Переиграть войну! Пенталогия

– Он что – тоже тут?

– Тут, тут… В бинокль смотрит.

– Так… Отставить копать. Михайлюк, вернитесь на пост! – И, повернувшись уже ко мне, спросил: – Что вы хотите?

– Я вам уже сказал.

– Товарищи, – обернулся он к спутникам. – Сами видите, какая обстановка. Отойдите в сторону.

Не зря мы ночью надрывались, таща на горбу пустой корпус от «сотки». Ведь, по сути, мы знали только одно – место, куда «гости» точно придут. То есть – этот холмик. Вот сюда мы и закатили бомбу, а потом битый час ползали по лесу, уничтожая следы.

– Только не очень далеко, а то вас могут неправильно понять. Рванут тогда меня с вами за компанию – и все…

– А могут? – поинтересовался лейтенант.

– А вы проверьте.

– Поверю вам на слово…

Я поднялся с земли и, взойдя на холмик, устроился на пеньке, под которым раньше лежала лопатка.

– Итак, товарищ лесник, я вас слушаю.

– Как я понимаю, вы – командир местного партизанского отряда. Оставлены здесь с задачей организации партизанского движения. Так?

– Так. А кто вы такой?

– Заместитель командира по оперативной части спецгруппы ГУГБ. Капитан госбезопасности. Оперативный псевдоним Бродяга.

– И вы можете предъявить мне документ, подтверждающий ваши полномочия?

– А вы?

– Извольте. – В руках лейтенанта образовалась «шелковка» [135] с отпечатанным на ней текстом.

И что это тут?

«Лейтенант госбезопасности Зайцев… Является командиром партизанского отряда…»

Подпись, печать – все, как положено.

135

«Шелковка» – документ (как правило – пропуск или пароль), отпечатанный на тонкой шелковой ткани.

– Достаточно. Такого документа, как у вас, я не имею.

– Почему?

– Потому что характер полученного нами задания прямо запрещает вступать в контакт с кемлибо из местного населения или представителей партизанского движения.

– Это почему же так?

– Приказ… – развел я руками. – Руководству виднее.

– И я должен вам верить?

– Ну, я же не говорю вам, что у меня нет вообще никаких документов. Во всяком случае, удостоверить свою личность я могу. – И я протянул ему свой «проездной» с вложенной в него карточкойзаместителем на АПС. Правда, в руки ему их не отдал, показал из своих.

Если эти документы и вызвали какието подозрения, то виду он не подал.

– Странно. Служебное удостоверение у вас есть, а других документов нет. Да и звание не соответствует.

– Все правильно, лейтенант. Не соответствует. Не спорю. Просто здесь я капитан.

– И что дальше?

– Это я у вас спросить должен. Как старший по званию.

– Я вам не подчинен, товарищ капитан. У меня свое руководство есть.

– Ну, это же не я к вам на базу ввалился? Это ваши радисты чуть не подставили по удар мою стоянку.

– Хорошо, с этим мы разобрались. Инцидент можно считать исчерпаным?

«По говору – москвич, и предложения грамотно строит. Как минимум десятилетку окончил», – в темпе прокачал я своего оппонента.

– Да. У меня к вам больше вопросов нет.

– А вот у меня – есть!

– Задавайте.

– Я не могу правильно выполнять полученную мной задачу, не зная, каких еще сюрпризов ожидать с вашей стороны!

– С моей? Никаких. Тут у нас склад взрывчатки, и мы не собираемся шуметь в этом районе. Да и вам не советуем.

– Спасибо. С шумом мы уж какнибудь без вас разберемся. Опять же – на это руководство есть.

– Экий вы, лейтенант, упрямый! Хорошо. Доложите по команде, что вошли в контакт со спецгруппой «Рысь». Вот и посмотрим, что вам из Москвы ответят по этому поводу. Только большая просьба к вам у меня будет…

– Слушаю.

– Можете упомянуть мой псевдоним, в крайнем случае назовете фамилию – Таривердиев. Но не более! Если вы сообщите, пусть даже и кодом, то, что прочли в моих документах… я даже предположить не берусь, что воспоследует. Да, и еще… на связь выходить ближе тридцати километров к югу от Слуцка не рекомендую, мы за последнюю неделю с десяток передвижных пеленгаторов засекли.

– Не надо меня пугать, товарищ капитан! Я не мальчик, а вы не учитель в школе! И тем более не надо мне указывать, что, как и где я должен делать! – Лицо его раскраснелось, видимо, до моего появления он считал себя большой шишкой.

– Док, ты слышал этого юношу? Что еще я должен ему сказать, чтобы он поверил и варежку закрыл?

– Слышал, – голос Дока звучал довольно отчетливо, не блеск, конечно, но что взять с портативной рации, спрятанной за куском коры в пне? Она была установлена в режим голосовой активации, поэтому нажимать на тангенту мне не требовалось. – Клинический случай. Называется – «никому не верю».

– Командиру сообщи. Пусть ему через его командование торцевание проведут.

Лейтенант был ошарашен! Он явно не понимал происходящего!

– Эээ… кто это тут? Что еще за торцевание?

– Это мой заместитель. Он сейчас в полукилометре отсюда. А торцеванием называется процесс вразумления непонятливых товарищей путем приложения кулака вот сюда, – я указал ему точку на лбу. – Еще вопросы есть?

– Нет… Вы действительно спецгруппа?

– Да. С особым заданием.

– Ну… так бы сразу и сказали, а то – бомбы, – мины…

Так, кажется, процесс пошел. Я поудобнее устроился на пеньке…

Из неотправленного письма

одного немецкого солдата.

« Здравствуй, милая Генриетта.

Вот выдалась свободная минута, и я решил написать тебе пару строчек. Служба моя проходит спокойно и размеренно. Я очень по тебе скучаю, но, к сожалению, обещанного отпуска мне пока не дадут. Сейчас в нашем батальоне некоторый некомплект водителей, поэтому придется задержаться в этой дикой России еще на несколько недель. Наверное, до нашей полной победы над большевиками. И хотя они сопротивляются все сильнее и сильнее, но ничто не сможет остановить немецкого солдата в его стремлении к победе. Так говорит наш командир, и мы ему верим.

Передай еще раз благодарность своему отцу. Если бы он мне не посоветовал пойти в НСКК [136] учиться на водителя, то я, наверное, сейчас оказался бы на передовой. А там сейчас очень жарко, хотя русские отступают повсеместно, но фельдфебель, которого я вчера подвозил, говорит, что большевики дерутся, как черти. Такого он не видел ни в Польше, ни во Франции. Еще он ругал наши тыловые службы за то, что мы вовремя не подвозим боеприпасы. И если продовольствие солдаты могут добыть сами, реквизируя его у противника, то снаряды и патроны им взять просто неоткуда. Ругался так, как будто мы в этом виноваты. Думает, что только у них пули свистят над головами. У нас тоже не все всегда идет гладко. Например, на прошлой неделе русские диверсанты взорвали мост, и нам пришлось делать крюк почти в сорок километров. К тому же иногда из лесов стреляют какието бандиты. Говорят, что это остатки окруженных и разбитых частей большевиков, которых озверевши е комиссары заставляют нападать на нас. Единственное, что мне непонятно, почему этих одичавших русских до сих пор не переловили. После нападений ребята из фельдполиции прочесывают лес вдоль дороги, и каждый раз впустую. А меж тем машины попадают на мины, а эти проклятые большевики продолжают нам досаждать. Помнишь рыжего Курта с соседней улицы? Так вот, три дня назад его убили. Хорошо, что у меня было расстройство желудка, и я не поехал в тот проклятый рейс. Тогда мы потеряли шесть водителей и четырех офицеров. Теперь у нас на восемь машин осталось всего три нормальных водителя. Приходи тся делать рейсов больше обычного, и вот результат – вчера Ганс заснул за рулем и въехал в столб. Вывел из строя грузовик, а сам попал в лазарет.

136

NSKK (НСМК, НСКК), нем. Das Nationalsozialistische Kraftfahrkorps (NSKK) – полувоенная организация в составе НСДАП. Организация возникла в 1931 году как правопреемник существовавшего с 1930 года Националсоциалистического автомобильного корпуса СА («MotorSA»). В 1934 году, после «Ночи длинных ножей», НСКК был выведен из состава СА и стал самостоятельным подразделением в составе НСДАП. В 1932 году численность НСКК составляла 10 000 членов, в 1934м – 350 000, а к 1939 году выросла до 500 000 членов. В задачи НСКК входило: контроль за использованием авто– и мототранспорта, развитие автомобилизма, пропаганда автомобильного туризма, организация спортивных соревнований, помощь полиции в патрулировании автобанов, распространение идей националсоциализма. В состав НСКК входили 23 спортивные мотошколы. С момента создания должность корпусного фюрера занимал Адольф Хюнляйн, а после его смерти в 1942 году – Эрвин Краус.

Система званий и обмундирование НСКК во многом совпадали с существовавшими в СА, отличаясь лишь в мелких деталях.