Партиец

Сидел я над тезисами для своей речи перед партконференцией не всю ночь, но большую ее часть. Не выспался жутко, однако деваться некуда. С утра за мной заехал Савинков, и мы отправились в путь.

Народу собралось не мало, под тысячу человек. Все — делегаты от разных Советов — от местных, городского уровня, и до Советов республик. Также присутствовали просто высокопоставленные члены партии, занимающие посты в Политбюро и Президиуме ЦИК. Заявлено выступающими было шесть человек. Меня в этом списке не было, и я сначала облегченно выдохнул. И так засветился дальше некуда, еще и здесь участвовать в качестве оратора я не планировал. Но радовался я рано.

Первыми выступали товарищи Рыков, Кржижановский и Куйбышев, представляя разработанный ими первый пятилетний план. О нем самом было заявлено, как о комплексе «тщательно продуманных и реальных задач». Ну-ну. С этим я бы поспорил. Особенно, что касается тщательной продуманности. План давал основания для проведения целого ряда мер экономического, политического, организационного и идеологического характера. В частности — поддержать комсомольские походы «за коллективизацию» и создание машинно-тракторных станций (МТС). А во главу угла была поставлена ускоренная индустриализация страны.

Все шло в соответствии с заявленным протоколом партконференции, пока в конце их доклада не поднялся Иосиф Виссарионович.

— Товарищи, — вышел он к трибуне. — Считаю план товарищей Кржижановского и Куйбышева своевременным, но не полным, требующим доработки. В протоколе не было заявлено о его участии, но я хочу пригласить к трибуне товарища Огнева. Сергей Огнев — комсомолец. Он уже представлял свои замечания по декрету по переводу рабочих на семичасовой рабочий день. А после с товарищами Вышинским и Жижиленко работал над сводом законов для этого декрета, который был введен в начале этого года. Положительные результаты после этого уже видны. Процесс стал более регулируемым и направленным в нужное русло. Недавно по моей просьбе товарищ Огнев проехал по деревням нашей страны, чтобы узнать мнение крестьян. Чего им не хватает для того, чтобы выполнить предложенный план пятилетки. В чем еще может понадобиться наша помощь. Кто за то, чтобы выслушать комсомольца Огнева?

— Тут партконференция, а не комсомольское собрание, — первым высказался против какой-то мужчина в первых рядах.

— Вы правы, товарищ Угланов, — внезапно даже для самого мужчины согласился с ним Сталин. — А потому я спросил товарища Огнева, хочет ли он вступить в партию, и Сергей выразил свое горячее одобрение этой идее.

«Фига себе! Горячее одобрение, — шокировано подумал я. — Вот Иосиф Виссарионович мои слова интерпретирует!» А Сталин продолжал удивлять.

— Я готов лично порекомендовать товарища Огнева для вступления в нашу партию. Кто еще меня поддержит?

Вот это да! Вступление в партию какого-то комсомольца Сталин решил вынести на поля конференции. Даже звучит дико. Но видимо это какая-то комбинация Иосифа Виссарионовича. Вон, сразу и не сомневаясь поднял руку Молотов, дав свой голос «за». А после и Ворошилов поддержал просьбу Сталина. С последним все понятно — он за Иосифа Виссарионовича «горой».

«А может потому и показали всем и каждому сейчас этот спектакль? — вдруг как озарение пришла ко мне мысль. — Что я — стопроцентно верный последователь Сталина. И никто теперь даже подумать не сможет, что это не так! Даже если я на Красной площади во весь голос буду это отрицать!»

Немного пришибленный, я вышел к трибуне. Члены конференции смотрели на меня по-разному, напомнив мне тут же реакцию студентов в университете, после подобного выступления Сталина, когда он впервые упомянул мою фамилию. Правда были и новые эмоции. Кроме интереса, любопытства и раздражения, присутствовали снисхождение, равнодушие и недоумение и даже я заметил пару откровенно ненавидящих взглядов.

— Кхм-кхм, — прокашлялся я, а то горло от столь острого внимания внезапно пересохло. — Спасибо за оказанное доверие. Постараюсь его оправдать.

После чего я положил на трибуну перед собой листки с «тезисами», и вопросительно посмотрел в сторону товарища Сталина.

— Мы вас слушаем, товарищ Огнев, — кивнул он мне доброжелательно.

Ну я и начал. Еще в кабинете Иосифа Виссарионовича высказывал первые мысли о необходимых мерах по коллективизации, а пока дома сидел и писал, сумел их упорядочить, да еще несколько моментов вспомнил и добавил.

В целом смотрелось, что я словно просто уточнял, на что конкретно нужно обратить внимание при выполнении плана. Сам не ожидал, что так получится. И упор в моих тезисах был на продовольственную часть, ее реализацию, а не промышленную, как в плане. Выслушали меня сдержанно. Многие судя по лицам еще не до конца понимали, чего в итоге хочет товарищ Сталин. С одной стороны он всеми силами «пинает» Президиум для составления пятилетнего плана и индустриализации страны, ущемляя для этого крестьян по максимуму. А тут я — со своими тезисами, которые направлены как раз то, чтобы крестьянам жилось легче. Правда «легче» лишь в условиях принятой пятилетки, но все же…

После своего выступления, задерживаться на конференции я не стал. На адреналине прочитал свои листки, а как сошел со сцены — тут же навалилась усталость, и организм напомнил, что я полночи не спал. Откат пошел. В итоге я вернулся домой и просто упал на кровать, сразу провалившись в сон.

* * *

Первый день партконференции закончился.

По его итогу поставили задачи:

— в относительно короткий исторический срок догнать и перегнать в технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны;

— обеспечить быстрый рост индустрии и подъём сельского хозяйства;

— развернуть движение масс за культуру;

— повести дальнейшее наступление на капиталистические элементы в городе и деревне;

— неуклонно укреплять обороноспособность.

В целом — ничего неожиданного, кроме просьбы товарища Сталина и выступления почти никому неизвестного комсомольца, на ней не произошло. Да, для дальнейшего будущего страны ее итоги очень важны и являются переломными для политики государства. Но все, кто присутствовал, заранее знали об этом.

Вот прояснить последний вопрос к Сталину и подошел Ворошилов.

— Не понимаю, Иосиф, зачем тебе этот студент? — спросил он напрямую.

— А что ты видишь? — прежде чем ответить, спросил генсек одного из самых верных своих людей. — Что такого сегодня произошло?

— Да ты фактически перед всей страной заявил — этот Огнев, мой человек! — простодушно рубанул Ворошилов.

— Все так.

— Но для чего?

Именно этот вопрос больше всего мучал Климента Ефремовича.

— Так это же просто, — хмыкнул Сталин, начав забивать свою трубку. — Или сам догадаться не можешь?

— Чтобы другие к нему более серьезно отнеслись?

— И это тоже, но не главное.

— Ты привязал его к себе? — дошло до наркома по военным и морским делам. — Но что в нем такого?

Прежде чем ответить, Иосиф Виссарионович раскурил трубку и убедился, что рядом никого нет.

— Я хочу сделать его своими глазами и ушами. Не пошлю же я тебя вот так — по деревням, — весело усмехнулся Сталин.

— Да я и не против, если для дела, — тут же отозвался Ворошилов.

— И что толку? Разве наркому люди будут отвечать так же, как студенту и журналисту?