Партизанская богородица

— Ты тут, как я понимаю, самый партейный, — сказал он Брумису. — Вот, значит, давай соображать. Со всеми делегатами познакомился?

— Познакомился, — ответил Брумис, не догадываясь еще, куда клонит мухинский делегат.

— Ну и как?

— Пока могу сказать одно, — осторожно ответил Брумис, — на словах все за советскую власть.

— А на деле?

— А на деле увидим.

— Вот то-то, что увидим, — с неудовольствием повторил Красноштанов. — Не поздно ли?

Видно было, что невозмутимость Брумиса ему не по душе.

— Не заходи сбоку, — сказал Брумис. — Говори прямо, что тебя тревожит?

— С Митрофаном Рудых разговаривал?

— Больше, чем с другими. Это местный товарищ.

— Не торопись товарищем признавать.

— Что ты меня, как охотник зверя, скрадываешь! — рассердился наконец Брумис. — Вот уж сибирская таежная привычка, вокруг да около! Известны тебе враждебные дела Митрофана Рудых — выкладывай прямо!

— Кабы известны были!

— В чем же дело?

— А в том, что волк — зверь и лиса — зверь. Так вот, Митрофан Рудых — это лиса. Любой след хвостом заметет. Он при всех властях хорош. При колчаковской власти председателем волостной управы был, а сейчас в волостном исполкоме членом состоит. И вот видишь, на краевой съезд попал.

Брумис задумался.

— А это ты точно проверил, насчет председателя управы?

— Надо мне проверять! — зло усмехнулся Красноштанов. — Он меня самолично материл и в холодную посадить грозился.

— За что?

— Недоволен был моим поведением.

— А точнее?

— За распространение вредных слухов. Каких? Про шиткинских партизан знакомым мужикам рассказывал.

— Так это скорее говорит в его пользу, — возразил Брумис. — Он мог не материться, а просто выдать тебя карателям.

— Я же тебе поясняю: не волк, а лиса. У нее из норы всегда два выхода.

— Возможно, ты и прав, — согласился Брумис. — Но у нас нет никаких оснований дать ему отвод. Те, кто доверил ему быть делегатом, прежде нас с тобой знали, что он бывший председатель управы.

— Я не про отвод. А к тому, что за ним строгий глаз нужен.

Брумис улыбнулся.

— И у тебя, и у меня даже по два глаза. А ты знаешь, — сказал он после короткого молчания, — меня, пожалуй, больше беспокоит чебаковский делегат.

— Это в папахе с красной лентой который?

Брумис кивнул.

— Нет! — Красноштанов пренебрежительно махнул рукой. — Гром от него может быть, а молонья не ударит. От кого если будет беспокойство — это от Митрофана. Все эти Рудыхи одного корня, буржуйского. Этому дому хозяин тоже Рудых. Это тебе известно?

— Известно. Такой дом и выбирал.

Красноштанов глянул на него с недоумением.

— Как же это понимать?

— Очень просто. Сила есть — бери быка за рога!

Первый, каменный этаж своего дома Иннокентий Рудых приспособил под лавку. Судя по не выветрившимся еще запахам, торговали здесь самыми разнообразными товарами, начиная от бакалеи и гастрономии и кончая шорными изделиями и колесной мазью. Остались только запахи — товары хозяин предусмотрительно вывез загодя.

— Об нас позаботился, — сказал Петруха Перфильев, — чтобы не таскать, не ломать хребтину.

Полки и прилавок выдрали и вынесли на задворки. В опустевшей просторной комнате поставили стол, застлали его кумачовой скатертью, занесли несколько длинных лавок.

Брумис от имени и по уполномочию Военно-революционных советов партизанских отрядов Бугрова и Вепрева объявил краевой съезд открытым.

Согласно решили избрать президиум в составе председателя, его товарища и двух секретарей.

Но когда стали называть кандидатов в председатели, сразу обозначился разнобой. Почти у каждого была своя кандидатура. На пост председателя выдвинули восемь человек, половину от числа всех присутствующих делегатов. И хотя за Брумиса голосовали представители всех партизанских отрядов, больше голосов получил член Больше-Илимского исполкома Митрофан Рудых.

— Говорил я тебе, — сказал Красноштанов Брумису, когда Митрофан Рудых, раскланиваясь на все стороны и внимательно оглядывая всех маленькими, глубоко запавшими глазами, прошел к столу.

— Пока ничего страшного, — ответил Брумис, но с этой минуты уже не спускал глаз с председателя.

Заняв председательское место, Митрофан Рудых заметно преобразился. Развернулись плечи, и сутулая фигура стала представительней и словно даже выше. На широкоскулом лице с жидкими вислыми усиками утвердилось выражение особой значительности. И только быстро бегающие монгольского типа глаза выдавали его взволнованное состояние.

5

Красноштанов, настораживая Брумиса против усатого председателя съезда, вряд ли предвидел, что его слова оправдаются так скоро, и уж, конечно, не предполагал, что первый удар будет нанесен ему самому.

Митрофан Рудых обратился к съезду с неочередным заявлением.

— Хотя мы только что утвердили полномочия делегатов, — сказал он, — есть надобность вернуться к этому вопросу. На мое имя, как председательствующего на съезде, — эти слова Митрофан Рудых произнес подчеркнуто значительно — поступило ходатайство. В этом ходатайстве изложено о незаконных, корыстных действиях одного из делегатов нашего съезда...

— Кого?

— Кто такой?

— Про кого изложено? — загудели нетерпеливо.

— Позвольте зачесть.

Ходатайство начиналось с покорнейшей просьбы защитить волостное общество от притеснений председателя Совета Красноштанова Григория Кузьмича. Дальше излагались его вины. После того как он стал председателем, сводил личные счеты с уважаемыми односельчанами. Производил незаконные реквизиции. Сам же Красноштанов использовал свое положение для незаконного обогащения. Получил от начальника партизанского отряда шесть мешков муки, двадцать четыре аршина мануфактуры и двадцать фунтов мыла. Да кто знает, сколько еще прилипло к рукам от незаконных реквизиций. Вот как борется Красноштанов Григорий Кузьмич за рабочее дело.

Красноштанов подошел к столу.

— Прошу слова!

— Пожалуйста, товарищ Красноштанов, — произнес председатель с язвительной вежливостью.

Все уставились на Красноштанова, столбом стоящего возле стола. Только Брумис по-прежнему не спускал глаз с председателя. Митрофан Рудых, откинувшись назад на своем председательском стуле, со снисходительной и какой-то ленивой улыбкой смотрел искоса на Красноштанова. Как кот, выпустивший на минутку пойманную и уже полузадушенную мышь.

«Рано торжествуешь, — подумал Брумис. — Только бы Григорий не вздумал оправдываться».