Пение под покровом ночи. Мнимая беспечность (сборник)
Шрифт:
– Простите, – пробормотала она. – Я просто сама не своя. Наверное, не стоило пить так много шампанского. – И она резко отвернулась.
Отец Джордан поспешил заметить:
– Знаете что, мистер Макангус, боюсь, вы нас не совсем убедили.
– И это последнее алиби, которое можно выбросить за борт, – сказал капитан. – Победа присуждается мистеру Мэрримену.
С этими словами он передал ему свои пять шиллингов. Аллейн, Тим Мэйкпис и Обин Дейл последовали его примеру.
Тут все заговорили разом, избегая смотреть на мисс Эббот, – все, за исключением супругов Кадди. Джемайма встала перед ней, заслоняя собой от остальных.
И вот она взяла себя в руки, поднялась, поблагодарила Аллейна за вечеринку и вышла.
Тут же ожили супруги Кадди, возбужденные, переполненные впечатлениями, сгорающие от любопытства, и принялись обсуждать причину такой реакции мисс Эббот. Но никто их не поддержал. Мистер Макангус был растерян до крайности. Тим говорил с Джемаймой, капитан Баннерман и Обин Дейл беседовали о чем-то с миссис Диллингтон-Блик. Мистер Мэрримен бросил один взгляд на Кадди поверх очков, взъерошил волосы и громким голосом выдал очередную сентенцию в адрес Аллейна и отца Джордана:
– Hoc morbido cupiditatis [20] .
Аллейна внезапно посетило ощущение, несколько нехарактерное для офицера полиции, занимающегося расследованием. Он ощутил любовь и теплоту ко всем этим людям. Он уважал их за то, что отказались сплетничать с Кадди о жизненных неурядицах мисс Эббот, за то, что проявили такую деликатность и сочувствие, когда она сломалась. Он увидел, что Джемайма и миссис Дилингтон-Блик говорили о чем-то, а затем выскользнули из салона, и догадался, что они пошли предложить свою помощь мисс Эббот. И его это очень растрогало.
20
Тут явно нездоровое влечение (лат.).
Подошел отец Джордан и сказал:
– Нельзя ли уединиться с вами на минутку? – И отвел его в дальний конец помещения.
– Как-то некрасиво получилось, – заметил священник.
– Мне страшно жаль.
– Но ведь вы не могли предвидеть, что все обернется таким вот образом. Она очень несчастная женщина. По ней сразу видно.
– А всему виной этот чертов духовный или душевный стриптиз под руководством Дейла, – сказал Аллейн. – Лично мне кажется, ее чем-то расстроила именно эта программа.
– Несомненно, – с улыбкой согласился отец Джордан. – И вы дали ей прекрасное определение – именно «духовный стриптиз». Наверное, вы сочтете, что я совсем некстати приплетаю тут мое облачение и род занятий, но я твердо убежден: исповедоваться надо перед профессионалами.
– Но Дейл называет себя профессионалом.
– То, чем он занимается, – строго заметил отец Джордан, – вульгарно, опасно и абсолютно одиозно. Но в целом он, разумеется, неплохой парень. По крайней мере, так мне кажется. Совсем даже неплохой человек.
– Наверное, вы хотели сказать мне что-то еще, да? – спросил Аллейн.
– Хотел, но как-то не решаюсь. Не уверен, стоит ли. Вы будете смеяться надо мной, если я скажу, что в силу своего опыта
или же, возможно, благодаря некоему инстинкту я особенно чувствителен к… духовной атмосфере.– Не совсем понимаю, почему я…
Отец Джордан перебил его:
– Хотел сказать, что чувствую: здесь что-то явно неладно в плане чисто духовном. Я использую именно это слово, потому как являюсь священником. Общаюсь со многими людьми и научился чувствовать это.
– Чувствуете и сейчас?
– Да, и очень отчетливо. За всем этим кроется некое невыразимое несчастье, – ответил отец Джордан. – Вот только никак не могу определить, от кого оно исходит.
– От мисс Эббот?
– Не знаю, не знаю.
– Пусть так, – заметил Аллейн. – Но ведь вы не это собирались сказать.
– Вы тоже очень чувствительны, – отец Джордан не сводил с него пристального взгляда. – Останетесь ненадолго, когда вечеринка закончится?
– Конечно.
И тут отец Джордан произнес так тихо, что Аллейн едва его расслышал:
– Вы ведь Родерик Аллейн, я прав?
В опустевшем салоне пахло окурками и недопитым спиртным. Аллейн отворил дверь на палубу: на небе блистали звезды, среди них покачивалась корабельная мачта, и ночное море билось о борта судна.
– Простите, что задерживаю вас, – произнес за его спиной отец Джордан.
Аллейн затворил дверь, и они уселись.
– Позвольте сразу же заверить, – начал отец Джордан, – что уважаю вашу анонимность… хотя нет, анонимность, наверное, не то слово. Ваше инкогнито, так будет лучше?
– Я не слишком придирчив к выбору слов, – сухо ответил Аллейн.
– Можете не беспокоиться, что я вас узнал. Это страннейшее из совпадений. Так могла бы сказать ваша жена при встрече.
– Неужели?
– Нет, я с ней не знаком, но большой поклонник ее живописи. Относительно недавно посетил ее персональную выставку, и один маленький портрет произвел на меня неизгладимое впечатление. Картина была без названия, но мой брат-священник, отец Коупленд из церкви Святого Эгидия, что в Уинтоне, знакомый с вами обоими, сказал, что это портрет мужа художницы, знаменитого инспектора Аллейна. Я очень хорошо запоминаю лица, и сходство неоспоримое. Уверен, что не ошибся.
– Трой, – заметил Аллейн, – была бы очень благодарна за такую оценку.
– Ну и еще одно. Это пари мистера Мэрримена было не спонтанным, а организованым специально, не так ли?
– Боже ты мой! Похоже, я просто осрамился!
– Нет, нет. Не вы. Вы были крайне убедительны. Это капитан.
– Да, пожалуй, он немного перестарался.
– Вот именно. – Отец Джордан подался вперед и спросил:
– Скажите, Аллейн, ради чего вы завели разговор об этом Цветочном Убийце?
– Ради забавы. Чего ж еще?
– Значит, не хотите мне говорить.
– По крайней мере, – небрежно произнес Аллейн, – у вас имеется алиби на пятнадцатое января.
– Но вы мне, конечно, не доверяете.
– Не стоит затрагивать этот вопрос. Вы ведь уже выяснили, я полицейский.
– Очень вас прошу, доверьтесь мне. Вы не пожалеете. Вы ведь можете проверить мое алиби, верно? Ну а другой случай, с этим несчастным дитя, которое ходило в церковь, с ним что прикажете делать? Это было двадцать пятого января. Тогда я был на конференции в Париже. Вы можете это выяснить, не составит труда. Вы, несомненно, поддерживаете связь с коллегами. Так что можете узнать через них.