Партизанская богородица

— Слагаю полномочия, — сказал Красноштанов. — Слагаю, пока не закончится следствие по этой кляузе. Требую немедленного следствия!

Сказал веско. Каждое слово глыбой падало в настороженную тишину. И не торопясь, гулкими шагами прошел к прежнему своему месту и сел рядом с Брумисом.

— Зачем так? — сказал ему Сергей. — Им только того и надо, вытеснить нас.

— Григорий прав! — возразил Брумис. — А теперь дело за нами.

Он резко встал и, не успел опешивший председатель раскрыть рта, как Брумис уже стоял возле него.

Призвать бы его к порядку за неуважение, но... Митрофан Рудых оглядел построжавшие лица партизан и не осмелился.

— От имени военных делегатов поддерживаю! — сказал Брумис. — Требуем немедленного следствия! Правильно, товарищи?

Дружный гул голосов поддержал его.

— Кто обвиняет большевика Красноштанова? — резко спросил Брумис оторопевшего председателя.

— Жители села Мухина...

— Конкретно. Фамилии?

Митрофан Рудых уже успел оправиться от минутного замешательства.

— Опасаясь преследований от Красноштанова, пожелали остаться неизвестными.

— Анонимка! А кто передал бумагу?

— Я уже доложил съезду, — Рудых старался держаться как можно солиднее, — податели пожелали остаться неизвестными, и я полагаю...

Брумис хватил кулаком по столу.

— Не выйдет! Сами проведем следствие. Здесь, на съезде. Верно я говорю, товарищи?

Его поддержали так же дружно.

— Пусть Красноштанов скажет нам, своим товарищам, что в этой бумаге правда и что ложь.

— Правильно! — закричал с места Петруха Перфильев. — Пущай скажет по совести!

Митрофан Рудых предпринял последнюю попытку перехватить инициативу.

— Товарищи делегаты! Съезд — не судебная камера и не трибунал. Какая надобность отвлекаться нам от важных государственных дел...

Его не стали слушать.

Громче всех бушевал Васька Ершов.

— Не препятствуй! Облепил человека дерьмом, а обмыть не даешь!

— К порядку, товарищи! — призвал Брумис. — Слово товарищу Красноштанову.

Красноштанов вышел к столу и теперь, когда он стоял рядом с Брумисом, особенно бросались в глаза его стать и богатырский рост. Митрофан Рудых подвинулся со своим стулом в сторону, как бы показывая этим, что он временно уступает свои председательские права.

— Поясняю по порядку, — начал Красноштанов. — Насчет реквизиций. Применял реквизиции. По постановлению совета. Брали у богатеев хлеб. По списку, под роспись. Для обеспечения партизанского отряда. И ихнему представителю сдали. Здесь он, пускай скажет.

— Действительно, — встав с места, подтвердил Петруха Перфильев. — Я принимал. Все, как есть, по списку. Девятнадцать мешков. Шесть мешков раздали в ихнем же селе солдатским семьям, а тринадцать мешков доставил в отряд.

— Ясно о реквизициях? — спросил Брумис.

Первым, к его удивлению, отозвался Митрофан Рудых.

— Ясно. А вот относительно личного присвоения? Тут значится, муки шесть мешков, двадцать шесть аршин мануфактуры и мыла двадцать фунтов, полпуда, значит!

— Дело так было, товарищи, — спокойно ответил Красноштанов. — Еще до того, как в Совет выбрали. Я только из Енисейской тюрьмы вернулся. Полгода просидел, как за сочувствие партизанам. Каратели посадили. Семья у меня — шестеро. Разуты и раздеты. За куском побирались. В те поры остановился в селе отряд партизан Шиткинского фронта. Командир посмотрел на мое житье и приказал выдать мешок муки и, не упомню, сейчас, сколько-то аршин ситцу. Не мог отказаться. Взял для семьи.

— А мыло? — спросил Никодим Липатов.

— Мыла не брал.

— Ежели и брал, так что такого. Скажи прямо.

— Не брал, говорю, — рассердился Красноштанов. — Кого стирать-то? На всех шестерых одна маломальная лопатина.

— Ясно о присвоении? — снова спросил Брумис.

Собравшийся, наконец, с духом Митрофан Рудых перебил его.

— Позвольте! Это не следствие, а черт знает что! Почему мы должны верить на слово обвиняемому?

— Это не обвиняемый, — оборвал его Брумис, — а наш товарищ, делегат, избранный волостным съездом! Он в колчаковской тюрьме за советскую власть сидел. И сейчас на боевом посту. Как же такому человеку не верить!

— Хватит разговору! — закричал Васька Ершов. — Не то базар, не то ярмарка. Голосуй!

Все проголосовали за полное доверие делегату съезда Григорию Красноштанову. Даже Митрофан Рудых, опасаясь остаться в одиночестве, поспешил поднять руку.

6

Едва успели разжевать красноштановское дело, как снова возник конфликт.

Слова потребовал Петруха Перфильев.

— От имени Военно-революционного совета отряда товарища Вепрева предъявляю! — заявил Петруха и выложил на стол председателю запечатанный пакет.

Сергей, недоумевая, оглянулся на Брумиса. Но Брумис сам был удивлен не меньше.

Митрофан Рудых вскрыл пакет, быстро пробежал бумагу. Стрельнул глазами в сторону Брумиса.

— Товарищи делегаты! Нам, избранникам народа, выражают недоверие! — голос председателя до предела налился наигранным возмущением! — На нашу свободную волю пытаются оказать давление!

— Ты не темни, читай бумагу! — потребовал Никодим Липатов.

И опять не посмел Митрофан Рудых оборвать непочтительного делегата. С этими горлопанами лучше не спорить... Пусть выкричатся, авось сорвут глотку. А там, бог милостив, найдется способ потихоньку прибрать к рукам...

— Спокойствие, товарищи! Сейчас зачту, сами увидите, насколь оскорбительна эта директива. Вот слушайте: «Руководствуясь высшими интересами революции, Военно-революционный совет предлагает краевому съезду... обратите внимание, товарищи, предлагает, значит, в подчинение ставит... предлагает краевому съезду, в целях выяснения его политической физиономии, выработать конституцию прав и обязанностей и выработанный проект без промедления выслать на утверждение Военно-революционному совету. Председатель Совета Вепрев, за секретаря Совета Преображенский».

— Это еще что за птица? — спросил Брумис у Петрухи Перфильева.

— Как тебе сказать, ну, вроде адъютанта при командире. Он же и за писаря.

— Он и писал эту бумагу?

— Надо быть. Окромя, грамотеев-то у нас...

— ...Вепреву, стало быть, мало власти над своим отрядом, хочет краевым съездом командовать! — продолжал раскалять атмосферу Митрофан Рудых.

— Обман! Провокация! — вопил Васька Ершов. — Зажимают комиссары...

— Зачем тогда собирали представителев, ежели им доверия нету? — сказал сидевший неподалеку от Брумиса высокий худощавый мужик с резко выдающимися скулами на темном задубелом лице.