Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»
Шрифт:
– Та чого ты, дывысь, що там доброго в тий свыни…
Но через минуту девочки уже торжествуют: свинина оказалась с небольшим запахом.
В семь часов мы подходим к деревне Ларс у самого входа в Дарьяльское ущелье. Снова брызгает дождик – на дворе спать нельзя. У самой дороги школа, а в школе две маленькие комнатки. Командиры двигали, двигали плечами, а ничего не поделаешь – нужно размещаться. Для девочек сделали загородку из парт, корзинки поставили высокими стенками и кое-как, один на другом, улеглись. Вдруг открытие: рядом казарма, там почти никого нет, есть нары…
– И клопы, – говорит Левшаков.
Часть
– Нельзя, иначе все завоняется.
Целую ночь они работают, а мы с Дидоренко пьем чай и иногда выходим к обозу. Под брезентами стоят арбы, а сторожевые коммунары мокнут под дождем.
Только в два часа ночи вошел в казарму Конисевич и сказал:
– Хорошо… Дождик перестал, уже одна звезда светит…
17
Тоже первые километры
Утром проснулись рано. Всех обрадовал ясный день и знакомый со вчерашнего дня шум Терека. Побежали на горку к ключу и через полчаса уже построились. Проиграли один марш, и снова «вольно» замелькали тюбетейки по Военно-Грузинской. Сегодня особенно радостно на душе, на каждое впечатление отзываются коммунары бесконечным птичьим гомоном, писком удивления и стремительным бегом. Природа здесь как будто нарочно построилась в нарядные цепи, чтобы встретить дзержинцев, прибежавших сюда побаловаться после утомительных скрипов и визгов ржавого производства Соломона Борисовича. Вот нашли старую дорогу и минутку постояли возле нее, вот влезли в какую-то поперечную речушку, благо сегодня трусики не выходные, вот остановились возле коровы, спустившейся к воде с зеленого склона.
– Ну и корова же, как коза, а не как корова, – говорит Алексюк, и вокруг него на мгновение замирают пацаньи голоса, чтобы немедленно разразиться:
– Отчего, как коза? Это такая у них и есть корова. А ты лучше посмотри на вымя. Ты видишь, сколько молока?
– Ну и что же? Сколько молока? Три кувшина!
– Три кувшина? Как бы не так. Здесь кувшинов десять будет, а то – три!
– Десять, какой ты скорый!
Старшие идут небольшими группами и солидно делятся впечатлениями. Только такие, как Землянский, не могут идти по дороге, а карабкаются по кручам и откуда-то из-за кустов перекликаются.
Скоро вошли в Дарьяльское ущелье. Оно не поразило ребят ничем грандиозным, но здесь все сложнее, и Терек сердитее.
Остановились возле замка Тамары.
– Так что? Она здесь жила, Тамара эта самая?
– Не жила, называется так…
– Нет, жила!..
– Да как же тут жить? С голоду сдохнешь…
– Чудак ты какой! Она же была царица!..
– Это ты чудак! Если царица, так чего ей сюда забираться? А может, она была того… Без одного винтика? Ну, тогда может быть…
Навстречу по шоссе грузовик, и на нем толпа рабочих. Нам вдруг бросают записку:
«Дальше ходу нету, размыло дорогу, остановляйсь, десятник».
Оглянулись, а грузовика и след простыл.
Через два километра натыкаемся на целое проишествие: автомобили, группы туристов сидят на краю дороги и скучают. Коммунары облепили всю горку над дорогой. Расталкиваем толпу и видим: карниз шоссе вдруг прерывается сажени на две и зияет пустотой. Вниз в метрах десяти Терек. Через разрыв переброшена доска, и по ней бегают наши пацаны. К нам подходит человек в замасленном пиджаке и говорит:– Я дорожный инженер. Вы заведующий этой детской колонией?
– Я.
– Дорогу мы восстановим только дня через три. Но я уже говорил с вашими мальчиками. Можно перебраться по досточке, только, вот, говорят, у вас обоз…
– Да, что же делать с обозом? Другой дороги нет?
– Другой дороги нет.
– А вот что сделаем, – говорит из-за моего плеча Фомичев, – разберем возы, разберем обоз и все перенесем…
– Как же вы возы перенесете? – спрашивает инженер.
– Да как? Колеса отдельно, оси отдельно, а лошадей переведем, у нас еще доски найдутся.
Подошел и наш обоз, вмешались в разговор возчики:
– Вэрна говорит маладой чилавэк…
– Это вам на день работы, – улыбается инженер.
– На день? – поднял брови Фомичев. – Через час уже пойдем дальше…
Думать долго не приходится. Я уже хотел трубить сбор командиров, чтобы распределить работу, как на меня налетел вспотевший и взлохмаченный грузин.
– Ты будешь начальник? Коммуна Дзержинского? Ты телеграмму давал, чтобы хлеб был и обед был?
– А ты кто такой? – спрашиваю.
– Я заведующий базой Казбек! Пойдем поговорим!
– Куда пойдем?
– Иди сюда, чтобы народ не слышал! Тебе нужно назад! Я тебя через Баку отправлю, на Тифлис нельзя идти…
– Да брось, товарищ, мы здесь переберемся.
– Здесь переберешься, дальше не переберешься. А тебе чего надо? – набросился он на коммунаров, уже обступивших нас.
– Да это свои, говори.
– На Тифлис не дойдешь. Это что? Это пустяк. За Млетами Арагва, ай, что наделала, что наделала! Пассанаур нет, Пассанаур поплыл, дороги нет тридцать километров, я оттуда бегом прибежал…
– Да врешь ты все…
– Зачем мне врать? Какой ты чудак! Вот смотри. Видишь, вот люди, видишь? Эй, иди сюда! Вот пускай он тебе расскажет.
Четыре человека подошли к нам. Это артисты из Ростова. Они тоже отправились пешком по Военно-Грузинской. Они рассказали, что чудовищный разлив Арагвы не только размыл дорогу, но и совершенно изменил карту местности. Арагва идет по новому руслу, частью покрывая шоссе. Пассанаур значительно пострадал. Горы во многих местах подмыты и завалены проходы. Они не могли пройти пешком, возвращаются во Владикавказ. О колесном обозе нечего и думать.
Мы с Дидоренко задумались: что делать?
– Да врет, может, черт чернявый.
– Так вот же артисты!..
– А артисты откуда, может, тоже из Казбека?
– Из Ростова.
Все-таки Диоренко попробовал:
– Может, у тебя обед не готов, так и выбрехиваешься! И хлеба, наверное, не приготовил!..
– Хлеба не приготовил? А ты думаешь, можно приготовить хлеб? Когда такое горе? Ты знаешь, сколько народу пострадало? А откуда я хлеб привезу? здесь, видишь, какое дело? А в Пассанауре Арагва, какой тебе хлеб?