Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947

Так в эти летние месяцы причудливо переплелось анекдотичное с высокодуховным, частное — с общественнополитическим.

Хотя в этом лагере тоже было нелегко, но зато у нас за все лето никто не умер.

После того как на кожевенном заводе был размещен филиал лагеря, все зажили намного лучше. Там имелся немецкий лечебный рыбий жир, который использовался в сотнях бочек для обработки кожи. Нескольким пленным удалось раздобыть для нас целую двухсотлитровую бочку рыбьего жира. Теперь уже никому не грозила дистрофия. И только из-за того, что лагерная медсестра была на редкость твердолоба, пленных опять заставили остричься наголо. А ведь у многих уже отросли красивые длинные волосы!

Осень 1945 года обещала быть хорошей.

Но осень и так всегда была для меня самым удачным временем года.

И вот я со спокойной совестью ожидаю наступления осени. Ничто не может потрясти меня осенью. Возможно, именно поэтому осенью несчастья обходят меня стороной.

Другие хвалят весну. Но только не я. Возможно, это связано с тем, что школьником я всегда боялся получить к Пасхе плохие оценки в школьном табеле.

Нет, я однозначно за осень.

И осень 1945 года, вторая осень в плену, тоже начиналась хорошо.

Хотя опять ходили разговоры, что три активиста на каких-то пятьсот военнопленных слишком сильно обременяют бюджет. Но до сих пор мне всегда удавалось выходить из затруднительного положения.

Для меня ничего не значило, если несколько недель мне приходилось работать в колхозе.

Но на этот раз с направлением нас на работу в колхоз дело обстояло действительно серьезно. Уже была середина сентября, когда колхозы взмолились о помощи.

Поскольку рабочие бригады не формировались, то всех военнопленных погрузили на баржи и распределили по деревням, расположенным на берегу озера.

Вместе с одиннадцатью другими пленными я попал в Марьино. В деревню, в пяти километрах от берега озера (к востоку от Осташкова), где протекала небольшая речка, а в каждом деревенском окне виднелось множество цветов.

Бригадиром у нас был Герберт. Герберт умел говорить по-русски. Нет, в этот раз я совсем не хотел быть бригадиром.

Но все шло хорошо. Даже очень хорошо!

Председатель колхоза обещал нам дополнительное питание.

— Послушайте! — сказал я остальным нашим. — Сначала мы получим питание из лагеря. Каждые три дня я или Герберт будем привозить его из Осташкова. Но потом колхоз будет ежедневно выдавать нам по четыреста граммов хлеба на человека. Картошки столько, сколько мы сами захотим выкопать. Мы получим также белокочанную капусту. Кроме того, горох. И что особенно важно, пол-литра молока и двести граммов мяса!!

Нам казалось, что мы попали в сказочную страну.

Приступить к работе мы должны были только завтра. А сегодня нам разрешили принести немного дров, чтобы помыться в бане.

Повсюду нас встречают приветливо. Оказывается, что мы первые военнопленные, которых они видят в Марьине.

Наш конвоир выбирает себе самую хорошую квартиру.

Но и нам, одиннадцати пленным, грех жаловаться.

Я попадаю к старенькой бабушке в дом рядом с колодцем.

Уже в сумерках я помогаю соседке молоть зерно.

Впервые в жизни я мелю зерно. Сколько же лет может быть этим жерновам, которые я вращаю?

Соседка знаками показывает мне, что я вращаю жернова слишком быстро. Это нужно делать без спешки.

После этого я вместе с остальными сижу на корточках в бане, которую мы натопили уже сразу после обеда. Нашу одежду, в которой полно вшей и гнид, мы повесили под самый потолок, чтобы она как следует прокалилась на жаре. Мы ложимся на лавки и хлещем друг друга березовыми вениками. Потом освежаемся, обливаясь холодной водой из колодца.

Закончив мыться, мы поем.

Полдеревни собирается на улице перед баней и слушает, как поют немцы.

Никому не хочется рано ложиться спать. Какое-то время я еще стою в саду, прислонившись к яблоне.

В воздухе стоит густой запах зелени: укропа, петрушки и каких-то других пряностей.

Вокруг полно летних цветов, которые уже отцветают.

Над лесом раскинулось бездонное небо. Так было здесь всегда.

На небе загорается первая звезда.

Именно ее я отыскал, когда прощался с женой. Тогда я сказал ей:

— Это наша звезда!

Когда я вхожу в избу, выясняется, что бабушка уступила мне свою кровать, а сама забралась на печь.

— Это ни к чему, бабушка! — обращаюсь я к ней.

— Нет, нет, ложись на кровать! — настаивает она. Она думает о своем внуке, который пропал без вести. У нее все пропали без вести. И муж, и сыновья.

Только Николай пишет иногда из Ленинграда. Николай уехал туда в командировку.

Все мужчины из их деревни уехали в командировку. На какую-нибудь большую стройку. На Урал или в Среднюю Азию. (Всех мужчин, кого не мобилизовали, отправили разворачивать эвакуированные заводы на востоке страны и ковать оружие для действующей армии. А оставшиеся женщины, подростки и старики должны были обеспечивать продовольствием «фронт и тыл» — армию и тех, кто трудился на ее победу. — Ред.) Кто знает, вернутся ли они когда-нибудь назад!

Когда я ложусь в кровать, бабушка накрывает меня одеялом.

— Как моя родная бабушка в Германии! — говорю я ей. И она улыбается в ответ.

На следующий день рано утром мы уже стоим у въезда в деревню. Но никто не приходит, чтобы забрать нас на работу. Только в десять часов мы выходим в поле.

Норма составляет полтонны картофеля на человека.

Мы копаемся в бороздах, которые оставил плуг с запряженными в него двумя быками.

Но картошка оказывается размером не больше ногтя большого пальца.

— Как же мы выполним норму?

Председатель колхоза и сам все понимает.

— Никто не сможет выполнить норму! — успокаивает он нас. Несмотря на это, он выделяет нам, пленным, дополнительное питание. Даже мясо. Все происходит как написано в Библии: в нашу честь забивают теленка.

Когда на следующий день нас посылают молотить горох, хотя в поле еще стоит овес, мы не можем этого понять.

— Товарищ начальник! — говорит один из нас, кто дома занимался сельским хозяйством. — Молотить горох можно хоть до самого снега. Сейчас надо жать овес!

— Да, да! — говорит председатель колхоза, успокаивая нас движением руки. — Я сам знаю. Но через восемь дней из Осташкова приедет грузовая машина. Мы должны сдать государству горох!

Ну что тут скажешь? Нам должно быть все равно.

Одного из нас мы оставляем в деревне готовить нам обед. Он устроился на старой кухне, где раньше готовили корма для свиней. Мы едим за троих!

Каждое утро начинается с кружки молока. Четыреста граммов хлеба и картошка в мундире, сколько хочешь!