Пасифик
Шрифт:
— Но… ведь…
— Да-да, я знаю. Саркофаг. «Так было, так есть…» А будет всё-таки по-моему! Как только я освою север и освою Территорию — а я смогу, я понял принцип, — всё изменится! Сначала север, потом юг — двойной аншлюс. А пока я тружусь над нулевым человеком, вы станете семенем новой расы. Почти натуральной. Ну, может быть, не слишком дальновидной, слишком эмоциональной, слишком… а, ладно, никто не совершенен!
Он издал задушенный смешок.
— Адаптация. Как вы умудряетесь выживать, техник? А ведь умудряетесь. У вас будет живучее потомство, принципиально новая, эмпо-устойчивая ветвь, а я смогу начать селекционные программы.
— О Боже! — тихо сказал Хаген. — Боже… Боже мой!
Он мог бессмысленно и раз за разом повторять только это, потому что снова слышал звук — протяжный гудок и скрежет, свист и лязганье неудержимо несущегося в ночи экспресса, трубный рёв древнего, примитивного, но очень прочного, покрытого сталью и чешуёй механизма, — или всё же организма? — прокладывающего себе путь по рельсам обманчивого электронного времени. В висках гремело всё сильнее, он закрыл глаза и увидел расплывающиеся зеленоватые пятна, невыносимые как зубная боль.
О Боже! Боже мой!..
— Пока что здесь нет науки, — строго сказал доктор Зима. — Она будет, Йорг, дайте мне срок. А за неимением науки мы обойдёмся волей. Уж чего-чего, а её у меня достаточно! Верите?
— Да, — ответил Хаген. — Господи, ну да! Ещё бы…
И, помолчав, спросил:
— Айзек, а не хотите распаковать подарки?
_________________________________________________________________________________________
[1] Бешерунг — Bescherung — обмен подарками перед Новым годом и Рождеством, а также сюрприз
[2] "Враг я веселья, мрачен всегда" — реплика Хагена из "Кольца Нибелунгов" ("Гибель богов")
Глава 33. Безумные цветные сны доктора Зимы
Просто-напросто черничный сок!
Вот первое, что пришло в голову, когда он увидел на просвет маленькие стеклянные капсулы, оберегаемые с такой тщательностью. Лёжа рядком в контейнере, приплюснутые по бокам и тупоконечные, они были похожи на охотничьи патроны, наполненные загущённой, уже свернувшейся чёрной желчью, слишком тягучей для разведения. Токсичной желчью. Сама мысль запустить эту дрянь по венам казалась столь же удачной, как, например, идея хлебнуть авиационного клея и закусить гремучей ртутью.
Такой вот небанальный способ самоубийства.
Дорненкрон. «Вещество В».
— Сюрприз, — медленно проговорил Кальт. — Ох, до чего же кстати!
От выражения удовольствия, явственно проявившегося на его похудевшем лице, у Хагена запершило в горле, и он поспешно отвёл глаза, подавляя непрошенную эмпо-реакцию. Вот и отлично. Jedem das Seine. Кто-то счастлив получить три золотых яблока, а кто-то — три флакона чернильной мерзости в рождественском чулке.
— Вы молодчина, Йорген. Я в вас не ошибся.
— Вам это поможет?
— Ещё бы. Хитрец Алоиз подчистил всю информацию. Конечно, я её восстановлю, но это опять же время… которого у нас нет. Я как раз размышлял над тем, как добыть продукт для анализа, и вы меня здорово выручили.
Ещё нет. Но скоро.
Я помню…
Волны памяти бились о песок, размывая всё то, чем он был раньше. Ложная память. Сколько в ней ложного? «Я сам
себе шкатулка Пандоры…», но что же есть Пандора… В ушах стоял ровный вентиляторный гул, белый шум, разбавляющий его решимость… если предположить, что у него когда-то была решимость… Фенол и хлороформ, подумал он, цианид, перекись водорода. Нитроакридин и рутеноль. Мне было интересно, что ж, мне было интересно, а может стать ещё интереснее…«Нет, я не позволю!» — он стиснул колени и что-то хрустнуло. Остаток биопласта, защищающий сустав указательного пальца.
А что ты сделаешь, дурила?
Сцепив руки в замок и зажав их между коленей, он сидел, как сундучок с секретом, декоративная ярмарочная ерунда с латунным замочком, легко открывающимся даже скрепкой. Где-то там, в чердачном хламе, хранились все ответы, он мог протянуть руку и вытащить наугад, сдуть пыль и обнаружить райх, навечно застрявший в стеклянном шаре. Снежный шар. У него был именно такой, с неторопливо падающими снежинками, начинающими кружить, если как следует встряхнуть эту маленькую вселенную.
Пасифик, подумал он. Я никогда. Но я отдам всё, чтобы. Всё. Я сделаю всё.
Всё.
Вихрь заряженных пылевых частиц остановил своё вращение, когда Кальт отложил контейнер и взял второй свёрток. Не дожидаясь разрешения, распустил атласный бант, нетерпеливо надорвал вощёную бумагу.
— Что это? — спросил он едва ли не с ужасом.
***
Несмотря на все ухищрения, пакет немного помялся, но апфелькухен всё равно выглядел и пах по-королевски. Сестра Кленце не пожалела ни яблок, ни сахарной пудры. Хаген услышал протяжное урчание, утробный канализационный звук, и с запозданием сообразил, что он доносится из прохудившегося мешка, заменившего ему желудок.
Я мог бы съесть это сам.
Но нет, он не мог. Как и не мог притормозить. Он оттолкнулся с вершины горы и мчался вниз, с выпученными глазами, пересохшей гортанью и струйками пота, бьющими изо всех пор как из омывателя лобового стекла. Даже приклеенная ко лбу табличка не могла обличить его беспощаднее, чем перекошенное лицо и слюна, застывшая на губах словно Каинова печать.
«Ай, какой бледный, — произнёс низкий протяжный голос в его голове. — Любишь, когда тебе причиняют боль, солдат?»
Нет! Боже мой, нет!
— Напрасно потрудились, — ворчливо сказал доктор Зима. — Разве не помните? Нейропатия. У сестры Кленце золотые руки, но в моём случае они расстарались зря.
Он вздохнул, рассеянно глядя в окно. Кусочек пирога, лежащий на его ладони, смотрелся крохотным, но кричаще чужеродным.
— Варварская традиция. Неистребимая как глупость. И всё же… — Его глаза озорно блеснули. — С сюрпризной монеткой? — спросил он деловито.
— Без, — солгал Хаген.
Солнце ушло. Время играло в чехарду: утро, перепрыгнув через день, обернулось закатом. Хорош трюк! Человек в кресле напоминал тёмную глыбу. Он мог бы сказать: «Не глупите, Йорген!» и остановить затмение, но его мысли бродили далеко. Хаген пошевелился; ему почудилось, что терапист улыбается, но отодвинувшись так, чтобы избежать касания последнего солнечного луча, он убедился, что ошибся: взгляд Кальта был спокоен и непроницаем.
— Хох! — сказал доктор Зима. И укусил пирог.
***