Паства

Письмо было нетронутым. Торен надломил печать и развернул пергамент. Глаза быстро забегали по написанным строкам.

— Знаете, письмо не вызывает сомнений в его подлинности. Но к чему эта скрытность в столь обыденном деле? — Торен нахмурился.

Амос не терпел лжи. Он предпочитал недоговаривать или умалчивать о чем-либо. Так и сейчас, предчувствуя неудобные для себя вопросы, он стал разыгрывать свой любимый трюк.

— Я отвечу на всё, что вас интересует, но потом. Нужно торопиться. Времени в дороге будет достаточно.

— Но как же мой ужин? И почему не дождаться рассвета?

— В иных обстоятельствах я, несомненно, бы с вами согласился. А сейчас я попрошу у Грена бурдюк лучшего пойла в дорогу. Уверен, он не откажет. Моя жена часто выручает его своими травами. Не знаю, зачем они ему, может, в стряпню добавляет.

Амос встал из-за стола.

— Встретимся у входа. И прошу, поторопитесь.

— Тогда оплатите ещё и мой ужин.

Амос удивился наглости юноши, но ничего не ответил и направился к бармену.

Звук шаркающих ног снова наполнил улочки спящего города. Спутник шёл чуть позади, и Амос готов был поклясться, что слышит его недовольное сопение.

— Так что насчёт ответов? — прервал молчание Торен.

— Тише! Говорите как можно тише! — вот и настало время расспросов. — Что именно вас интересует?

Торен приблизился вплотную.

— К чему такая спешка? От кого или чего мы скрываемся? Кто вы и как начали работать на Церковь?

Амос решил, что лучше начать с последнего вопроса.

— Что же, начну с начала. Как меня зовут, вы уже знаете — Амос. Говорить полное имя смысла не вижу, я не из знатного рода. Семья у нас обычная: отец, мать и пятеро братьев. Я старший. Но наперекор судьбе и обычаям стал самым бедовым. — усмехнулся от нахлынувших воспоминаний Амос. — Отец был главным плотником на лесопилке близ города Генлтор. Я совершенно не смыслил в этом деле. Все его старания попросту разбивались о меня, будто волны о камень. Но отец не мог изменить своим простым принципам — сын должен быть под стать отцу. Если родитель рубает топором, то и отпрыски должны делать то же самое. Понятно, что со временем ссоры из-за этого стали преобладать в нашем доме. Но моя мать, да дарует ей Спаситель здоровья и долгих лет, всегда меня оберегала.

Под неспешный рассказ они прошли главную площадь. Впереди должны были появиться городские ворота.

— Мама у меня очень верующая. Она брала меня на все службы. Хоть отец и не одобрял такую набожность, возражать жене не мог. Однажды она рассказала о своих тревогах пастырю. Через какое-то время Святая Церковь приняла надо мной покровительство. Тогда я гневался, но теперь я понимаю, почему мать так поступила и… в общем не важно.

Торен всё время молчал.

— Закончить обучение я так и не смог. — продолжил Амос. — Причиной тому стала любовь. Я не про любовь к Церкви, как вы понимаете, а про нашу, земную любовь к женщине. — улыбка украсила его лицо. — Вы были влюблены, Торен?

— Нет, моя любовь полностью принадлежит Спасителю.

— Звучит как заученный текст для ответа на школьном уроке. Знаете, а я вот всей душой желаю каждому испытать такие же высокие чувства, что вспыхнули между мной и Гремой. Она пленила, а скорее я сам пленился её красотой и обаянием. В тот самый день, впервые заметив её на рыночной площади, я понял, что моя свобода больше мне не принадлежит.

Наконец, они дошли до ворот. Одна из створок была приоткрыта.

— Сейчас мы будем проходить стражу. Прошу вас, Торен, просто помолчите. Разговаривать буду я.

Амос, надеясь на послушание своего спутника, выпрямился и деловито зашагал впёред.

— Кто идёт? Отзовись! — раздался голос утомившегося стражника.

— Ты разве не видишь? — отозвался Амос

— Тебя-то я всегда узнаю по твоей медвежьей походке. Я про него. Кто это?

— Рад, что ты меня узнал, правда, уточнять, как именно, было не обязательно.

Амос подошёл ближе. На посту стоял Шент — туповатый, но добродушный парень. Повезло.

— Я спросил, кто это? — повторил Шент.

— Это? Так брат же мой.

— Не знал, что у тебя есть брат.

— Неудивительно. Он здесь проездом. Заскочил, чтобы повидать меня.

Он обменялся со стражником ещё парой несвязанных между собой фраз. Когда беседа была закончена, Амос и Торен пошли дальше. Ворота остались позади.

— Так на чём я остановился? Ах да, Грема! Просто потряса…

— Ты обманул его. — бесцеремонно перебил Торен.

— Кого?

— Часового. Ты сказал ему, что я твой брат.

— Да, сказал. Но где же здесь обман?

— Ещё час назад я знать тебя не знал.

— Я не обманываю людей. — спокойно ответил Амос.

— Я не брат тебе!

— Брат. По вере.

— Это не одно и то же.

— А это так важно?

— Но он-то подумал о кровном родстве.

— Да и шут с ним. — парировал Амос. — Какое нам дело, о чём он подумал? Главное, что мы вышли из города, можем продолжить свой путь и перестать шептаться. — он достал бурдюк, сделал пару глотков и протянул Торену.

— Что это?

— О, чудесный напиток! Попробуйте.

— Нет, спасибо.

— Зря. Но дело ваше.

— Вы лучше расскажите, к чему такая скрытность?

— Но я ещё не закончил рассказ о себе.

— Опустим это. Услышанного мне вполне достаточно.

— Хорошо. Меры предосторожности вызваны историей этих мест. Зим так восемь назад тут случился пожар. Слава Спасителю, обошлось без жертв, но вот церковь сгорела полностью. Случай, стечение обстоятельств, чей-то злой умысел? Не важно. Храм отстроили. Он стал больше, богаче и красивее. Правда, с новым храмом случилось то же самое. Так ещё и после первой службы, проведённой в нём. К утру осталось лишь пепелище. Молва тут же разнесла по городу, что всему виной проклятье. Все беды потом ему приписывали. Болтали, что Спаситель покинул это место из-за грехов тех, кто нёс Его слово людям. Народ у нас простой, легко верят в россказни тех, кто умеет правильно говорить. Я их за это не виню. Нужные слова да в нужные уши. В итоге народ ополчился на служителей Церкви, а те, боясь за свои жизни, просто сбежали.

— Но вы решили остаться, так?

— Я? О, нет. Мы тут оказались куда позже тех событий. Народ уже подостыл, и нашу семью приняли без проблем. Признаюсь, мне самому стало страшно от всех этих россказней о высшей силе, ополчившейся на наших с вами братьев. Но я не смог найти злой умысел в событиях, что сподвигли Церковь к таким кардинальным решениям.

— Тогда к чему все эти ухищрения? Не понимаю.

— Эх. — выдохнул Амос. — Если вы позволите, я продолжу, и тогда, быть может, причины такого поведения станут для вас очевидны.