Перед бурей

системы, о рождении и угасании звезд, о жизни на других

планетах, о бесконечности вселенной. В ходе нашей дис

куссии мы камня на камне не оставили от религиозного

учения о сотворении мира.

Мало-помалу мы перешли к чтению собственных произ

ведений в кружке. Я ознакомил кружок со своей статьей

«Наша гимназическая наука», о которой упоминал раньше.

Она нашла горячий отклик в сердцах всех членов кружка,

и мы долго и страстно обсуждали те «реформы», которые

следовало бы внести в систему средних учебных заведе

ний. Потом — это было уже в начале 1899 года — Олигер

прочитал нам только что написанную им повесть «Друг»,

которая произвела на нас тогда сильнейшее впечатление.

Повесть была выдержана в стиле полудетской трагической

158

романтики, но от этого она только еще больше нам нрави

лась. Содержание ее вкратце сводилось к следующему.

Герой повести Николай, от чьего имени ведется рас

сказ, имеет друга Петра Дартани, которого считает гением

и на которого почти молится. Петр — сын итальянского

анархиста и белокурой русской красавицы — молод, умен,

энциклопедически образован, но безнадежно болен тубер

кулезом. Мать Петра умерла, когда он был маленьким

мальчиком, отец после того с отчаянья покончил с собой.

Сирота Петр остался без призора и средств, и ему при

шлось бы совсем плохо, если бы какая-то бабушка во-вре¬

мя не умерла, оставив внуку порядочное состояние. В ми

нуту растроганности и откровенности Петр рассказывает

Николаю самый замечательный эпизод своей жизни —

встречу с знаменитым чудаком-астрономом Стеклевским,

устроившим свою собственную обсерваторию на вершине

горы в юго-западной части России. Петру тогда было

шестнадцать лет, и он явился к Стеклевскому с просьбой

взять его к себе в учебу. Услышав фамилию Петра, Стек¬

левский пришел в сильное волнение: оказывается, он был

другом его отца. Петр поселился у Стеклевского и начал

обучаться у него астрономическому делу.

Спустя некоторое время Стеклевский серьезно заболел

и перед смертью открыл свою тайну Петру: в молодости

Стеклевский был польским революционером-националистом

и участвовал в подготовке восстания 1863 года. Он уже

тогда поселился на горе, но сделал это из соображений

конспирации; в уединении он писал пламенные обращения

к польскому народу, которые потом печатались в соседнем

городе. Скоро, однако, Стеклевский, столкнувшись в среде

революционеров с одним предателем, разочаровался в ре

волюционерах вообще и решил посвятить себя астрономии.

Он уехал за границу, где, между прочим, впервые встре

тился с отцом Петра, и спустя три года вернулся опять на

свою гору, привезя с собой полное оборудование обсерва

тории и, в первую очередь, ее гордость и красу — знаме

нитый рефрактор, изготовленный по его собственным ука

заниям, рефрактор, дававший при шестнадцати дюймах

в диаметре изумительно ясное изображение с увеличением

в пять с половиной тысяч раз! С тех пор Стеклевский

превратился в ученого-отшельника, зарылся в книги и ас

трономические наблюдения, изучил астрономию, химию, фи

зику, геологию, ботанику, зоологию, даже теологию и ис-

торию, сделал массу важных открытий и изобретений.

И вот теперь он безвременно умирал на руках Петра.

И когда, наконец, знаменитый ученый испустил дух, Петр

решил, что тот заслуживает совсем исключительной моги

лы: он вложил тело Стеклевского в трубу его шестнадца

тидюймового рефрактора, а трубу эту замуровал в камен

ном склепе в толще горы. Так навсегда исчезли и Стек¬

левский и его ни с чем не сравнимый инструмент.

Закончив свой рассказ, Петр хватает в руки скрипку

вдобавок ко всему прочему, он был еще замечательным

виртуозом-композитором) и импровизирует величествен

ную «Песнь солнца», которая в потрясающих звуках вос

производит трагическую историю могучего светила — его

зарождение, его развитие, его буйный расцвет, его угаса

ние, его смерть...

Легко себе представить, как должно было действовать

подобное произведение на разгоряченное воображение пят¬

надцати-шестнадцатилетних мальчишек. Олигер сразу, од

ним ударом, был вознесен в наших глазах на пьедестал

«настоящего писателя» (каковым он впоследствии и стал).

Но кружок не только имел для нас огромное воспита

тельное значение, — он мобилизовал также нашу обще

ственную энергию, и нужен был только известный толчок

со стороны, для того чтобы эта энергия сразу же отлилась

в форму практических действий. Такой случай очень скоро

представился.

Россия в то время уже была беременна революцией

1905 года. Уже по промышленным центрам прокатилась

волна широких экономических стачек рабочих. Уже в Мин

ске состоялся Первый съезд Российской социал-демокра

тической рабочей партии. Уже либеральная буржуазия

крупных городов громко заговорила о необходимости кон

ституции. Уже радикальствующая интеллигенция стала

усердно перекрашиваться в розоватые тона легального

марксизма. Уже в темной глубине крестьянских масс на

чалась медленная, но грозная раскачка, несколько лет

спустя приведшая к мощному «аграрному движению».

Правда, все это происходило где-то там, далеко, в боль

шом и широком мире, от которого до нашего Омска «три

года скачи — не доскачешь». Но все-таки глубокое волне

ние, охватившее страну, какими-то неведомыми, подпоч