Пепел Вавилона

— Только захваченных на Медине? Или с Паллады и Европы тоже? Не перегрузит ли это систему правосудия? — настаивал серый.

Авасарала мило улыбнулась.

— Ох, и выдаст она этому парню, — предсказала Бобби.

— Да уж, — согласился Холден.

— На разбирательство со всеми потребуется время, — сказала Авасарала. — Но часть вины за задержку я возлагаю и на Свободный флот. Если они хотят быстрого разбирательства, не надо было сносить столько судебных палат. Следующий вопрос. Линсдей?

— Напрасно она пытается столько из этого выжать, — сказала Бобби, когда место журналиста в сером заняла блондинка, спросившая что–то о восстановлении и роли в нем АВП. — Это ей еще отольется.

— У нас это первая однозначная победа над Инаросом, — ответил Холден. — Все остальное он, удирая, обдирал до заклепок. Или вынуждал нас пробираться ползком, разряжая мины–ловушки. Даже на Титане мы, похоже, потеряли не меньше, чем приобрели. Земле нужна победа. Да и Марсу, черт возьми, нужна победа. Я только рад, что в этом деле на нашей стороне тоже были астеры.

— Если пережмет, будет плохо выглядеть, когда мы снова потеряем Медину.

Холден поднял голову.

— Почему ты решила, что мы ее потеряем?

— Потому что мне пришлось прикончить рельсовые, — объяснила Бобби. — Захватив их, мы могли бы держать оборону. Но мы их не захватили, а испортили. Будь у нас дюжина кораблей вроде «Роси» или парочка чего–нибудь класса «Доннаджер», могли бы удержаться. Но для этого надо их сюда привести, а Инарос, надо полагать, сейчас не пожалеет последней гранаты и пули, лишь бы попасть в задницу любому идущему к нам кораблю. И хорошо, если его патрон с Лаконии еще не послал им же украденные марсианские корабли, чтобы нас ликвидировать.

Узел, чуточку распустившийся после высадки на Медину, снова стянулся у Холдена под ложечкой.

— О, — протянул он, — вот как. Ну а план на этот случай у нас есть?

— Драться как черти и надеяться, что плохие парни, убивая нас, потеряют время и не успеют закрепиться до прибытия тех, кого пришлют нам на смену Авасарала с Ричардс.

— А-а.

— Мы были покойниками с той минуты, как я подорвала тот реактор. Что не лишает нас достоинства. Да и холм здесь хорош.

— Что–что?

Бобби взглянула на него, удивляясь, что Холден не узнал идиомы.

— Хороший холм, чтобы на нем умереть.

Глава 47 Филип

— Как это было? — с деланой небрежностью спросил Филип.

Ее звали Мартой. Широкое лицо вдоль подбородка было забрызгано родинками. Волосы светлее кожи. Она одна из собравшихся в клубе вроде бы готова была терпеть новичка. Когда затеяли караоке, протянула ему микрофон — он, впрочем, не взял. Когда зал наполнился, пустила его за свой столик, с краю. Не то чтобы с ней, но и не совсем отдельно. Она выросла на Каллисто, здесь и родилась. Работала на каком–то складе, выписывала квитанции. Была примерно годом старше него. Когда это случилось, ей исполнилось шестнадцать.

Она прищурилась, склонила голову к плечу.

— Налет? Тебе зачем?

— Интересно, — пожал плечами Филип. В зале притушили свет, она могла и не заметить, как он покраснел. — Сколько я здесь, столько об этом и слышу.

Марта покачала головой, отвела взгляд. Кто–то, проталкиваясь к стойке, навалился на Филипа сзади. Тот собирался извиниться — подыскивал слова, — когда Марта заговорила:

— Был айне день, да. Проснулась утром, как всегда. Собралась в школу. Мама приготовила на завтрак хаш и кофе. Просто айне день как отра [19] . Болтала с кем–то в зале, и тут тряхнуло. Всего раз. Не сильно, но все почувствовали. Стали спрашивать друг друга — все почувствовали. Потом вошел учитель, весь в рапитамине, велел идти в укрытия. Что–то стряслось на марсианских верфях. Думали, реактор рванул. И то было плохо. Только мы вошли, оно опять, и хуже. Много хуже.

19

Обычный день, как другие.

— Но били только по марсианской верфи, — сказал Филип.

Марта пожала плечами.

— Камешек–то один. Нельзя пнуть одну половинку мяча. В общем, включилась тревога, все плачут. А когда нас выпустили, ее уже не было. Марсианская верфь деленда, и половина наших с ней. Было просто… но се [20] . Раньше одно, после другое.

— Но с тобой ничего не случилось, — заметил Филип.

Марта чуть заметно качнула головой.

— Мама погибла. Ее убежище треснуло.

20

Не то, иначе.

Филипу ее слова пришлись прямо под дых.

— Извини.

— Говорили, это было быстро. Она даже не поняла.

— Да, — сказал Филип. Его ручной терминал звонил четвертый раз за час.

— Ты точно не хочешь ответить? — спросила Марта. — Твоя девочка крепко тебя добивается.

— Нет. Не надо, — ответил он. И еще: — У меня тоже нет матери.

— А с твоей что?

— Ушла от отца, когда я был совсем маленьким. Папа рассказывал, он меня спрятал, потому что она сошла с ума. Я не знаю. Я ее впервые увидел несколько месяцев назад, но теперь ее снова нет.

— По–твоему, она похожа на сумасшедшую?

— Да, — сказал Филип. И: — Нет. Похоже, она сама решила уйти.

— Сурово.

— Она мне сказала: у каждого в жизни есть одно право — право уйти.

Марта недоверчиво хмыкнула.

— Сучье дело — сказать такое сыну.

Вход в клуб был устроен как шлюз — с наружной и внутренней дверью по концам короткого коридора, чтобы входящие не впускали яркого света снаружи. Яркая полоска и несколько силуэтов означали, что обе двери открылись разом. Филип подумал, не рассказать ли девчонке побольше. «Я думал, что видел, как она покончила с собой, только она, оказывается, не умерла. Просто опять ушла». Это было бы правдой, хоть и мало походило на правду. О таком можно говорить только с теми, кто там был. Ручной терминал снова звякнул.

Кто–то резко толкнул его. Табурет накренился, Филипу пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Марта вскочила с криком:

— Берман, кве са?

Филип медленно обернулся. Толкнул его ровесник, может, годом или двумя старше. В темно–зеленом спортивном костюме с логотипом погрузочной компании на рукаве. Подбородок вздернут, грудь колесом, плечи расправлены. Все в нем предупреждало о готовности к драке, однако Филипа он не ударил.

— Кве наммен?

— Филип, — ответил Филип. Тяжесть пистолета в кармане ощущалась как оклик. Филип медленно, хладнокровно продвинул ладонь к рукояти. Марта втиснулась между мужчинами, раскинула руки. Заорала, что Берман — этот, со вздернутым подбородком — не в своем уме. Что он дурак. Что она всего–то поговорила с койо, а Берману ревность крышу снесла, и валил бы он. Берман все вертел головой, пытался через ее плечо разглядеть Филипа. Филип ощутил, как вскипевшая было злоба в нем затихает, словно снятый с огня суп. Достать пистолет, навести — медленно, чтобы койо успел понять, что его ждет, — потом бабах и удар отдачи в кисть. Он — Филип Инарос. Он убил миллиарды. Он убил мать Марты.

— Ничего, — сказал Филип, вставая. — Недоразумение. Без обид, са–са?

— Беги, мудак пинче! — выкрикнул ему в спину Берман, потом что–то закричала Марта, Берман ответил, но Филип уже протиснулся в поддельный шлюз и дальше, в коридор. Здесь было светло. Запах спиртного и дыма еще несколько секунд держался вокруг него, потом его унесло ветерком из вентиляции. Филипа трясло. Колотило. Руки чесались кому–нибудь или чему–нибудь врезать. Он шел, не понимая, куда идет, лишь бы двигаться. Притомить засевшего у него в крови зверя.