Пасифик

Капустный суп?

— Собери вещи, — приказал он. — Только необходимое. Здесь оставаться нельзя. Может быть, Территория не тронет тебя. Нужно только выйти и посмотреть ей в глаза. Со мной всё кончено, Марта, но у вас-то ещё есть шанс… — он призадумался. — Шанс… Почти уверен, что есть хотя бы маленький шанс. Процентов на пять. Потому что «змеи наследуют кротким» и «всякая плоть — трава»… Ох-ох, чёрт! Кто-то протаранил мне фюзеляж…

Он засмеялся.

Белое лицо Марты тонуло в рассветных сумерках.

Ветер гнал по равнине мутные серые волны с гребнями дыма. Вассерштрассе уцелела, но многоэтажные здания на проспекте обратились в руины. От башни «Кроненверк» остался обгрызенный чёрный кол, похожий на обломок печной трубы. «Массовые убийства, — подумал он. — Инертность души. Пора выплачивать репарации. Но кто я — судья или обвиняемый? И как такое возможно?»

Он перевёл взгляд на Марту и опешил: в грудь целил игрушечный пистолет.

— Что ты делаешь? — удивился он. — Зачем?

Юде. Гессенский дурень.

«Как глупо, — шепнул голос. — До чего же мы идиоты». Теперь он видел больше, чем в детстве, и бесконечно больше, чем в начале пути. Подснежники, крокусы… а я не вернусь, нет, я не вернусь… Очень жаль. Осыпанный снегом Рогге ласково кивал ему простреленной головой, показывая место, где когда-нибудь будет фонтан. Если верить фантазии и не обращать внимания на кресты, получалось, что весь мир должен состоять из фонтанов.

Он представил и улыбнулся. Это вышло непроизвольно.

— Пасифик. Я — Пасифик!

— Нет, — тихо сказала Марта. — Ты убийца. Будь ты проклят, убийца!

Подняла маленький пистолет — рогатку с перламутровой рукояткой. Тяжело всхлипнув, поджала губы.

Зажмурилась…

И выстрелила в него.

______________________________________________________________________

[1] "Вот одр его…" — строчка из Песни Песней.

[2] "Спи, малыш, засыпай…" — строчка из колыбельной "Schlaf, Kindlein, schlaf"

[3] "Тихая ночь, святая ночь" — "Stille Nacht, heilige Nacht", рождественский гимн.

[4] Обераммергау, Ханс и Лиз — места и персонажи из баварской песни Heut kommt der Hans zu mir ("Нынче придёт ко мне Ханс")

[5] Буби, о котором частенько поминает Мориц — Эрих Хартманн, ас-истребитель люфтваффе.

Глава 37. Вайнахтсман

«Чуть ссутулившись, руки в карманах…»

Бормочущая марионетка пересекла эстакаду и очутилась на Грюнергассе. Здесь, под мостом, было тихо, даже укромно. Нагретый за ночь воздух отдавал оскоминой тяжёлых металлов, а снег имел отчётливый привкус пепла — и стирального порошка.

Звёзды уже побледнели. Орудийный гром отодвинулся к северу. Лишь изредка над карьером проносилась искристая полоса, и всё озарялось, а потом раздавался звук — басовый, ворчащий. Вагонетки сталкивались бортами, и из синеватых промоин осевшей земли выглядывали останки, так и не успевшие погрузиться на дно.

Я возвращаюсь домой…

Разлепив заснеженные глаза, Хаген на мгновение различил перед собой туманный предутренний мир. Автострада и переулки остались в долине. Впереди раскинулся ущелистый склон — ревматически согнутые деревья, проволочный забор с витым кабелем вдоль заострённых пик, картонная табличка «Verboten». Крутой подъём! На горизонте стыдливой точкой маячила Бетельгейзе, отлично видимая в черноте антенного поля.

— Мальбрук в поход собрался…

Чей это голос?

Он бы не удивился, услышав ответ. Выдыхаемый пар размывал перспективу, перед глазами плясали круги, в ушах шарашила сваебойка. Наследник. «Мальбрук в поход собрался, а там и обосрался». Бедный Йорген! Он сплюнул в снег, с горьким удовлетворением отметив рубиновые прожилки в пузырящейся слизи:

— Кх-ха. Ч-чёрт!

«Конница разбита, армия бежит…»

«Вот и конец», — подумал он. Как ни старайся, мысли постоянно возвращались к этому слову, дробились, беспорядочно вертелись вокруг него. Конец пути. Все истории подходят к концу. Юнец-подлец найдёт… да-да, найдёт, бесславно, глупо, скоропостижно. Но неужели ничего не исправить? Мой анабасис… «Смозолил конец…» — стоп, это ещё откуда? Ах, точно, дьявольски забавная хохма с трамбовкой сардинок. Конец, конец, конец…

До поворота на карте оставалось не более километра. Деревья стояли голые как плакальщицы на собственном погребении. Конец. Он вспомнил, как жёг написанную бумагу, а она сворачивалась клочьями, махрилась, пеплом оседала в стакан. Чего он, собственно, испугался в этом письме? Очередная ложь, бумага стерпит. Ведь вот и на плане не значилось никаких антенн — а они торчали себе, раскинув паутинные плечи, и необъявленная котельная тускло взирала выбитым оком, и подозрительный лодочный домик с покосившейся надписью «Бункер-Бар»…

Словно подтянутый на ниточке, Хаген подошёл ближе.

Из оконной щели пахнуло хлебом. Тёплый дрожжевой запах, какой бывает в старых пекарнях и магазинах — не тех, что по карточкам, а в маленьких частных лавках. Свежий хлеб. Он непроизвольно облизнулся, сглотнул и встал прямее, бессознательно пытаясь вернуть фигуре былое — увы, утраченное! — достоинство.

Вынул пистолет.

Отрадно себе представить, как залезаешь в этот сарайчик. В нём непременно найдётся подвал — уютный закут, обшитый фальшивым деревом, пропахший пивом и порохом и, разумеется, чесночной колбаской — излюбленной закуской ремонтников. Дверь можно будет подпереть изнутри. Лежа в темноте, он будет ждать, когда догорит свеча, и слушать, как проседают балки и стонет метель. Как скрипит приминаемый ботинками снег, когда чёткий, бесстрастный голос произнесёт в тишине:

— Юрген. Йорген?

***

Когда это произошло, он был готов.

И всё же — сердце стремительно рванулось наружу, вынося переборки. Милосердный Боже! Он даже не подозревал, что в этот момент оказался близок к инфаркту, как человек, стоящий одной ногой на поребрике ограждения и занёсший другую над тысячекилометровой бездной.

— Йор-рген?

Алло? Альтенвальд, я ранен…

— Я слышу, — онемелыми губами шепнул Хаген. — Айзек, вы опоздали. Я умираю…

Раздерганная пелена мельтешила перед глазами. Слабеющими пальцами он нащупал входное отверстие — обугленную дыру и грубую прострочку над ней. Пуля пробила нагрудный клапан. Миниатюрный кармашек, в котором умные солдаты держали портсигар, флягу, домашнюю Библию. Но он никогда не был умником. И не был солдатом — он готов был поклясться в этом даже сейчас!

— Успокойтесь, — прошелестел механический голос. Импульс подавался через встроенный микронаушник, «четвёртый глаз» — название, порождающее массу скоромных шуточек. — Это просто шок, Йорген. «Броня мастеров», вы же получили подарок.