Пение под покровом ночи. Мнимая беспечность (сборник)

– Ну вот, приехали, что называется! – каким-то не своим, сдавленным голосом пробормотал он. – Такого рода команды набирают в нынешние дни. Убийц!

– Мое начальство, – поспешил заметить Аллейн, – не склонно считать, что он член команды.

– Стюарды проплавали на этом пароходе вот уже три сезона.

– И среди них убийцы тоже нет. Ну разве что у одного из стюардов или членов команды оказался на руках посадочный талон.

– Так вы что же, хотите сказать, что преступником является один из пассажиров?

– Ну, на данный момент похоже на то.

– Ясно! – капитан Банерман снова заговорил своим обычным голосом. – Да вы присядьте. Выпейте чего-нибудь. Я должен был догадаться, что это один из путешественников.

Аллейн сел, но от выпивки отказался – обстоятельство, вызвавшее вполне ожидаемую реакцию у собеседника.

– Ага! – мрачно и с пониманием пробормотал капитан Баннерман. – Ну, конечно, нет. Вы же на службе.

Он так разволновался, что Аллейн счел своим долгом пояснить:

– Кстати, это вовсе не означает, что я собираюсь арестовать вас.

– Не думаю, что вообще можете. Во всяком случае, до тех пор, пока мы в море. Очень сильно в том сомневаюсь.

– К счастью, на данный момент этой проблемы не существует.

– Мне следовало более внимательно ознакомиться с уставом, – вздохнул капитан Баннерман.

– Послушайте, – заметил Аллейн. – Может, я попробую хотя бы вкратце описать всю эту историю, и тогда вы поймете, почему я оказался на борту вашего парохода?

– Именно этого я от вас и жду, разве не так?

– Да, – согласился Аллейн. – Просто уверен. Что ж, начнем.

И он посмотрел на капитана Баннермана, который уселся, сложил руки на коленях, вопросительно приподнял брови и ждал.

– Вы, разумеется, знаете обо всех этих событиях, – начал Аллейн, – поскольку они широко освещались в газетах. За последние тридцать дней вплоть до одиннадцати часов вчерашнего вечера было совершено два убийства, которые мы считаем делом рук одного человека. И которые могут оказаться частью более крупной схемы. В обоих случаях жертвами стали женщины, умерли они от удушения, и каждый раз на теле были оставлены цветы. На данный момент не считаю нужным посвящать вас в другие детали. Прошлой ночью за несколько минут до отплытия парохода было обнаружено тело третьей жертвы. Оно лежало в узком темном проходе между тем местом, где останавливаются автобус и такси, и причалом, возле которого пришвартовано ваше судно. Эта девушка работала в цветочном магазине, ей поручили доставить коробку с гиацинтами одной из ваших пассажирок, а именно – некой миссис Диллингтон-Блик. Ожерелье из искусственного жемчуга было порвано, на теле жертвы разбросаны цветы – словом, убийца действовал в обычной своей манере.

– Ну а пение?

– Что? А, это… На этом моменте пресса просто зациклилась. В самом первом случае пение имело место, это определенно. То убийство произошло пятнадцатого, в прошлом месяце. И жертвой, если вы помните, была Берилл Коэн, бродячая торговка с Варвик Роуд, она продавала немного и в других местах. Ее нашли мертвой в постели, в съемной квартире на маленькой улочке за Пэддингтоном. Жилец из комнаты наверху вроде бы слышал, как от нее кто-то выходил, около десяти. И он утверждает, что этот человек что-то напевал.

– Ужас какой-то, – пробормотал капитан Баннерман. – Но что за песню он пел, скажите, ради бога?

– Арию Маргариты с драгоценностями, – ответил Аллейн. – Из оперы «Фауст». Пел альтом.

– А у меня бас-баритон, – рассеянно заметил капитан. – Надо же, арию, – мрачно добавил он.

– Второй жертвой, – продолжил Аллейн, – оказалась почтенная старая дева по имени Маргерит Слэттерс, ее нашли задушенной в доме в районе Фулхэма в ночь на двадцать пятое января. Сторож, охранявший склад поблизости, слышал, как кто-то примерно в это же время напевал «Жимолость и пчела» [6] высоким таким голосом.

6

«Жимолость и пчела» – песня из детской музыкальной пьесы «Колокольчики в волшебной стране», впервые поставлена в Лондоне в 1902 г.

Аллейн умолк, но капитан Баннерман явно ждал продолжения.

– Ну и похоже на то, ваш матрос, дежуривший у трапа вчера, слышал, как кто-то поет в тумане. «Очень странным голосом» – так он выразился. А это может означать что угодно. Или же вовсе ничего. Возможно, какой-то моряк напился, вот и горланил. Мелодия была ему незнакома.

– Ага! Значит, прошлой ночью. Но как вы узнали, что у жертвы… – Тут капитан Баннерман осекся и заметил: – Ладно, не важно. Продолжайте.

– В левой руке она сжимала, очевидно, в предсмертной агонии, обрывок посадочного талона. Ваша компания вручает такие пассажирам при продаже билета. Я полагаю, что к этому талону, очевидно, прикрепляется сам билет, и талон отрывает офицер, принимающий пассажиров на борт. Особой ценности этот документ не имеет, однако многие пассажиры считают, что он дает им какие-то права, вот и сохраняют его. К сожалению, на этом клочке сохранились лишь слово «Фаруэлл» и дата отплытия.

– А имя?

– Имени не было.

– Ну, это мало что дает в данном конкретном случае, – заметил капитан Баннерман.

– Это дает основания предположить, что жертва боролась с убийцей, крепко сжимая в руке бумажку, вот она и порвалась, и вторая половинка могла остаться у преступника, или же ее унесло ветром по причалу.

– Да с тем же успехом весь этот талон целиком могло бы унести ветром, когда жертва выхватила его.

– Да, конечно, такая возможность существовала.

– Всего лишь возможность. А вторую половинку искали?

– Да. Но когда я ранним утром отплывал из Портсмута, мне сообщили, что ничего там не нашли.

– Ну, вот вам, пожалуйста!

– Но если все остальные пассажиры сохранили свои посадочные талоны…

– К чему им они?

– Давайте займемся этим позже, хорошо? Итак, тело было обнаружено констеблем полиции за пять минут до отплытия вашего парохода. Он славный парень, этот констебль, и, похоже, дружит с головой, однако не успел сесть на борт, потому как вы уже отплыли. Когда он говорил со мной по телефону с пристани, то видел трубу вашего судна, она исчезала в тумане. Ну, целая команда наших из Ярда тут же примчалась туда и произвела все необходимые действия. Мы связались с вашей компанией и поняли: они были чертовски озабочены лишь одним: чтобы ваше отплытие произошло по расписанию, без задержки.

– Нарушать расписание нам запрещено! – воскликнул капитан Баннерман.

– Ну и мои боссы пришли к выводу, что у нас нет достаточных оснований возвращать вас назад, в порт, и что полноценное расследование можно провести и на борту.

– Бог ты мой!

– Было решено, что я поплыву вместе с вами и постараюсь по мере возможности сохранить свою цель в тайне.

– Тогда как прикажете понимать, – медленно, и пока не проявляя признаков неудовольствия, спросил капитан Баннерман, – как прикажете понимать мою роль в этом деле? Я ведь уже знаю вашу тайну! Как с этим быть?

– Что ж, – пожал плечами Аллейн, – надеюсь, мы обойдемся без вашего активного вмешательства, просто уверен в этом. Но если вдруг случится нечто подобное, и я упущу это из вида, в чем лично сильно сомневаюсь, тогда последствия могут оказаться весьма печальны. И на борту у вас окажется еще один труп прежде, чем мы доплывем до следующей стоянки.

Капитан Баннерман всем телом подался вперед, хотя руки по-прежнему лежали на коленях, и лицо его оказалось в нескольких дюймах от лица сыщика. Глаза у него были пронзительно голубые, какие, по мнению обывателей, и должны быть у моряка, а физиономия налилась густой кирпично-красной краской румянца.