Печать фараона

–  А среди «кровавых мальчиков» есть одна девочка, которая убивает, - с усмешкой подхватил сыщик.
– Она насмотрелась церемоний господина Букина, возомнила себя великой, ужасной Танит и теперь помогает Молоху «утолять жажду». Только одну мелочь ты упустила, дорогая Ева: Букин на карфагенского жреца не тянет, он хитрый прохвост, мошенник, комедиант, без совести и морали. Но не убийца и не вдохновитель убийств, поверь моему опыту.

–  Букин тут ни при чем, - Ева опустила глаза, наклонилась к его уху.
– Это все Молох! Его позвали, он откликнулся. А Букин не так глуп! Сумел найти ту струнку в душе человека, которая постоянно натянута, - жизненный успех. Карфагену грех было обижаться на своего покровителя - золото текло в город столь же полноводной рекой, что и кровь на алтари. На плантациях трудились рабы, таможни не дремали, флот господствовал в Средиземноморье, отовсюду торговые караваны и суда свозили слоновую кость, мрамор, драгоценности, посуду, ткани, оружие, благовония. Изысканная культура, утонченное искусство, роскошь и нега, как ни странно, уживались бок о бок с патологической жестокостью.

–  Карфаген пал, и хватит об этом! Там не найти ответов на интересующие нас вопросы. Кто, например, снимал помещение на «Щелковской»? Какое отношение имеет тепличное хозяйство к смерти Вероники? Что произошло с Мариной? Почему она разгуливает по коридорам общежития, тогда как Стас и подруга считали ее пропавшей?

–  А та женщина… Хромова?
– перебила Ева.
– Она случайно не собиралась поработать в теплицах?

Глава 13

Старица

Зинаида Васильевна с жалостью смотрела на сына.

–  Ты ешь, ешь, - подкладывала она ему на тарелку картофельное пюре.
– Рыбки хочешь?

Сельдь бывшая учительница Хромова засаливала по собственному рецепту, с пряностями, в небольшой деревянной бочке. Валерик с детства такую любил. Но на сей раз отказался.

–  Нет. Лучше сделай мне чаю с мятой.

Он жевал без аппетита, только чтобы не расстраивать маму.

–  Похоронили Яночку?
– робко спросила она.

Хромов молча кивнул. Он не собирался вдаваться в подробности.

–  Ты не переживай так. Гляди, с лица спал, брюки болтаются. Не сложилась у вас любовь-то, чего ж убиваться?
– Зинаиду Васильевну мучило любопытство, отчего умерла молодая женщина, ее бывшая невестка.
– Болезнь, она никого не щадит.

Валерий отложил вилку, вздохнул. Он притворился, что не понял материн намек. Обсуждать обстоятельства гибели Яны не хотелось.

–  Мам, ты не знаешь, где Колька Драгин живет? Он не развелся еще с женой?

–  Вроде нет. Коля пить начал, у них скандалы пошли… дерутся, но не расходятся. Куда ж разбегаться, когда дети малые? Двое у них!

–  Да ну?
– удивился Хромов.
– Надо бы повидаться.

–  Только они из Старицы уехали. Мне давеча пенсию Вера приносила, соседка ихняя: поболтали мы с ней, знакомых вспомнили… кто жив, кто умер, у кого внуки уже растут. Она мне про Драгиных и рассказала. Мол, Кольку жена в деревню увезла, чтобы от дружков-пьянчужек его отвадить, живут в бабкином доме, скотину держат, огород. Да и детишкам вольготнее на свежем воздухе.

–  Что за деревня?

–  Рыбное, на самом берегу Волги. Когда-то детский лагерь там был, не помнишь?

Хромов задумался. Летние лагеря были неотъемлемой частью его детства: отпуск учительский длинный, вот мама и подрабатывала воспитательницей в лагерях отдыха для школьников. Денег всегда не хватало, а так и сын присмотрен, и заработок дополнительный обеспечен.

Валерий невзлюбил лагеря - жизнь по расписанию, хождение строем, культмассовые мероприятия вызывали у него не меньшее отвращение, чем музеи и походы по историческим местам. Такой уж он уродился - замкнутый, предпочитающий тишину и одиночество шумным компаниям.

–  Ты меня лучше дома оставь!
– упрашивал он Зинаиду Васильевну.

Но та ни в какую. Боялась - без ее неустанной опеки вырастет хулиган, не сладишь потом.

–  Зачем тебе Драгины?
– спросила мать, возвращая его из детства в печальное и тревожное настоящее.

–  Колькина жена приходится дальней родней Яне, - нехотя пояснил Хромов.
– Может быть, они еще ничего не знают. Не мешает сообщить.

Зинаида Васильевна всплеснула руками.

–  Ой, верно! А мне-то невдомек! Старею…

После обеда Хромов поехал в Рыбное.

Деревня зимой выглядела уныло, заброшенно. По грязному снегу тянулись колеи, из-за заборов лаяли дворовые собаки. Некоторые дома пустовали, стояли с заколоченными окнами. Перспектив тут для молодежи никаких не было - рыбное хозяйство захирело, ферма пришла в упадок, клуб стоял без отопления и электричества, разваливался, - люди жили за счет подсобных хозяйств, ловили рыбу, сдавали молоко. Кто побойчее подались в поселок неподалеку, в Старицу, в Тверь - налаживать житье-бытье. А кто, наоборот, как Драгины, сбежали от цивилизации в глухомань, бездорожье. Во всем своя прелесть и своя необходимость.

Дом Драгиных Валерий нашел легко: первый после поворота в сторону клуба, - так ему подсказали местные на автобусной остановке.

Во дворе мальчик лет шести стрелял из рогатки по воронам. Он резво подбежал к воротам.

–  Ты к нам, дяденька?

–  А ты Драгин?
– улыбнулся Валерий.

–  Да.

–  Тогда к вам. Родители дома?

–  Мамка скотине варит, - картавя, старательно выговорил мальчик.
– А папаня спит.

В будке у сарая грохотал цепью и заливисто лаял огромный рыжий пес.

–  Не съест меня твой волкодав?

Мальчик покраснел от удовольствия, засмеялся, показывая редкие зубы.

–  Не! Он добрый.

–  Ну, веди меня в дом.

В кухне у печи хлопотала располневшая, совсем не похожая на тоненькую, застенчивую невесту, какой запомнил ее Хромов, жена Николая Драгина, Настя.

–  Ой!
– растерялась она.
– Ты кого привел, Ромка?

–  Я Валерий, муж Яны.

Женщина, не понимая, уставилась на гостя.

–  Яна Вербицкая, - сказал Хромов.
– Мы с ней познакомились у вас на свадьбе.

–  Валера?
– узнала наконец хозяйка.
– Каким ветром тебя принесло? Ты ко мне или…

Хромов поспешил ее успокоить:

–  К тебе, к тебе.

За стеной в комнате заплакал маленький ребенок, и Настя побежала к нему. Было слышно, как она ходит, скрипит половицами, что-то напевает, укачивая ребенка.

«Наверное, приняла меня за Колькиного дружка-алкаша, испугалась», - подумал Хромов.

Ромка схватил со стола оладью, начал жевать, зыркая исподлобья на гостя. От печи шел жар, пахло вареной картошкой, буряками; в огромном казане что-то булькало.