Пепел Вавилона
Шрифт:
— Что, поступили приказы? — спросила она.
— Ага.
Выражение ее лица смягчилось вместе со взглядом. Алекс смотрел на нее, запоминая форму ее глаз, губ, маленький шрам на виске, родинку за самым ухом. Все детали ее тела. Дурная привычка, угнездившаяся в подсознании, уговаривала его сказать кучу всяких глупостей: «Ты должна лететь с нами. Я могу уйти с корабля и остаться здесь, с тобой. Я вернусь, дождись меня». Все те слова, от которых она сейчас почувствует себя лучше, но позже возненавидит его за обман. Всё то, что он говорил женщинам, которых любил, хотя вовсе не собирался так поступать. Сандра тихо засмеялась, как
— Я не искала мужа, — сказала она. — У меня были мужья. Но всегда оказывались не такими, какими себя преподносили.
— Я уж точно был бы говеным мужем, судя по прошлому опыту.
— Я рада, что ты мой друг, — сказала она. — Ты отличный друг.
— А ты отличная любовница.
— Ага, ты тоже. И когда?
— Капитан созывает общий сбор. — Алекс сверил время. — Через три часа с небольшим. Говорит, мы улетаем меньше чем через тридцать.
— Ты знаешь куда?
— Надеюсь, он скажет на собрании, — сказал Алекс и взял ее за руку.
Сандра слегка пожала его пальцы и выпустила их.
— Часа через полтора у меня будет обеденный перерыв, — сказала она. Обыденные слова, но произнесенные осторожно. Как будто, если она поднажмет, то может их сломать. — Могу отпроситься чуть раньше. Хочешь, встретимся у меня? Освежим впечатления в последний раз перед отлетом?
Алекс приложил ладонь к ее щеке. Сандра зацепилась ногой за стену, чтобы прижать его ладонь сильнее. Сколько миллионов раз люди вели в точности такой разговор? Сколько войн сближали двух людей на мгновение, а потом разводили их врозь? Наверное, это традиция. Тайная история уязвимости и желания — всего того, что обещает, но лишь иногда дает секс. Они просто еще одна пара среди бесчисленных других. Так больно лишь потому, что это касается их.
— Да, — сказал он. — С радостью.
Камбуз «Росинанта» пах кофе и кленовым сиропом. Когда Алекс вошел, Наоми подвинулась на скамейке, освобождая ему место. Амос сидел с другой стороны, глядя в пространство и двумя пальцами подбирая яичницу из миски. Его глаза еще припухли после сна, но выглядел он бодро. В дверях стояла Кларисса, несмотря на свою неуверенность, она всё равно пришла. Алекс подумывал взять что-нибудь поесть, но не был голоден. Ему просто хотелось чем-то занять руки.
Из лифта слышались отголоски разговора Холдена и Бобби, голоса звучали твердо, по-деловому. Пожалуй, даже слишком уверенно. В воздухе висело предвкушение, не сказать, чтобы радостное, но и не печальное.
Когда они вошли, меланхолия в груди и горле Алекса слегка отступила, Бобби заняла место напротив, а Холден пошел за кофе. Алекс покидал жилище Сандры с чувством утраты. Он до сих пор его ощущал. Оно продлится несколько дней или недель, а может, останется навсегда. Но не будет таким сильным. А его семья здесь. Его команда, его корабль. Самая жгучая боль уже прошла, а нежность, наверное, останется. У него. Может, и у Сандры. Это были чудесные моменты с чудесной женщиной. Но и вернуться домой тоже приятно.
Холден глотнул кофе, кашлянул и сделал еще один глоток. Кларисса села за Амосом, словно пыталась за ним спрятаться. Когда Холден неторопливо двинулся к столу, опустив голову и погрузившись в свои мысли, Бобби похлопала Алекса по руке.
— Ты как?
— Всё путем, — сказал он. — Я уже попрощался.
Бобби кивнула. Холден сел
боком, чтобы всех видеть. Волосы в беспорядке, взгляд сфокусирован на только ему известном объекте. Все в комнате — Наоми, Амос, Алекс — повернулись к нему. У Алекса в груди зашевелилось древнее и знакомое предвкушение, как воспоминания о первых школьных годах.— Так что, кэп, — сказал он, — каков план?
Глава тридцать восьмая
Авасарала вопила.
Дыхание вырывалось из горла, обдирая плоть. Во рту ощущался вкус желчи, ноги тряслись, болели и горели, пока она старалась поднять стальную плиту еще на сантиметр.
— Давай, — сказал Питер, — ты сможешь.
Она снова закричала, и плита подалась, ноги почти распрямились. Она подавила порыв рывком выпрямить колени. Скорее всего, они вывернулись бы в обратную сторону, но эти муки хотя бы закончились.
— Одиннадцать, — сказал Питер. — Давай двенадцатый. Еще разок.
— Твою же мать.
— Давай. Еще один раз. Я помогу, если что.
— Ты засранец, никто тебя не любит, — выдохнула она, наклоняя голову.
Хуже всего была тошнота. В дни работы с ногами ее всегда тошнило. Питеру было наплевать. Ему за это и платили.
— Через двенадцать дней ты спускаешься по колодцу, — сказал он. — Если хочешь, чтобы лидера Земли, надежду и опору цивилизации выкатили из шаттла в инвалидной коляске, можешь остановиться. А если хочешь, чтобы она пронеслась перед объективами камер, как валькирия, готовая к битве, то попробуешь сделать двенадцать.
— Вонючий садист.
— Это ты отстала от расписания тренировок.
— Я спасала хреново человечество.
— Это не помогает от потери плотности костной ткани и мышечной дистрофии. Ты тянешь время. Давай еще раз.
— Ненавижу тебя, — буркнула она, сгибая колени и опуская стальную плиту.
Ей хотелось плакать. Хотелось заблевать все его чистенькие беленькие кроссовки. Да что угодно, только не это!
— Знаю, дорогая. Но ты можешь. Давай.
Авасарала завопила и толкнула плиту.
Потом она сидела в раздевалке, уронив голову на руки, пока мысль о движениях не перестала вызывать отвращение. Когда она наконец встала, женщина в зеркале показалась незнакомой. Не совсем чужая, но уж точно это не она. Более худая, под мышками и на груди пятна пота. Седые волосы не столько спадают на плечи, сколько плавают вокруг головы — лунная гравитация слишком слаба. Женщина в зеркале оценивающе оглядела Авасаралу с головы до ног.
— Валькирия ты хренова, — сказала Авасарала и потопала в душ. — Тебе придется это сделать.
Хорошие новости заключались лишь в том, что Марс наконец преодолел конституционный кризис и совершил очевидное, поставив Эмили Ричардс премьер-министром. Нет, так не совсем честно. Были и другие. Бунты в Париже взяты под контроль, расистские ячейки в Колумбии изолированы и убийства прекратились. Санкт-Петербург решил проблему с водой, хотя бы временно. Таинственные дрожжи Гормана Ли работали так же, как и в пробирке, что серьезно увеличило поставки продовольствия для выживших, а реакторы в Каире и Сеуле снова запущены. Меньше смертей, по крайней мере, прямо сейчас. А до следующей недели еще дожить надо.