Переход

А возвращались в основном те, кто занимался восстановлением разрушенных заводов и жилья — и эти люди действительно вкалывали буквально от зари до зари, и таких привлечь к каким-то «сторонним работам» было невозможно. Но строить-то действительно требовалось очень много всего, так что вся надежда была лишь на сельскую молодежь. Но и ее требовалось как-то заинтересовать — и Алексей занялся изготовлением оборудования, способного сельский люд заинтересовать в работе очень сильно.

В начале века уже двадцать первого какой-то аргентинский (или перуанский) инженер придумал удивительно просто девайс: ручной пресс, развивающий усилие порядка двухсот пятидесяти тонн. В нужный момент развивающий, на последней стадии сжатия уложенного в специальные форма материала — и при таком сжатии обычный грунт превращался в настоящий камень. То есть камень все же искусственный, но инженер за изобретение этой довольно несложной железяки получил специальную премию от ООН: на этом прессе неграмотный крестьянин из самой захудалой развивающейся страны мог за день изготовить несколько тысяч очень прочных кирпичей. Не требующих обжига или еще какой-то дополнительной обработки, и для изготовления кирпичей не нужен был ни цемент, ни какой иное связующее. Правда, одна деталь такого пресса выдерживала до полного износа десяток, максимум два десятка тысяч «циклов», но на замену деталюшки стоимостью в пару тогдашних американских долларов уходило не более получаса.

Первая же железяка привела Васю Николаева в бурный восторг. Не сразу: он сначала пробовал полученный кирпич в воде размочить — ну не мог он поверить, что простая земля может стать водостойким камнем. Ну а когда убедился в том, что материал выходит совершенно замечательным, снова помчался в Минск к товарищу Пономаренко с докладом о новом выдающемся достижении «юного партизана». Алексею эта затея стоила поставки двух установок газосварки «вне лимитов», а еще в Приреченское трофейные команды начали стаскивать горелые немецкие танки: он довольно подробно объяснил Васе, почему лучше всего эти прессы делать из броневого листа. И танков притаскивали очень много…

А еще в Приреченское по поручению Пантелеймона Кондратьевича притащили уже настоящую электростанцию, с паровой турбиной и котлом, который теоретически мог работать на дровах и на торфяных брикетах. Не особо большую электростанцию, мощностью чуть больше мегаватта с четвертью — но теперь проблем с электричеством в поселке не стало. А еще не стало проблем с бензином для двух грузовиков: на них специально выделенные люди возили из расположенного неподалеку небольшого карьера известняк. Нужный как для изготовления цемента (не портланд, а простого «известкового», на котором в России веками дома поднимали), а еще часть гашеной извести подсыпали в земляную смесь для кирпичей: с ним кирпичи становились еще прочнее. Правда не сразу, а где-то через год они прочнее становились — зато из таких можно было уже здания строить не только двухэтажные, а и гораздо более высокие. Хоть в пять этажей дома строить было можно!

Для изготовления торфяных брикетов Алексей изготовил пресс попроще, хотя опять-таки «ручной» — но с рабсилой, обеспечивающей «энергетическую безопасность» поселка у него проблем вообще не стало: во-первых, мужикам, изъявившим желание поработать в свободное от сельского хозяйства время, в качестве оплаты просто отдавался каждый десятый изготовленный ими кирпич — а для восстановления разрушенного им кирпичей нужно было немало. Во-вторых, за определенный объем всего изготовленного не мужику лично, а уже колхозу передавался новенький трактор, а при особом усердии они могли и картофелекопалку заполучить. И вот это энтузиазм селян поднимало на недосягаемую высоту: о прошлогоднем урожае в районе уже легенды ходили, а нормы сдачи продовольствия государству иных путей к достижению личной сытости вроде и не демонстрировали.

В самом Приреченском с сельским хозяйством все стало уже совсем хорошо: когда есть трактора, то оказалось нетрудно распахать и заброшенное поле в две сотни гектаров (то самое, куда вела «дорога через мост»), распахать все огороды в самом поселке и засадить всяким еще около пятисот гектаров уже «на этой стороне». Из «всякого» в основном была та же картошка, полторы сотни гектаров засеяли овсом (семена обком выделил) и сотня гектаров — рожью.И мужики надеялись на то, что урожай все же уродится… достаточно приличный: поля-то три года простояли неиспользованными, то есть почти уже в залежь превратились…

А к осенней страде у Алексея вышло подготовиться вообще шикарно: ему в основном одинаковые танки таскали, которые в советской армии назывались Т3. Разбиты буквально в хлам (относительно целые все же утаскивали в тыл для каких-то своих нужд), но их этого хлама, снабженного в основном гусеницами, катками и прочими деталями подвески, а так же частично сохранившимися моторами удалось к августу собрать почти два десятка аппаратов, способных самостоятельно передвигаться по полям и таскать за собой уже пятилемешный плуг. Или даже два таких плуга, если поле еще не заросло подлеском…

Правда достичь выпуска трех тракторов в сутки в августе не получилось, все же этот рубеж был больше «светлой мечтой» Алексея, а не каким-то обоснованным планом — но и один трактор, ежедневно выкатывающийся из (всё ещё) мастерской внимание обкома привлек. Настолько привлек, что Пантелеймон Кондратьевич лично в поселок приехал:

— Скажи мне, партизан, только честно: а утроить производство тракторов, ну хотя бы на следующий год, возможно?

— Конечно возможно, тут возможно и в десять раз производство увеличить, и даже в сто. Но как это сделать — я не знаю. То есть знаю, но не всё.

— А что знаешь? Может, если мы тебе других специалистов найдем. Которые знают то, что ты не знаешь…

— Ну хорошо, расскажу, мне языком молоть не тяжело. Чтобы наладить производство — любое производство, не только тракторов — нужно много электричества. Которого у нас пока нет и вроде взять его неоткуда, однако если хорошо подумать…

— Судя по твоей хитрой физиономии, ты уже подумал. Рассказывай.

— Рассказываю. Здесь неподалеку, на Двине, можно — и нужно построить ГЭС. Сразу предупредить хочу: слушать нынешних проектировщиков, которые строили всякие ДнепроГЭС, Волхов и Свирь, категорически не стоит: они-то привыкли всякое грандиозное строить — а тут грандиозного ничего построить не получится. Плучится небольшая ГЭС, относительно небольшая, мегаватт так на сорок. Не потому что более мощную построить нельзя, а потому что более мощную построить нельзя…

— Партизан, а ты, часом, не выпивши?

— Нет, я просто не договорил. Более мощную построить нельзя без того, чтобы не затопить сотни квадратных километров полей и лесов. Но и сорок мегаватт — это уже прилично, к тому же ее стройка обойдется раз в несколько дешевле какой-нибудь грандиозной станции мегаватт аж на пятьдесят.

— Это у тебя сарказм такой?

— Ну да. А еще я знаю, как ГЖМ, точнее плотину ГЭС построить, потратив раз в пять меньше цемента. Если вместо цемента взять золу…

— Так известковый цемент застывать будет полгода.

— Не известковый, и золу нужно брать не простую, а ту, которая в угольных станциях в трубу вылетает и в циклонах на выходе оседает. Этой золой можно будет восемьдесят процентов цемента в бетоне заменить, а чтобы бетон все же получался прочным, его после укладки нужно будет паровым катком уплотнять. Про золу вы можете у химиков каких-нибудь уточнить, а как строить — я могу отдельно рассказать и даже показать.

— А ты откуда это знаешь?

— Читал.

— Где? Я тоже почитать про такое хочу.

— Когда партизанил, то иногда какие-то бумаги у немцев забирал, и там про такое и прочитал. Только я думал, что бумага неважная, к войне не относящаяся… знал бы — то специально сохранил бы. Хотя тоже вряд ли: с собой и без того много тяжестей таскать постоянно приходилось…

— Что-то мало верится…

— У вас в Минске хоть один паровой каток есть?

— Найдется… бензиновый сойдет?

— Вполне. Тут, Пантелеймон Кондратьевич, дело уже налажено, ребята трактора и без меня прекрасно научились. Поэтому давайте я с вами в Минск прокачусь и там какую-нибудь улицу таким бетоном и заасфальтирую. А через месяц вы сами увидите, что получилось.