Пасифик

Нужно опять связаться с Инженером. Срочно, не откладывая. Должно же существовать какое-то окно. Переправить Марту, переправить Денка, но лучше женщин, их жальче, особенно ту, маленькую, с ямочками, с таким растерянным выражением, будто впервые увидела мир. Я тоже был таким».

Он подул на стекло, ожидая, что оно запотеет.

Ф-ффа — и расползается тучка-летучка — и по ней скользящим пальцем — «L», «L», «L». Что такое «L»? «L» — это «Leben», это плацкарт и дальняя дорога, казённый дом, колючая проволока. «L» — это конец пути, пункт назначения. «М» — математика. Колючая математика за решеткой из квадратов и острых углов. А есть ещё «P». П-п-п, призмы, персики, пектрин. Если выбирать между «М» и «P», так уж лучше «М». Но не «L» и ни в коем случае не «R». Потому что «R» и «L» — близнецы-братья, из одной бочки наливали. Но это если выбирать…

Что я несу? Территория. Я опять. Не я. Это был не я!

Сердце не билось, а прямо-таки выламывалось из груди. Вот уж тахикардия так тахикардия! Он заглатывал воздух, а за спиной перекатистым эхом скакали крики, слышался шлепок мяча, тренерский сдобный басок: «Ниже. Подсечка…», надсадный утренний кашель, и кто-то двигался по коридору, осторожно и вкрадчиво опуская ногу, чтобы не нарушить, не проявить себя, не потревожить…

Илзе.

Нет, не Илзе.

Шаг. Другой.

Хаген втянул немножко тумана, чтобы стать подобным ему.

Шаг. Ещё…

Близко-близко…

— Солдат, — произнёс тягучий, насмешливый голос Франца. — А что же делает мой солдат?

— Не твой, — возразил Хаген. — И какого чёрта здесь делаешь ты?

Он повернулся и влип в стекло, потому что гипсовый охотник надвинулся вплотную, словно пытаясь уловить вкус дыхания будущей добычи. Словно примериваясь, простраивая траекторию для финального броска — клыками в горло. Можно было отступить вбок. Так Хаген и сделал. Выскользнул из окружения и сбросил оцепенение.

— Приглядываю, чтобы ты не угодил в подвалы Управления. И вообще — приглядываю за тобой.

— То есть по-настоящему важных дел у тебя нет.

— У меня много важных дел. Но есть самое важное. Им-то я и занимаюсь.

— У каждого своё представление о смысле жизни, — согласился Хаген, шагая вперёд. Франц ловко сманеврировал и перегородил путь.

— Дай пройти!

— Куда ты так спешишь, солдат?

— Обратно в свой вольер. Подмести будку, погреметь цепью. Не соизволишь уступить дорогу?

— И куда же пролегает твоя дорога? Мне сегодня очень любопытно наблюдать за тобой и твоими танцами. Интересно, знает ли о них шеф?

— Допроси свой хрустальный шар, — посоветовал Хаген. — Погадай на кофейной гуще. Разложи пасьянс. У тебя ведь тоже есть волшебная фуфлыжная колода, отвечающая на любой вопрос? Потому что я отвечать не буду. Окажи любезность, дай мне пройти.

— После боя, — пообещал Франц. — Ты же приехал тренироваться? Вот и тренируйся. Я буду твоим спарринг-партнёром.

— Тренировка закончилась.

— Как-то слишком быстро она закончилась. Мы с тренером пришли к выводу, что ты ленишься. То ли жалеешь себя, то ли просто не способен сосредоточиться. Я помогу. По-товарищески, как коллега коллеге — выбью остатки дури и научу взаимопониманию. Пошли!

— Ну ладно, — неопределённо сказал Хаген. — Давай. Я следом.

Он поискал взглядом что-нибудь тяжёлое. Что-нибудь, хорошо ложащееся в руку. Желательно с выступами и выдающимся покатым краем. Франц улыбнулся.

— Вперёд, солдат! Я всегда стою за твоей спиной.

***

Они вернулись в маленький зал, пропахший резиновыми ковриками и застарелым потом. Хагену пришлось отойти вглубь, спиной к захватанным жирными пальцами зеркалам, а Франц занял позицию у выхода. В лихорадочном блеске глаз, в том, как он поправлял белокурую прядь, то и дело падающую на лоб, но совершенно не мешающую обзору, в сотне мелких, избыточных движений, действительно напоминающих танец, сквозило предвкушающее возбуждение. Он не удосужился переодеться, только снял китель и сбросил тяжелые армейские ботинки, оставшись в носках.

Хаген трезво оценил свои шансы. Негусто. Хотя и не в ноль.

Он не чувствовал страха, только мрачное согласие с неизбежным, имеющее оттенок облегчения: рано или поздно это бы всё равно случилось. Разноименные магнитные полюсы, как известно, притягиваются, нравится им это или нет. Даже на расстоянии, в разных помещениях, разных районах, он постоянно ощущал направленное внимание, осязаемое, липкое, как паутинка, приставшая к разгоряченной коже. Он не сомневался, что Франц тоже испытывает дискомфорт, просто выраженный как-то иначе. Может быть, как зуд от назревающего фурункула. Или покалывание от сухарных крошек в постели. Шершавость песка, попавшего в пляжные шлёпанцы.

— Я сделаю тебя быстро, — сказал Франц. — А потом мы немножко побеседуем, и ты расскажешь о своих тревогах. Забудешь про стеснение и всё подробненько расскажешь, а если запнёшься, я пособлю.

Он облизнул пересохшие губы.

— Какое там стеснение, — отозвался Хаген. — Я тревожусь, как бы ты не перетрудился, таскаясь за мной по пятам.

«Ты не оставишь меня в покое, — думал он, собираясь, входя в резонанс со всем, что его окружало, как советовал тренер. — Ты никогда не оставишь меня в покое. Будешь дышать в затылок, толкать под локоть, ставить подножки, выжидать удобного момента и, конечно же, дождёшься, очень скоро, да прямо сегодня вечером. Ах, до чего ж не вовремя! Как предчувствовал. А так и есть, у него радар и таймер, и куча зловредных устройств, позволяющих вычислить Тот Самый Момент».

— Давай, — хрипловато сказал Франц. — Иди сюда!

И подался вперёд, нетерпеливо поводя плечами.

— Мне не к спеху, — объяснил Хаген. — А вот тебя, кажется, тоже что-то тревожит. Выкладывай, забудь про стеснение.

Зачем я его провоцирую?

«Затем что я зол, — подумал он. — Глубоко и по-настоящему. Можно отходить, уворачиваться, ускользать как шёлк, но рано или поздно оказываешься припёртым к стенке. И тогда — или бить, или умирать. Умереть я ещё успею».

— Меня тревожит твоё поведение, — сказал Франц. — Понимаешь, о чём я?

— Нет, — сказал Хаген. — Но я исправлюсь. Виноват. Виноват.

Намёк просвистел кручёным мячом и впечатался в переносицу. Франц нервически дёрнул головой.

— Я буду осторожен, — пообещал он. — Я буду предельно осторожен. Возможно, тебе даже понравится.

Он сделал молниеносный выпад. Хаген едва ушёл от удара и ударил в ответ, ни на что особо не рассчитывая. Он чересчур открылся, и противник воспользовался этим. Разогнавшийся кулак Франца скользнул по подреберью. Хаген отшатнулся и тут же получил под дых, и ещё — в челюсть. Он удержался на ногах, но сделал несколько неуверенных, заплетающихся шагов, пытаясь вспомнить, где находятся стороны света. Стрелка внутреннего компаса совершила кульбит и упёрлась в точку, помеченную знаком вопроса.