Переиграть войну! Пенталогия

– Александр Викторович, – на правах давнего члена группы Дымов позволял себе некоторые отступления от армейского протокола. – А если мы оставшиеся немецкие мундиры в чучела превратим и рассадим?

– Идея здравая, – согласился Саша. – Приступайте!

– Слушаюсь! – весело и звонко ответил Дымов.

«Всетаки мальчишество из него иногда так и прет! Хотя что ты хотел? По возрасту он даже тебе если не в сыновья, то в „очень младшие братья“ годится. А тут жуткая для неокрепшего сознания смесь большой ответственности и циничного отношения к жизни образца двадцать первого века».

– А ты о чем размечтался, Тоха? – Среагировав на голос командира, я понял, что все уже разошлись по своим делам, один я стою на месте, как те хрестоматийные «три тополя на Плющихе».

– Да так, о возрасте и отношении к жизни задумался…

– А, вон оно что, – протянул Саша. – Давай отойдем на пару слов, мне свежий взгляд кое на что нужен.

Мы присели на подножку «эмки».

– Родилась у нас тут со «Старым» идея, – издалека начал Фермер.

Я подбадривающе махнул рукой, продолжай, мол, командир.

– И заключается она в том, что на ту сторону всем кагалом нам лезть не следует.

– Это почему вдруг?

– А потому, Тоха, что могут нас там принять ох, как неласково… – тяжело вздохнул Саша. – Я все ж таки послужил в свое время… И особистов в отличие от тебя повидал. Иной раз просто так, на всякий случай мозги вытряхнут, а потом на место засунут, хоть и дело обычно яйца выеденного не стоит.

– Ну и чем оставшиеся тогда перешедшим линию фронта помогут, а?

– А ты подумай.

«Поморщив мозг», я спросил:

– Что, думаете, они там, в Москве, «убийц Гиммлера» испугаются?

– Ну, не до усрачки, конечно, но опасаться будут, особенно если часть из них на свободе останется.

– И кому на ту сторону идти?

– Тебе, Шуре и Доку.

– С Бродягой ясно, а почему я и Серега?

– Ты из нас самый в здешних реалиях подкованный, это, считай, сам по себе ценный подарок товарищу Сталину, а Док – врач. Один короткий, как его? Кон…

– Консилиум?

– Верно! Так вот, один консилиум с местными светилами – и половина доказухи, что мы не дезертиры и не шпионы, будет на руках.

– А что сам Док говорит?

– Он согласен. Впрочем, это как раз он сам идею подкинул. Сказал, есть коекакие идейки, которые санитарные потери смогут снизить, а сидя в Белорусских лесах, их внедрить будет сложновато.

– Получается, мы наступление по трем направлениям проводить будем… – констатировал я. – Шура будет рассказывать подробности про «наши» тайны, Док врачей «лечить» будет, а мне про вражину немецкую сказки рассказывать, так?

– Все верно, только направлений не три будет. Ты нас не учел. От меня «посылочка» персонально Судоплатову и его орлам будет. Документов трофейных у нас два «сидора» уже набралось… Ну и вообще…

– Мда… «Подруга подкинула проблем»…

– Точно! Еще и песен им там споешь, – широко улыбнулся Саша.

– Ага, в комнате с очень мягкими стенами… – буркнул я в ответ, поскольку его оптимизма совершенно не разделял. – А через пятьдесят лет прогрессивнодемократические историки напишут трогательную до слез историю про гениального поэта, замученного «кровавым режимом».

Командир улыбнулся:

– А что, хорошая тема! А я мемуары напишу, если что. «Мои встречи с поэтом Окуневым». Звучит?

– Нет, если честно. А мемуары… Давай сейчас об этом не будем! Примета плохая.

– Давай, – покладисто ответил Александр. – И не переживай, время на раздумья у тебя еще есть.

* * *

Люк с Тотеном вернулись примерно через полчаса, в соответствии со вселенским законом подлости именно в тот момент, когда Емельян озаботился кормлением личного состава.

Вернее сказать, когда дошла моя очередь перекусить. Елито мы посменно – трое сторожат, трое питаются, а командир, Бродяга и Казачина в оперативном резерве.

Разносолов, естественно, никто не предлагал, но еда была вполне вкусной и уж точно – питательной. Пяток вареных картофелин, краюха пшеничного хлеба и половина копченого леща на брата – для нашей ситуации просто царская трапеза. За прошедшие дни даже бывшие военнопленные немного отъелись и перестали выделяться на фоне наших пусть и осунувшихся, но тем не менее упитанных физиономий.

Полностью объем усилий, прилагаемых нашим зампотылом [211] и начпродом [212] в одном лице для обеспечения отряда едой, представлял, пожалуй, только командир. За прошедший месяц я лично принимал участие как минимум в двух «спецоперациях». Оба раза мы проводили закупку еды у населения. И оба раза мы изображали «оголодавших» немцев. Хорошо еще, что с марками, как имперскими, [213] так и оккупационными, у нас проблем не было. Как пошутил Люк: «Клиент все больше денежный идет». Селяне продавали продукты охотно, а както я чуть не расхохотался в голос, услышав, как одна баба звала соседку принять участие в «спекуляции»: «Тонька, иди быстрее, эти не грабють!» Емельян во время этих экспедиций изображал переводчикаколлаборациониста и торговался со знанием дела.

211

Заместитель командира части по тылу и снабжению.

212

Начальник продовольственной службы.

213

Рейхсмарка – денежная единица Веймарской республики, Третьего рейха и послевоенной Германии с 1924 по 1948 год.

Рейхсмарка была введена 30 августа 1924 года. Она заменила бумажную марку (Papiermark), которая во время гиперинфляции 1914–1923 годов была обесценена. Курс обмена составил 1 000 000 000 000: 1 (один триллион папирмарок к одной рейхсмарке). Рейхсмарка была основана на золотом стандарте с курсом 4,2 рейхсмарки за доллар.

Хождение имперской марки на оккупированных территориях не допускалось, вместо этого были выпущены суррогатные денежные средства – оккупационные марки.

На всей оккупированной территории СССР в обращении были купюры единой военной эмиссии, выпускаемые Германией для всей оккупированной Европы, – выпуски Reichskreditkassen (Имперские кредитные кассы). Германия использовала билеты Имперских кредитных касс как «деньги вторжения», т. е. они выдавались непосредственно войсковым организациям для расчетов с местным населением. После оккупации военные деньги могли заменяться местной валютой, при этом военная валюта официально сохраняла платежную силу. Как и во многих оккупированных странах Европы, так и на захваченной территории СССР немецкие власти сохранили за национальной валютой – советским рублем – силу законного платежного средства наравне с оккупационными марками. 1 марка приравнивалась к 10 рублям, т. е. 1 марка была равна 1 червонцу.

До войны курс составлял 2 рубля 12 копеек за имперскую рейхсмарку, а принудительный курс обмена установили 10 рублей, правда, уже за марку оккупационную.

Торопливо засунув в рот бутерброд и отхлебнув из фляги водички, я, жуя, направился к «эмке», где собрался командный состав.

– …шухер небольшой есть, но не особо, – Люк уже начал свой доклад. – Посты усилены – на въезде в город сразу пятеро дармоедов околачиваются, но всей серьезности ситуации они пока не просекли. Нас тормознули, но потом разглядели, что мы из СД, – Саша демонстративно похлопал себя по рукаву, – просто отмахнули, даже в бумаги не посмотрев.

– Понятно… – задумчиво пробормотал Фермер, внимательно разглядывая карту«километровку», расстеленную на капоте легковушки. – А ты, Алик, ничего интересного не услышал?

– Краем уха слышал, что солдат телефонным звонком по тревоге подняли, а кого конкретно ловить, не объяснили. Но местных трясут изрядно. Хоть пешего, хоть конного.

– Это есть, – подтвердил информацию Люк. – Даже тех, кто аусвайсы предъявляет, в местную комендатуру волокут.

Фермер побарабанил пальцами по капоту:

– А как вы думаете, мужики, охотно немцы от подозрительных лиц избавятся?

* * *

Минская область, поселок Валерьяны

14 августа 1941 года. 20.07