Партиец

— Мы с винтокрылыми аппаратами уже второй год работаем, — рассказывал мне Алексей Михайлович Черемухин*.

Худой брюнет, на голове — «воронье гнездо», щеки слегка впалые, а взгляд пронзительный. На вид ему около сорока лет, хотя оказалось, что только тридцать четыре. Он же и был тем самым авиаконструктором.

— И как результат? — с интересом спросил я.

— В следующем году собирать прототип хотели, — с гордостью заявил мне он. И тут же нахмурился. — Но может и не выйдет, если твоя идея и правда стоящая. Придется тогда в конструкцию вносить дополнительные изменения.

Причина его сомнений и такого отношения к моей идее — рекомендация Андрея Николаевича. Иначе он мог бы послать меня. А саму идею Туполев ему не озвучил, оставив это право мне.

Для начала я ознакомился с тем, что уже придумали инженеры ЦАГИ во главе с Черемухиным. Их вертолет имел аж пять винтов! Один несущий — сверху, и четыре боковых, расположенных попарно на носу и хвосте конструкции. Четыре рулевых винта — явный избыток. Особенно с учетом того, что Алексей Михайлович уже думал над поворотным механизмом у несущего винта для каждой лопасти — чтобы вертолет мог двигаться взад-вперед. Об этом и сказал ему. И пояснил, почему я так считаю. Тот обрадовался. Если мои слова подтвердятся, это позволит и облегчить вертолет — один винт не четыре. И упростить схему управления. Одно дело соорудить педаль под ноги для одного винта и иное — для четырех. В остальном он и сам прекрасно справлялся. Тепло попрощавшись, я покинул ЦАГИ, уверенный, что скоро у СССР будет свой вертолет! Причем на голову превосходящий все, что есть у иных стран. Черемухин поделился — сейчас максимальная высота, на которую смог подняться винтокрылый аппарат — 18 метров.

* — Алексей Михайлович Черёмухин (1895—1958) — советский авиационный конструктор, создатель первого советского вертолёта. 14 августа 1932 года на вертолете собственной разработки установил неофициальный мировой рекорд высоты полёта — 605 м.

Покидал я ЦАГИ в хорошем настроении. Вроде и не сильно помог, а с другой стороны — указал на те недостатки вертолета, которые они и сами бы обнаружили, но гораздо позже. Время и силы, а также ресурсы сэкономил.

Свои восемнадцать лет встречал дома в кругу семьи. Кроме родителей и сестры был Борька, да соседи по дому забегали поздравить. Из неожиданных гостей — навестил дед Демьян. Я его уже несколько лет не видел, а оказывается, ему квартиру дали в доме, построенном из «моих» кирпичей. Вот он и зашел — и поздравить, и обсудить, насколько такой дом от здания из привычных кирпичей отличается.

— У нас две улицы параллельно идут, — делился дед, попивая горячий чай. От самогонки отказался, а дымить в доме самокруткой ему мама не разрешила. — Одна из красного кирпича, а вторая, наша, из того, что ты придумал. Я сначала грешным делом думал, что не повезло мне. Из красного кирпича — оно как-то привычнее. А тут еще и узнал, кто этот кирпич придумал, — немного виновато посмотрел он в мою сторону. — Но когда у соседей жалобы пошли на щели в стенах, как продувает их с осени по весну, а у нас ниче такого нет — тут-то и понял, как свезло мне. Спасибо тебе, Сергей, от всего обчества, — вдруг встал и поклонился он.

— Дед Демьян, ты чего? — вскочил я следом. — Я же для всех старался. И для себя тоже. Сам видишь — мы в таком же доме живем.

Тот, покряхтев показательно, вернулся за стол. Дальше уже они с отцом перешли на воспоминания о жизни в бараке, как сейчас у них дела идут, а я, допив чай, ушел к себе в комнату. Хорошо, что и это мое начинание не забыто и приносит пользу.

В июле мне пришла первая зарплата — за составление законов. Было неожиданно и приятно. До университета я жил за счет работы на заводе. Первый курс больше на деньги от отца, из-за чего было стыдно. Очень тогда в тему была Ленинская премия. Со второго курса уже начали мне стипендию давать — за отличное окончание первого года учебы. А сейчас вот еще один источник дохода появился. К тому же товарищ Сталин не поскупился и мне сделали расчет за несколько месяцев работы. Сумма получилась даже выше, чем за премию. Но дальше согласно расчетке она будет около трехсот рублей в месяц. Провели меня как сотрудника Центрального Исполнительного комитета. Дали мелкую должность, но все равно — круто. Фактически я теперь работал в государственном аппарате правительства. Примерно то же самое, как если бы в моей прошлой жизни удалось устроиться в Госдуму.

А в конце августа ко мне прибежал Борька с выпученными глазами и криком:

— Серег, ты не поверишь!!!

Глава 9

Август — октябрь 1929 года

Лицо друга светилось от восторга и переполняемой его гордости.

— Не томи, выкладывай, — поторопил я его.

Неужто он сам самолет разработал? Но нет. Все оказалось намного проще.

— Туполев ваш ТБ-1 готовит к межконтинентальному перелету! Москва — Нью-Йорк! Представляешь, насколько наша авиация далеко шагнула, что такой полет стал возможен?!

Борьку переполняло счастье и гордость за советскую науку. Пусть даже он напрямую к событию не был причастен, однако ему было все равно. Невольно его радость передалась и мне. Действительно, сейчас подобный полет — все равно, что первый полет в космос. Вроде и все заранее подготовлено и отработано, но пойти может как угодно. И само событие — мирового масштаба.

Я не выдержал и тут же собрался в «гости» к Андрею Николаевичу. Борька увязался со мной, в надежде лично поговорить с конструктором и может даже хоть одним глазком взглянуть на самолет, которому предстоял исторический полет.

Самолетов оказалось два. Основной и дублирующий. Что лишь сильнее в моих глазах сделало сходство полета с космическим. У Королева вроде тоже всегда был запасной корабль на случай аварии. Сами самолеты хоть и напоминали те, что мы когда-то с Андреем Николаевичем сделали, но были кардинально модернизированы. Тут и радиостанцию на них поставили, и утеплили, да и прочих изменений во внутренностях самолета хватало. Но облик остался прежним.

У самолета уже и название было собственное — Страна Советов. Говорящее, чтобы в мире никто не перепутал, кто именно совершил первый полет через океан. Но тут меня Туполев был вынужден огорчить. Через океан уже летали, причем еще аж в 1919 году. Правда через Атлантический, а наши решили перелететь через Тихий, перед этим пролетев над всем Союзом. Но главное в полете, как признался Андрей Николаевич, был не столько технический, сколько политический момент. Изоляция с другими странами еще ощущалась. С Китаем так и вообще за лето расплевались — сразу после того, как они захватили ветку КВЖД. А СССР было жизненно необходимо восстановить хоть часть отношений — иначе индустриализация грозила не состояться. И сделать это не с позиции просящего, а как равный партнер. Вот наше правительство и устремило свой взор на Америку. Этот полет должен был показать и техническую мощь СССР, и дать знак, что мы готовы к сотрудничеству.

Полет начался восьмого августа, но цели своей не достиг. Из-за ошибки в расчетах не хватило топлива до оборудованного аэродрома, и при вынужденной посадке произошла авария под Читой. Второй самолет запускали уже 23 числа. И вот он уже полностью выполнил летную программу.

Встретили наш самолет в Америке тепло. Экипаж даже позвал к себе на завод сам Генри Форд, что тоже было положительным знаком. Сотрудничеству между СССР и США быть!

Все лето я в основном работал с Жижиленко и Вышинским. Занятий не было, по линии комсомола тоже лекции в школах не планировались. Да и на Люду теперь время свое не тратил. Вообще за девушками не бегал. Еще не прошли чувства. Вот и занимался доводкой законов. Благодаря этому удалось полностью проработать основные постановления и даже прописать часть статей для трудового кодекса. Ну и про методички для пояснения законов рабочим не забывал. Правки в постановления тут же были приняты и утверждены, а я опять поехал по деревням да селам — на месте посмотреть, как они выполняются. Часть-то основного «базиса» еще с весны была принята.

Объехать решил те же деревни, в которых был в прошлый раз. На мой взгляд, так сравнение нагляднее получится. Это как раз было где-то в середине августа, после первого неудавшегося межконтинентального полета.

Знакомая деревня, где главой сельсовета был Алексей Иванович, встретила меня пустотой. Почти все были в полях, как мне пояснила девчонка лет десяти. Дома остались вот такие как она — уже достаточно взрослые, чтобы постоянного пригляда не требовалось, но еще маленькие для тяжелой работы в поле. Она же и за хозяйством присматривала, как в своем доме, так и у соседей. От нечего делать, решил с ней поболтать. Все равно взрослых ждать — не искать же мне их по всей округе.

— Как у вас живется теперь? Изменилось ли чего?

Девчонка, представившаяся Лизкой, с подозрением посмотрела на меня.

— А вы, дядя, кто будете?

— Журналист я. Приезжал уже к вам по весне.

— Ничего я вам не скажу! — тут же заявила малявка, ошарашив меня.

— Это почему?

— Папка ругался очень на вас. Говорит, из-за вас у нас хуже стало.

— Да? А чем хуже-то?

— Не знаю, только папка недоволен был.

Девчонка демонстративно отвернулась и надулась. Однако сбегать не спешила, и я решил попробовать снова ее разговорить.