вы меня не позвали? Я всё отнесу!

– Он предлагает вам помощь! – перевёл ей Алябьев и тоже решил пойти помочь.

– Добже! – улыбнулась она. – То там! – и кивнула на сарай, из которого вышла.

Сергей Сергеевич полюбопытствовал: «То там» – это ещё десять больших вёдер еды для полусотни кур, восьми поросят и четырёх коров. Последних Божена недавно привела с луга. Однако упомянутых ей лошадей в сараях не было.

– То ойчец с Янушом уехали, – пояснила Алябьеву внимательная девушка. – Дзисяй в ноцы люб ютро вруцон.

Но ни сегодня к ночи, ни завтра, ни послезавтра пан Ковальский с сыном не вернулись. Однако ни панна Божена, ни её мать об этом как будто не беспокоились. За эти дни пани Зосия или нарочно не давала мужчинам скучать, или требовала с них своеобразной платы за ночлег и вкусную еду: всё время загружала их какой-то работой. Например, на следующий день после охоты она предложила им сходить на рыбалку, половить карасей. Алябьев, которого отсутствие Анджея Ковальского и его сына уже стало волновать, ни от каких предложений не отказывался: лишь бы не сидеть, сложа руки. Что до Тибо, так тот только о Божене и мечтал. Совсем голову от неё потерял и ходил за ней хвостиком. Она пустое ведро поднимет – он уже здесь: сам донесу, только скажи куда! Она глазами поведёт, он её взгляд уже ловит: скажи, что сделать надо – всё сделаю!

Глядя на Тибо, пани Зосия сказала Сергею Сергеевичу на польско-русском языке:

– Нех о Божене навет не мечтает. (Даже, дескать, совсем ни-ни!!)

– А он просыпается с её именем и засыпает с ним, – признался ей Алябьев. – Влюбился в неё, едва увидел. У вашей дочери есть жених?

– Нажечоны завше сен знайдзе, – строго ответила женщина (дескать, он всегда найдётся).

– Уверяю вас, пани Зосия, мсье Дюран не сделает вашей дочери ничего плохого. Кроме того, открою вам его тайну: он хочет жениться на Божене и увезти её в Париж. Но если вы будете против этого, то он согласен остаться и у вас на хуторе.

– По цо ми то поведзели? (дескать, зачем вы мне это сказали?)

– Я ему верю. И он не предаст.

– Это самое лучшее, сударь, что вы могли о нём сообщить, – ответила тут пани Зосия на чистом русском языке, после чего Алябьев задался вопросом: а полячка ли эта пани на самом деле? Уж больно лихо она выдала?! Прямо-таки как светская дама! Однако уточнять он не стал: не всегда надо спрашивать у женщины о том, о чём очень хочется спросить.

Итак, на следующий день после охоты пани Зосия предложила мужчинам сходить с Боженой на рыбалку. Они, разумеется, согласились. Алябьев – чтобы не маяться от скуки, а Тибо – ему всё равно, куда было идти, лишь бы рядом с паненкой, хоть в ад.

Они пришли на зараставшее зеленью озерце, где в траве около берега у Ковальских была припрятана маленькая лодчонка, и под теми же берегами были поставлены рыбьи ловушки, именуемые в России «мордушками» или же другими словами – короче: высокий барабан из сетки, куда у рыбы ума хватает только заплыть, а назад выплыть – увы!

– Кто з вас поедзе зе мнон? – спросила Божена, намеренно не глядя на мужчин, мол, сами выбор делаете, кто с ней в лодочке поедет.

Тибо подмигнул – Сергей Сергеевич понял. Француз подхватил Божену на руки – она даже охнуть не успела, усадил в лодочку, оттолкнулся и сам запрыгнул – лишь круги по воде побежали.

Взяв весло, Дюран стал грести и негромко запел полячке песенку, придуманную каким-то парижским Казановой ещё в начале века:

– Ах! Милая моя девочка!

Ах! Стройная моя куколка!

Ах! Ласковая моя кошечка!

И вновь к тебе я тороплюсь, роняя туфли на ходу!

Алябьев несколько раз слышал эту весёлую и пошловатую песню в одном из парижских кафе, но в ней вместо слова «туфли» было слово «брюки». Он невольно улыбнулся тому, как ловко Тибо исправил текст песни: действительно, на ходу. Таким же образом он заменил в ней ещё несколько едких слов парижского арго, и получилось вполне прилично: порядочный мужчина торопится к любимой женщине, а не какой-нибудь там кобель к сучке.

Пел Дюран замечательно, впору было удивиться – прямо-таки Морис Шевалье, разве что соломенного канотье на его голове не хватало. Златовласая Божена, опустив руку в тёмную воду, внимательно слушала француза и отвечала ему доброй улыбкой. А почему бы и нет? Павлин откровенно распускал свой копчико-спинной веер, который ошибочно называют хвостом, и интерес молодой девушки к этим ухаживаниям был вполне закономерен. А вот примет ли она их – это другой вопрос. Впрочем, опять же: почему бы и нет? Тибо выглядит очень даже ничего. Такие сильные и симпатичные мужчины женщинам всегда нравятся.

Алябьев присел на сломанное деревце: эх, молодость! Как всё в ней прекрасно! Жаль, что природа обделила его голосом и слухом. Он бы тоже Лиле что-нибудь спел.

Тибо закончил петь, прижал весло к груди и поклонился. Божена захлопала в ладоши и засмеялась. Потом по её указанию он подгребал к нужным местам и поднимал с мелководья одну за другой сетчатые мордушки с конусными рукавами. Божена выбирала через них самую крупную рыбу и складывала её в мешок. Мелочь Дюран вытряхивал назад в воду, клал в ловушки корм для рыб и вновь ставил их под берега. Алябьев наблюдал за девушкой и мужчиной и думал о том, что ему тоже так же хочется: плыть с Лилей в лодке, ловить рыбу и быть счастливым. Однако скоро ли он и она доберутся до этого самого счастья? Скоро ли придёт их пароход?

Причалив лодочку к берегу, Тибо выскочил, одним рывком вытащил её до половины на сушу, и потом так же аккуратно вынес из неё девушку, как и усадил.

– Дженкуе! – поблагодарила она Дюрана и сказала Алябьеву: – Сподобал ми сен.

– Это как, панна? Не понимаю.

– Он мне нра-вица, – выговорила она.

– А-а! Мсье Дюран! – обратился к Тибо Сергей Сергеевич. – Сейчас панна Божена просила тебе передать: ты здоров, аки бык – пахать можно, значит, в хозяйстве ей пригодишься. И ещё: если ты изменишь ей с какой-нибудь коровой – она откусит тебе голову!

– Так и сказала, мсье?

– Я смысл передаю.

На лице Тибо отобразилась такая страдальческая мука, что впору заплакать. Было ясно: он принял какое-то важное решение, но не знает, как поступить: если промолчать – так как бы всё дело не испортить; если озвучить – так не дай бог, не получилось бы ещё хуже.

– Говори, Тибо! – подсказал ему Алябьев, поняв, какой мукой озадачился его друг. – Говори ей! Была – не была! Ты ведь серьёзный мужчина, а не шантрапа уличная!

Тибо взглянул на Сергея Сергеевича как на старшего брата, дающего ему в нужную минуту нужный совет, и решился. Он вынул из нагрудного кармана куртки золотое кольцо и протянул девушке, однако оно было явно маловато для пальца её руки, утруждённой грубой крестьянской работой. Дюран тут же достал второе – перстень, и вновь протянул: