Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»
Шрифт:
– Играйте сбор, не поможет – играйте на обед, обязательно прибежит.
Но и «на обед» не помогло. Так Кравченко и не нашли и без него на другой день отправили обоз в Ялту, а сами погрузились на катер. Большинство было опечалено трагической гибелью Кравченко, но опытные коммунары говорили:
– Найдется старый, не бойтесь…
Действительно, в Ялте на набережной, когда мы сходили с катера, нас встречал Кравченко, измазанный и потертый.
– Где тебя черт носил? – спрашивают у него.
– Да где ж? Я ото отстал от обоза, черт его знает, куда оно повернуло, ходил, ходил, та й пришел в Симеиз отой самый. Спрашивал,
Коммунары, пораженные, выслушали эту исповедь.
– Да слушай ты, халява!
– Ну, чего же я халява? – спросил Кравченко обиженно.
– Халява! А чего ж ты не спросил, чи не бачылы тут хлопцив з музыкою?
– Та на що мени музыка ваша, – разозлился Кравченко, – когда мени обоз був нужный!.. А дэ ж вин зараз?
– Кто?
– Та обоз же, от ище дурень…
– Обоз в пять часов отправился в Ялту.
Кравченко бегом бросился в город… Так и не разобрал он, почему его назвали халявой.
Теперь Кравченко опытнее и, пожалуй, не потеряется, но и теперь он умеет ограничить свои действия формулами самой ближайшей задачи.
После завтрака культкомиссия притащила газеты и журналы, купленные на узловой станции. Но недолго коммунары предавались политике, завязались разговоры. Они были на границе двух эпох, совершенно не похожих одна на другую: они только что оставили свои станки и развороченную в стройке коммуну, но еще не вступили в сложные переплеты похода. Говорили все-таки больше о коммуне.
– А интересно, чи отремонтирует станки Соломон Борисович?
– А на что тебе станки эти? Там, брат, будут такие машины!..
– Не успеют к нашему приезду…
– Успеют!..
– А здорово дорога вышла, красота!..
– А вот хлопцы, сто пятьдесят новеньких как напрут, ой-ой-ой… Напрасно мы позадавались перед Правлением.
Дело в том, что в Правлении все-таки побаивались – новенькие разнесут. Но коммунары в Правлении говорили:
– Вот увидите, как тепленькие на места станут…
– Все-таки лучше пригласить двух-трех воспитателей.
– Хуже, гораздо хуже, волынка будет. Вот увидите: срок четыре месяца, через четыре месяца не отличите, где старый, где новый, мы уже это знаем.
Это положение – обработать новых за четыре месяца без помощи воспитателей – без всякого формального постановления сделалось почему-то обязательством коммунаров, его признавали как обязательство и коммунары и Правление и о нем часто вспоминали. Большинство коммунаров считало, что вопрос о новых вообще – вопрос пустяковый, гораздо труднее в их глазах был вопрос о заводе.
Только подъезжая к Владикавказу, мы стали больше предаваться перспективам ближайшего будущего. На Минеральных Водах на секундочку задержались с воспоминаниями: многие ребята в свое время посетили Минеральные Воды и не имели командировки Курупра [319] . Вспоминали сдержанно и недолго:
– Тут летом жить можно…
Владикавказ встретил нас проливным дождем. Из вагонов не вышли, думали: вот перестанет. Но дождь у них какой-то странный: жарит и жарит с одинаковой силой, без всякого воодушевления, ровно, упорно, и самому ему как будто скучно так однообразно поливать землю, а он все-таки поливает и поливает. Просидели час в вагонах
и пришли в полное недоумение. Собрали совет командиров взводов.319
Курупр – курортное управление.
Никитин председательствует в совете. Степан Акимович зло смотрит на станционное здание, поливаемое дождем.
– Вот дьявол заладил. Так вот, товарищи. Под таким дождем погрузиться на подводы, достать хлеба, выступить невозможно.
– Уже и поздно, – говорит Никитин, председатель маршрутной комиссии. – Нам полагалось выйти из города в 10 часов, а сейчас уже два. Опоздали, а теперь дождь этот, пока соберемся и нагрузимся, будет уже вечер, куда же идти под дождем. Давайте ночевать…
С нами сидит и думает представитель ОПТЭ [320] .
320
ОПТЭ – Общество пролетарского туризма и экскурсий.
– А как же обед? Мы для вас обед приготовили. А ночевать где вы будете?
– А нельзя в вагонах?
– А пожалуй, что и можно…
– А обедать как-нибудь проберемся позже…
На том и решили. Начальник станции разрешил переночевать в вагонах. Коммунары занялись уборкой, часть отправилась на поиски фруктов, и через пятнадцать минут весь базарчик на площади перед вокзалом был прикончен. Под вечер кое-как пробрались в город и пообедали.
Представитель ОПТЭ говорил нам:
– На дождь не смотри, дождь три дня, четыре дня будет. Ты иди, там дождя не будет…
Решили завтра выступать во что бы то ни стало. До вечера спорили и торговались с возчиками, договорились о шести парных арбах за пятьсот рублей до Тифлиса. Помогло то обстоятельство, что мы захватили с собой из Харькова несколько мешков овса.
Утром проснулись – к окнам: дождя нет, но небо несимпатичное – все равно дождь будет. Хозкомиссия наскоро выдала по куску колбасы. Объявили приказ:
«Немедленно погрузить обоз. Строиться на площади в обычном порядке, форма одежды летняя (выходные трусики и парусовки). Караул при обозе от первого взвода».
Пробежали командиры на площадь, распределили между собой арбы. Потянулись коммунары через рельсы с корзинками, ящиками, трубами. Обоз грузили долго и мучительно. Осетины завидовали друг другу и не признавали нашей взводной организации, перебрасывали ящики и корзинки с воза на воз, упрекали нас в обилии багажа. Коммунары уговаривали их:
– Ты кушать будышь?
– Кушать будым, – смеется старик с обкуренной сединой в бороде.
– И мы будым.
– Зачем так много кушать брал?
– Про тыбэ все думал.
Старик смеется. Смеется и коммунар и уже по-русски доказывает:
– Ты не бойся, тут еды на сто пятьдесят человек. Вот в Балте подзаложим, легче станет, а в Тифлис придем – пустые арбы будут. Все поедим.
Теперь уже старик шутит:
– Ты и корзынка поедыш?
– Корзынка не-э-э-эт, – хохочут коммунары.
Осетины постепенно делались добрее и сговорчивее. Но обнаружилась другая беда: веревок у осетин нет, шины на колесах еле держатся, ободья тоже «живут на ладане», как говорит Соломон Борисович.