Пепел. Хроники Риада

– Здесь родник неподалёку, – ответила она на вопрос стражника, не поднимая взгляда. – Мы хотели набрать воды.

– Воинам тоже наберите, – грубовато приказал мужчина и всучил девушке несколько мягких кожаных фляг.

Тому, что он последовал за ними, ХынСаа не удивилась; но присутствие воина отзывалось в ней напряжением и неприятным предчувствием всё то время, пока они с Фийхой наполняли мешочки водой.

– А ты хорошенькая, – сально заметил стражник, когда девушка в очередной раз поднялась с корточек, чтобы протянуть ему полную воды флягу.

Полный презрения взгляд, который ХынСаа метнула в воина, к её удивлению, его лишь позабавил.

– И смелая, – довольно заключил он. – Я поговорю с Курхо, может, он мне тебя продаст, – протянул стражник, словно рассуждая с самим собой.

Девушку пронзило болезненной мыслью, что всё племя отныне в рабстве, лишённое свободы и права даже на собственную жизнь. Прерывистым вздохом она уняла желание возразить мужчине и продолжила набирать влагу в мешочек. Сидевшая рядом Фийха закрутила крышку на ещё одном и отложила его к тем, которые они набирали для пленников.

– Поторопимся, ХынСаа, – тихо попросила она, пряча беспокойство.

– Я уже закончила, – откликнулась ХынСаа, поднимаясь, и вскрикнула от неожиданности, обернувшись и поняв, что воин стоит прямо перед ней. – Возьмите, – поспешно всучила ему девушка последнюю флягу. – Мы пойдём… – отступая, проронила она и едва не упала, поскользнувшись на мокрых камнях.

– Что ж ты такая пугливая? – мягкие, низкие нотки в голосе стражника напугали девушку ещё сильнее.

– Пойдём, Фийха, – хватая подругу за руку, попросила ХынСаа.

Воин отбросил фляги и решительно шагнул в их сторону; оглянувшись на Фийху, девушка успела подумать только о том, что при побеге их всё равно скоро обнаружат. Дорогу же к костру им преградил стражник, протянувший руку к ХынСаа с явным намерением схватить.

– Не тронь её! – прорезало ночь полное ярости.

Никогда прежде ХынСаа не слышала в голосе матери такой злости, такой воли, такого желания защитить; Тханана никогда и не повышала голоса, сейчас же в её крике смешалось столько угрозы и вызова, что воин, оборачиваясь, выхватил меч почти инстинктивно. Шок на его лице в тот миг, когда он понял, что ему угрожает женщина, сменился неподдельной злостью и негодованием на себя оттого, что принял вызов, пусть и невольно. ХынСаа не знала, что стало причиной последовавшего за этим быстрого, точного, беспощадного удара: – желание вернуть унижение или порыв того, кто привык проливать кровь, – но, выросшая в семье воинов и среди воинов, она бросилась к матери до того, как стражник поднял меч…

– Нет! Уни! Уни… – поперхнулась девушка, подхватывая начавшее оседать тело матери.

Глубокая борозда, протянувшаяся от левого плеча до правого бока, вмиг пропитала хлынувшей кровью платье и шаль Тхананы. Побледневшее лицо Матери племени исказила боль, по телу её пробежала крупная судорога, и, вцепившись в плечи дочери, женщина медленно осела вместе с ней на траву.

ХынСаа не заметила ни подбежавшей Фийхи, ни других воинов, не услышала криков удерживаемых ими пленников. Не раз лечившая вместе с матерью односельчан, она часто встречала смерть, разглядела и сейчас в любимых глазах её неумолимую тень.

– Уни, – прошептала она, глотая воздух, чтобы удержать в себе слёзы, и беспомощно, в тщетном порыве зажала ладонями страшную рану. – Моя уни, моя любимая уни… Как же… Почему сейчас?..

Откуда-то появилась протянутая женскими руками ещё одна шаль, которую девушка с силой прижала к ране. Хрипло дышавшая Тханана затихла, казалось, лишившись чувств, но тотчас подалась к дочери, сжав её плечи.

– ХынСаа, – прохрипела мать. – ХынСаа, слушай меня внимательно… Ты Мать племени отныне, – тяжело выговаривая слова, выдохнула она. – Защити детей, они должны вернуться в Таргам… слышишь? Защити…

– Обещаю, уни, – закивала ХынСаа, судорожно всхлипнув. – Обещаю…

Тханана закрыла глаза, сжимая плечи дочери до боли, до онемения; ХынСаа в отчаянии оглядела её шептавшие молитвы губы – мать словно боялась не успеть и вымаливала у смерти ещё несколько мгновений.

– ХынСаа…

Выдох был тих, как колебание стебелька. Девушка наклонилась ещё ниже, вслушиваясь до звона в ушах.

– Первая Мать племени… оставила завет. Мне передала моя уни… – чуть слышно промолвила Тханана. – Когда вернёшься в Риад… разгляди отчаяние там, где все увидят гнев… Помоги тому, кто будет сражаться с помощью… Найди того, кого спрячет его обещание… найди, ХынСаа. Непременно найди…

ХынСаа прерывисто выдохнула, когда тело матери, отяжелев, обмякло в её руках. Грудь пронзило ослепительной болью, и девушка упала на Тханану, зарываясь в её мягкие волосы лицом и чудом сдерживая горящие под веками слёзы. В ушах странно звенело, пробегала по коже дрожь, а тупивший сознание шок пропускал в него лишь одну мысль: «Напрасно я пошла за водой, напрасно…».

Не сразу она ощутила на своём плече руку Фийхи, с трудом расслышала её слова:

– ХынСаа! ХынСаа, подними голову.

Девушка усилием воли успокоила бушевавшие в сердце горечь и отчаяние и медленно села, осторожно выпустив мать из объятий. Лицо сидевшего перед ней Дийнала светилось сдержанным участием и печалью, он вгляделся в глаза ХынСаа и обратился к ней внушавшим доверие, спокойным тоном:

– Попрощайся с матерью, ХынСаа. Я отвезу её тело в могильник.

Сглотнув ком в горле, ХынСаа провела дрожащими пальцами по устам и беспомощно оглядела мать. Традиции требовали похоронить её в одном из могильников, которые изредка встречались на склонах вблизи селений, ныне пустовавших. Погрузившись в пучину боли, девушка и забыла об этом.

– Спасибо, Дийнал, – сорвалось с её губ глухое.

Она понимала, что сама не сможет сделать того для Тхананы, и помощь воина была неожиданным подарком. Девушка мягко провела ладонью по щеке матери и, склонившись, поцеловала в закрытые глаза. Большего она себе не позволила и, поразмыслив, сняла с шеи Тхананы серебряную подвеску. Не так, не так она думала получить от матери медальон, который передавался новой Матери в день её принятия племенем. Повесив кулон на грудь и спрятав её под ворот, ХынСаа помогла воину поднять тёплое ещё тело Тхананы на руки. Конь Дийнала после короткого приказа опустился на землю, и мужчина сел в седло, держа покойную в объятиях. Схватив одной рукой поводья, он кивнул на полный боли и сожалений взгляд ХынСаа; конь поднялся на ноги и поскакал прочь, унося с собой последнего родного человека девушки и спокойствие, которое ей дарила мысль, что мать рядом.

Воспитанная горами и их строгими законами сдержанность не дала ХынСаа времени на долгое прощание; отвернувшись от вида лугов, едва в ночи растворился силуэт всадника, девушка окинула взором Фийху и стоявших вокруг воинов, молча подобрала с травы полные воды фляги и направилась обратно к пленникам. Она не заметила уважения и восхищения, которое в некоторых воинах вызвали её вмиг повзрослевший взгляд и прямая спина.

– ХынСаа, – тихо окликнула её Фийха, когда они устроились на траве подле остальных женщин.