Пастухи чудовищ

– Привет… – выпалил я, от растерянности, наверно, слишком громко.

– Виделись вроде сегодня, – отозвался Макс.

Это был уже прежний Макс, каким я его помнил до того, как у нас с Веткой началось… Макс, уверенный в себе, безопасливо открытый, спокойный. И взгляд его светло посверкивал, как раньше. И не было в нем той угрюмой и больной враждебности ко мне, как два месяца назад в момент последней нашей встречи… Правда, нечто новое появилось во взгляде брахмана. Этакий оттенок непонятной отстраненной торжественности…

А Ветка ничего не сказала, потупилась.

– Чего на ужине не были? – нашелся, что еще спросить, Дега.

– Знаешь, как раньше говорили? Ужин отдай врагу.

– Как это? – не понял мой кореш. – Зачем?

– Вредно, мол, на ночь наедаться.

– Во житуха когда-то была! – восхитился Дега. – Наедаться, видите ли, вредно! Да не родился еще тот враг, которому бы я свой ужин отдал…

– Мы с Ветой позже перекусим… – Макс говорил вроде с Дегой, но смотрел на меня.

– При свечах… – вырвалось у меня.

Макс знакомо усмехнулся.

– Дурень ты, Умник, – сказал он. С веселым вызовом сказал, но все равно мелькнули в его голосе странные отрешенно-торжественные нотки.

– Вы… Ты больно умный… – хрипло проговорил я, чувствуя, как все же идиотски прозвучали мои слова.

Макс снова усмехнулся.

– Я пойду. – Он обернулся к Ветке, продолжавшей смотреть в пол. – Ты только не задерживайся надолго, ладно? Я жду тебя…

Ветка кивнула, не поднимая головы. Он мягко тронул ее за плечо и, склонившись, на мгновение коснулся ее рыжей макушки щекой. И шагнул нам навстречу. Мы с Дегой расступились, пропуская его.

– Я это… – сообразил наконец мой кореш. – Тоже того… Пойду, короче.

Он торопливо засеменил, беспрестанно оглядываясь, в направлении, противоположном тому, в котором удалился Макс.

И мы остались вдвоем с Веткой.

Она подняла голову. Ресницы у нее были мокрыми.

И тогда я по-настоящему растерялся. Меня вдруг придавило страшным пониманием, объясняющим все… И торжественность во взгляде Макса, и понуро виноватый вид моей Ветки… Какой, впрочем, к чертям собачьим, моей…

Она молчала. А я, не зная, что говорить и что делать, глупо засуетился, зашарил по карманам… Отыскал и протянул ей на ладони запаянный в целлофан давно засохший цветочный бутон:

– Вот…

Ветка не подняла руки, чтобы взять цветок.

– Ну почему, а? – беспомощно выговорил я. – Не понимаю…

– Не понимаешь, – эхом отозвалась Ветка. – Все, Маугли, совсем не так, как ты можешь подумать…

– А что мне еще думать? – вскрикнул я.

Я почувствовал острую горячую боль в груди. Не такую, как в романах и песнях, а вполне физическую боль.

– Значит, все, да? – спросил я.

Она покачала головой.

– Я же говорю: ты не понимаешь…

– Все? – повторил я. – Все кончено?

– Еще нет, – сказала Ветка. – Но уже скоро… Завтра все будет кончено, Маугли.

– Еще нет? Завтра?.. Такое ощущение, что мы говорим о совершенно разных вещах. Что происходит-то?!

– А до этого нам лучше не видеться… – услышал я.

– До чего – до этого?

Вместо ответа она скользнула ко мне, обняла меня крепко и коротко, а я непроизвольно закрыл глаза, обмякнув от тепла ее тела и запаха волос. И проговорила еще, почти шепотом:

– Так надо, Маугли. Так надо, родной мой…

Когда я открыл глаза, до меня не сразу дошло, что я остался один в гулкой пустоте монастырского коридора. Чтобы не упасть, пришлось придержаться рукой за стену.

Откуда-то появился Дега.

– У-у-у… – протянул он, округлив глаза. – Ты чего… прямо как кисель-то? Вот что бабы-то с нами делают… Умник! Эй, Умник. Ты живой, кореш?

Я не отвечал ему. Я чувствовал себя полностью опустошенным, вывернутым и вытряхнутым, как мешок. Что же случилось? Что он ей наговорил такого, чтобы она?..

– Ну? – осторожно постучал мне пальцем по плечу Дега. – Поговорили? Что она тебе сказала?

А что она мне сказала? Да ничего конкретного… Не понимаю я, мол. Все, мол, не так, как я могу подумать. Разве сложно было дать однозначный ответ? Нет – так нет. Да – значит, да…

Не верю. Не верю я, что все кончено. Так не бывает. Это словно… строить себе дом, строить вдохновенно и радостно, вкладывая в труд все силы души. А потом отлучиться на денек, вернуться и увидеть, как порыв холодного ветра с чужой стороны в одночасье обрушил каменные стены, сорвал и закинул за горизонт надежную крышу. Так не бывает. Здесь что-то другое.

– Ну и пес с ними, с этим женским полом! – успокаивающе проговорил Дега. – Да у нас таких, как Ветка, еще столько будет – ого! И не таких, в сто раз лучше! Умник! Очнись, кореш! Хочешь, я у отца Федора пару пузырей кагора сопру? Я знаю, где они хранятся. Там много, он и не чухнет, если пару взять… Хочешь, а?

Он сказал ей, Макс-то: «Ты только не задерживайся надолго, я жду тебя…» И пошел. Куда? Нетрудно догадаться. Веткина келья недалеко отсюда, за поворотом. Они сейчас там, в Веткиной келье. Заперли дверь наверняка. Чтобы до утра ее не отпирать…

Я замотал головой. Не думать, не думать об этом! Не может все быть настолько плохо. Здесь что-то другое. Здесь что-то другое, о чем я не имею понятия.

– Слушай! – Я схватил Дегу за рукав. – Кореш, братан, слушай! Подкрадись, как умеешь. Ну, по карнизам к окну… Мне нужно знать, что они там… О чем они там говорят. Здесь что-то не то, понимаешь? Что-то не то! Только все до самой малой детали выясни, не возвращайся, пока не поймешь!

Я вдруг осознал, что трясу кореша, стиснув в кулаках отвороты его куртки, трясу по-настоящему – аж голова его болтается колоколом.

– Да пусти ты! – Дега вырвался у меня из рук, отбежал на несколько шагов. – Совсем башней двинулся, да?

– Сделай для меня! – взмолился я. – Ничего больше никогда не попрошу, вот зуб тебе даю! Сделай, кореш!

– Ладно, ладно, сделаю… – пробормотал он, одергивая куртку. – Сделаю. Давай вали к себе, там и встретимся…

Дега явился в мою келью около полуночи. Сам не знаю, как я продержался до этого времени. Метался от стены к стене, несколько раз, убеждая себя успокоиться, садился на топчан, стискивал руками колени, закрывал глаза. Но так было еще хуже – с закрытыми глазами.