Партизаны Подпольной Луны

Покрытый коркой твёрдой, ледяною… но от капели же уже весёлой, весенней!

Нет, весь ты горяч, как будто в лихорадке… Уж не заболел ли ты, Гарри мой Гарри?.. Мой родной.

Теперь я пальцы буду запускать в тебя неторопливо, медленно, так, чтобы ты всемерно…

Познал такое блаженство, что только с небес может вдруг спуститься к тебе, как и ко мне уже спустилось,

Ведь неумолимо гран за граном тебя я познаю…

Дюйм за дюймом…

– Почувствовал? Уже кричишь ты в голос? Так понравилось тебе?

Это называется игрою с простатой, она вовсе несложная, надо только иметь некий навык. Вот, чувствуешь, как всё просто?

Мужчинам лишь доступная она… Нет, ты ещё не стал мужчиною от проникновения моих всего лишь пальцев… Нужен член.

Сейчас я сотворю любовь сокровенную, ту, что из юноши великовозрастного соделает тебя наконец мужчиной.

– Тебе слова я говорю : «Не бойся меня! Не сделаю я больно!»

Ведь ты не пожелаешь… той, боли и крови впредь? На это лишь уповаю я, на твой здравый смысл, а я верю, что ты не полоумный… Что бы ни говорил о тебе в озлоблении Квотриус…

Северус, как только умел, разминал сильными руками зельевара такое хрупкое сейчас, при освещении коптящего светильника, тело Гарри.

Вдруг ему в голову пришла идея да какая простая!

– Не хочешь ли вина? Сладкого, кружащего голову? Так, что последние страхи разбегутся, словно мыши, по углам и не будут беспокоить тебя, а заодно вино веселит, придаёт сил и расслабляет тело.

Я же совсем профан в науке массажа - так, растёр особо затёкшие мышцы вдоль позвоночника и на крестце.

– Хотелось бы, - слабым голосом «умирающего лебедя» проговорил Гарри.
– Только я буду страшно стесняться, когда придёт раб с посудой.

– Ну, так я сам схожу на кухню, неженка ты эдакий. От меня - Господина дома - не убудет. Да и от вина тоже. Я знаю, мне докладывал управляющий поместьем Господин Фунна, что вина в доме после пира осталось вдоволь. Все, как всегда, налегали на жгучую воду, только ты ничего не пил.

И Северус не поленился, вновь оделся, и спустившись в кухню по крутой лестнице, а весь хмель от выпитой жгучей воды давно уже улетучился, поэтому спускаться было легко. Взял, практически вырвав из сильных, но таких ослабевших перед Господином дома ручонок кухонных рабов, несущих смену и следящих за водой в чане, из которого торчал носик змеевика, мерно, по каплям отцеживая жгучую воду, бокальчики, которые приказал тут же вымыть в ышке бяха, и кувшин, правда, уже полу-пустой, «коктейля» от талантливого молодого виночерпия Наэмнэ.

– Вот, я принёс вино и бокальчики. Они маленькие и чистые, нам как раз хватит приложиться по нескольку разиков.

Они с удовольствием выпили по несколько чарок и сразу же почувствовали, как заиграла-забурлила подостывшая за время прерванной прелюдии кровь в жилах.

– Ну же, мой малыш, дитя невинное, теперь пришло время тебе на четвереньки встать,

Котёнку уподобясь, Х`аррэ.

Что, неприятное тебе воспоминанье я доставил? Прости, молю.

Да опустись на локти, свой анус подстaвляя для соитья.

Теперь терпи, вот и пришло, настало время терпеть по-настоящему, но… если хочешь,

Кричи погромче, вон, Квотриус тоже кричал, а он же, как и я теперь - всадник, верховное лицо в войске, не считая полководца.

– И с криком пусть уйдёт вся боль твоя,

Доставленная мною, не по желанью, но по необходимости одной на двоих, разделённой для нас обоих, а уж часть твоей боли я заберу себе, мой невинный агнец.

Внезапно ещё не разгорячённому до предела Снейпу пришла в голову одна важная и вполне здравая мысль:

– А опорожнил ли ты кишечнк, Гарри мой Гарри?

– Да я слышал, что в человеке больше четырнадцати фунтов дерьма.

– Ну зачем выражаться так грубо в эту волшебную ночь, Гарри мой Гарри? Можно же назвать… его калом. Я только хотел спросить перед вхождением в твою прямую кишку…

– А… разве ануса недостаточно, любимый?

– Нет, вовсе нет, должен я проникнуть в самую глубину твою, насколько позволяет мне мой пенис, и только потом совершать в тебе фрикции, а вдруг там… это самое… оно?

Иными словами, ходил ли ты на ночь в туалет, если, конечно, это слово подходит для вонючего домика, сортира.

– Нет, не ходил.

– Так я и знал! Как будто предчувствовал!

– Но я же съел так мало за трапезой! Всё я боялся, что трапеза перейдёт в ненавистную мне и любовную тебе оргию. Вот меня и не потянуло.

– А должно потянуть. Просто обязано, сколько бы ты не съел. Спеши же скорее в вонючий домик, как я его называю, и не позабудь отлить в бочку. Всё равно тебя моют мочою, так уж будь столь любезен - пожертвуй на термы!

И Гарри, и Северусу показалось целой вечностью туженье мистера Поттера в ледяном помещении, но как сказал Северус, его любимый, необходимое и неизбежное…

Гарри скоро вернулся, весь промёрзший до последней косточки, а у Северуса за время отсутствия Гарри, разумеется, опал член да и в сон от винца креплёного заклонило. Но не дело же это, когда вновь вернулся «юноша нежный»!

– Вот теперь ты полностью готов к соитию, Гарри мой, глупыш Гарри.

– И почему я не спросил о том же - опорожнении прямой кишки, у Квотриуса в своё время? Наверное потому, что ромеи ходят в вонючий домик дважды - по утрам и вечерам, перед сном… Но откуда это было знать мне тогда, в самом начале пребывания в доме Снепиусов, ещё сопротивляющемся мне, как Господину дома доброго, старого рода?

А спою-ка я песню, разумеется, про себя, Гарри моему Гарри.

– Вечному коловращенью звёзд

Вкруг центра ми… Нет, ныне

О центре мира моего не нужно…

Коловращению Земли уж предстоит остановиться.

Вошёл ведь я в невинного, не знавшего

Ласк тех, кои распаляют ко сношенью.

Северус вновь склонял Гарри к поцелуям и ласкам, но покуда они снова не выпили вдоволь согревающего обоих винца, сегодня с меньшим креплением ышке бяха по прось… нет, конечно, по приказу Господина дома, чтобы и впрямь застольные дела не дошло до оргии, их, личные отношения не достигли большего, чем поцелуи, горячие от вина, губ Гарри на таких же губах Северуса.