Паства

Много лет назад, ещё во время обучения, у них в обители умер один из древнейших монахов. Ему на момент смерти было около ста десяти лет — истинный возраст старца был скрыт от всех, а сам он его никогда не называл, лишь отшучивался иногда, мол, “Всё, что прожил — всё моё”. Старца этого знали все прихожане и всегда при возможности обращались к нему за советом. Даже сами Архонты почитали его, словно он был живым воплощением Творца.

Монах покинул мир без мучений. Его обнаружили у себя в келье в позе, указывающей на то, что последние минуты своей жизни он провёл за молитвой. Когда дни его земной жизни были окончены, Совет решил устроить великую заупокойную службу. Своим размахом отпевание более походило на праздник, нежели на похороны. Тысячи людей собрались, чтобы проститься с человеком, который для многих стал вторым отцом, а для некоторых и вовсе заменил такового. Длинная очередь выстроилась в надежде в последний раз увидеться с почитаемым монахом. Толпа не заканчивалась три дня. Прихожане оставляли что могли: еду, одежду, дорогую домашнюю утварь, скот. Огромное количество даров заполнило почти всё помещение храма. По окончании церемонии, старец был погребён на кладбище, на котором хоронили лишь самых прославленных служителей Церкви.

О подобных церемониях здесь, в глуши, Торен и подумать не мог. Старый Мирас будет упокоен в вечно сырой земле с маленькой могильной табличкой над головой, и никто, кроме Торена, не придёт, чтобы проститься с ним. Скорее всего, никто не ведает, каким человеком он был при жизни. Никто не будет знать, какая смерть забрала прежнего настоятеля. И никто не будет оплакивать его. Лишь сколы на ступенях, в безудержном падении оставленные стариком, будут единственным напоминанием о нём.

Торен вынес тело Мираса на улицу. Звёзды мерцали в необычайно чистой черноте ночи. Ям, которые могли бы стать последним пристанищем для старика, на кладбище не было. По крайней мере, Торен их не видел. Придётся копать.

Рядом с погребом, запертым массивным замком, в куче хозяйственных инструментов лежала лопата. Не придётся рыть землю руками, подумал Торен. Недалеко от храма, шагах в двадцати, он нашёл место, по его мнению вполне подходящее для могилы. Справившись, Торен вернулся за стариком.

— Знаете, а я ведь совсем не этого хотел, — обратился он к Мирасу, будто бы тот мог его услышать. — Странная штука — память. В ней остаются лишь плохие воспоминания. Я вообще не помню лиц своих родителей. Не помню их имён. Зато помню голод. Помню ругань, боль, страх. Ни одного светлого воспоминания. Помню, когда меня вытолкнули из дома в руки какого-то здоровяка в церковных одеждах, — Торен уложил тело старика в яму. — Что они тогда мне говорили? Или может, просто молчали? Не знаю. Мне всё равно. Я давно их простил. Тот громила мне сразу понравился: он дал мне еды и пообещал, что всё будет хорошо. Он стал моим наставником, — первая горсть земли осыпалась на Мираса. — Потом он мне рассказал, что родители просто избавились от лишнего рта. Работать я ещё не умел, просить милостыню тоже не мог.

Торен старался не кидать на лицо старика. Давно он ни с кем не разговаривал о своей жизни, а Мирас оказался прекрасным слушателем. Зачерпнув очередную часть земли, Торен продолжил:

— Пятнадцать лет я посвятил учёбе. Хотел иметь свой приход… И что у меня есть сейчас? Сарай на краю мира и мёртвый старик, с которым я разговариваю. За что?

Погребение было закончено и Торен, пропотевший насквозь, пошёл обратно. На ступенях что-то блеснуло. Ключ, однозначно подходящий лишь для замка, запирающего погреб, ибо других запертых дверей в обители он не видел, лежал перед ним. Почему он раньше его не заметил?

Закрома были полны бочек с вином. Несколько были откупорены. Деревянная кружка стояла на одной из них. Торен плеснул в неё немного вина. Сладкое, успокаивающее, и, на удивление, довольно вкусное.

Глава 3

Скрип колес порядком осточертел Гарри, из-за чего Райли уже успел выхватить пару тумаков по своей глупой голове. Это же насколько надо быть тупым, чтобы из всех телег в карьере взять самую разбитую? В следующий раз лучше отправить Томаса или Джека, они-то не совершат такой ошибки.

— Да когда же появится этот чертов маяк?! — заворчал Райли.

Будучи невысокого роста, он постоянно горбился. Мелкие и быстро бегающие глазёнки говорили о подлой натуре своего хозяина. Гарри при первой встрече смекнул, что более удачного стукача и соглядатая за своими подопечными ему не сыскать, отчего и приблизил к себе этого мерзкого человечишку.

— Ну, так остался бы дома. Тогда и нам не пришлось бы терпеть твоё нытьё, — точно подметил Джек.

Джек — бывший раб, возвысившийся над своими сокамерниками. Когда-то Гарри смог разглядеть в испуганном мальчонке истинную силу, силу духа. Юнец на предложение заменить тюремный срок на службу под началом главного надсмотрщика ответил согласием. Гарри воспитывал его в беспрекословном послушании и преданности к себе. Но изменения, что происходили с Джеком по мере взросления, не могли ускользнуть от вкрадчивого взора наставника. Ученик всё больше проявлял своенравие. Взгляды не всегда совпадали.

Но это уже не сильно беспокоило Гарри. Совсем скоро срок его пребывания на проклятом острове будет окончен — служба подойдёт к концу, даруя свободу. Это и останавливало его от желания преподать хороший урок Джеку.

— Дома? Только раб может считать это место домом!

— Ты что назвал меня рабом?!

Одно лишь упоминание о прошлом могло с легкостью вывести из себя Джека. Горбун бил в самое больное место, не учитывая последствий. Гарри решил пока не вмешиваться, делая вид, что перепалка спутников его не касается.

— Да причём тут ты?

— Ты ещё спрашиваешь, гадёныш?!

— Лучше быть свободным гадёнышем, чем рабом без кандалов.

— Я тебе глотку вскрою, тварь!

Холодное лезвие блеснуло в воздухе и в тот же миг замерло у горла обмякшего Райли.

— Хватит! — крикнул Гарри.

Вся процессия замерла словно вкопанная, и лишь серый мул, запряжённый в телегу, проигнорировал командира, продолжая тянуть свою ношу всё дальше вперёд.

— Убери лезвие.

— Но этот ублю…

— Я сказал убери! — повысив голос, настаивал на своем Гарри.

Хватка Джека ослабла, позволив горбуну опуститься с носков на полную стопу.

— Ещё раз позволишь себе такое, и, клянусь Спасителем, ты отправишься к нему, — сквозь зубы прошипел Джек.

— Псих! Лучше теперь почаще оглядывайся по сторонам, — почувствовав защиту от Гарри, Райли попытался огрызнуться.

Все понимали, что угрозы от труса — не более чем просто слова. Ведь Гарри голыми руками сотрет в порошок любого, кто посмеет навредить его ученику.

— Паскуда! — звонкий пинок прилетел по заднице смельчака, заставив его подпрыгнуть, — Чего вожжи бросил? Бегом за телегой!

Райли в тот же миг, забыв обо всем, бросился вдогонку за мулом.

— Томас, помоги этому растяпе.

Здоровяк молча кивнул и, положив на плечо свою счастливую дубину, последовал за быстро удаляющимся от них горбуном. Немного выждав, Гарри уже спокойным и наставническим тоном заговорил с Джеком:

— Ты разве забыл мои уроки?

— Нет.

— Сколько раз повторять, держи себя в руках? Помнишь зачем?

— Да. Кто ведом эмоциями, тот предсказуем. Легко угодить в ловушку, — немного помолчав, Джек добавил, — А там — и лезвие меж рёбер.

— Молодец. Теперь второй совет. Если хочешь убить — убей, а не кричи об этом.

— Да брось, я уже не юнец и понимаю, о чём ты.

— Именно юнец, — без упрёка, а скорее с отцовской любовью подытожил Гарри. — Остыл?

— Почти.

— Тогда вперёд — оставшаяся злость через ноги выйдет.

Единственная дорога, протянувшись через весь остров, вела от каменных шахт в сторону обители. Сильные дожди и порывистый ветер с годами сделали свое дело, превратив кладку в подобие каши.