Не могу удить я рыбу.Любит вод она кровать,Атмосферы тяжкой глыбыВдох не ведает вдыхать.Вдруг какой-то фраер жалкий,В шапке вязаной урод,С побережья грязной палкойВ нежный рот ее суёт.И тогда я взял дубинуИ ему по шапке дал,Чтоб он рыбью половинуЖизни досыта познал.Дал пинка ему под пендельИ на дно послал поспать,Чтобы знал и этот крендельНезнакомым подышать.
Переделкино, 1933
Дева
Она игрушками играла,Красой невинности сиялаИ источала свет небесНа всех, кто на нее залез.
Переделкино, 1933
Классовый конфликт
По горбатой по дорогеПионерский
шел отряд,Голобритый, голоногий,По четыре плеши в ряд.Рубит шаг молодцеватыйС красной тряпкой на грудиИх простреленный вожатыйС громкой дудкой впереди.А в укромном палисаде,Где картошка и салат,Под портвейн четыре дядиПреферанс сдают сидят,Пионеров поступь слышат,В снос два козыря несут…И в наколках дядя МишаВышел им навстречу тутИ на красных оборванцевПовышает голос свой:Из-за вас, дурных поганцев,Я остался без одной!Что ты, дядя, там бормочешь?Отвечает пацаньё.Камень в голову не хочешь?Если нет, давай уё.На пороге новой эрыСвой костыль не выставляй,А иначе пионерыВсем дадут путевку в рай.Устыдился дядя Миша,У него слетела крыша
(Миша-крыша! Чушь какая-то. Буду проще.
Кыш Миш! – прим. авт.)
Переделкино, 1933
Тоска
По безбрежной, немеряной неба рекеГрозовые плывут облака.Тот, кто жил и служил и валял дурака,Замирает в безмерной тоске.Как тут жить и служить и валять дурака,Если в неба безмерной тоске,Как гадание ведьмы по ватной руке,Грозовые плывут облака?Не пойду на работу я лямку тянуть,Производством вонючим дышать.Лучше буду я неба пространством страдатьИ портвейн три семерки тянуть.И привидится мне, как в чужой сторонеЯ скакал на коне-вороне,Конь споткнулся и шею свернул мне во сне,И не вспомнит никто про мене.И заплачу я жидким горючим слезом,Вспоминая коню его мать,И пойду производством вонючим дышатьВ грязный дом с молотком и серпом,Но в труде не найду своё счастье, покаБуду видеть с кувалдой в руке,Как в безбрежной, немеряной неба рекеГрозовые плывут облака.
Переделкино, 1933
Прошлым летом
В июльский зной повозку бросивОт пыли города вдали,Среди ромашек и колосьевЛенивым лугом мы брели.Ты вкруг носилась шаловливо,Вдали синел лесоповал,А я щипал тебя игривоИ вертихвосткой называл.Овсюг бескрайний колосился,Нам шершень ласково гудел,Навозный жук вовсю трудился,На небе жаворонок бдел,Проворный крот в земле ленилсяИ, услаждая пеньем слух,Ярился радостный кукух.И чувства снова встрепенулись,В траве кузнечики взвились,И мы с тобой переглянулисьИ в стог ближайший подались,И было счастье без предела,И неги власть, и неба всласть,А ты в глаза мои гляделаИ тихим хохотом лилась…Мне виделось из дрёмы пленаНа солнцепёке золотом,Как ты, храпя, жевала сено,Копытом била, а потомВертела радостно хвостом.
Переделкино, 1933
Кошмар
В бездны сумрачном кошмаре,Где плывут светящи твари,В глубине чернильных водСпрут чудовищный живёт.Распустивши рук семь дюжин,Терпеливо нежить ждёт,Не явится ли на ужинЗаплутавший кашалот?Вдруг, разряжен и надушен,Мимо джентльмен плывёт.Это Бартон в батисфере.Вкруг всё бронза и латунь,На тарелке хек в мадере,А на сердце колотун.В жутком мраке вечной ночиОн на тросике висит,По-латыни вслух бормочетИ в Британику строчитИ, глядя вокруг себя,Вошью чувствует себя.И мечтает двинуть в паб,Там поить доступных баб,Виски скотского нажраться,С другом в кулаки подратьсяИ с причальных галерейВек плевать во глубь морей.
Переделкино, 1933
Чугунка
Как на новом паровозеДержит марку и фасонИнженерка Черепанов,Наш российский Стефенсон.А в плацкартном во вагоне,В галунах и при погоне,Черепанов, их брательник,По шайтан-арбе подельник.Закричал вдруг Черепанов:Понаддай погуще пар!Отвечает Черепанов:Вдаль лети, наш самовар!Надымили чёрной сажейИ умчались на закат.Где до них был день погожий,Мужики лишь с чёрной рожейВдоль путей столбом стоят.Закричал вдруг Черепанов:Впереди уже вокзал!Не ответил Черепанов,Потому
что штоф сосал,И летят вперёд бурьяном…Нам, славянам, всё равно:Что чугунка, что гумно.Вдруг по Невскому проспектуМимо Гоголь проходилИ под адскую машинуС перепугу угодил.Так ведётся век от веку,И тому до веку быть,Чтоб простому человекуЗа прогресс наук платить.Закричал вдруг Черепанов:Впереди река Нева!Не услышал ЧерепановЭти мудрые слова.Как сказал бы тот прохожий,Гоголь давленный пиит,По пути, что здесь проложен,Вся Россия с грязной рожейПтицей-тройкою летит.
Переделкино, 1933
Дежавю
Люблю грозу в начале мая,Когда весенний первый гром.Всё это, я припоминаю,Уже писал один. Замнём.
Переделкино, весна 1933
Сказка о царской женитьбе
В кочерыжном государстве на краю Руси-землиТри наследника на царство пожениться не могли.Чтоб с женой определиться, папа лук им в руки далИ велел на всех жениться, кто б в кого вдруг ни попал.Первый долго приценялся и влепил в боярску дочь,Но срубить перестарался ей парчовы лапти прочь,И тогда хирург военный, незабвенный Пирогов,До культи большой колена ей отрезал всех ногов.Со повторной со попытки он в боярина попал,Испугался этой пытки и к татарам убежал.Средний брат стрелу направил в лебедь белую красу.Эту лебедь им подали в медном к ужину тазу.Ну, а младший о подружке уж особо не страдалИ болотистой лягушке в зад увесистый попал.Тут лягушка встрепенулась и царевной обернулась,И така была краса, что смеялись порося.Но всю жизнь она стояла и садиться не могла:Ведь в заду ее торчала мужа меткая стрела!
Переделкино, 1933
Приключение
Гляжу в окно из табуретки.Зима уж скоро, а покаТорчат по небу голы ветки,Бегут картинны облака,Здоровьем светится река,И виснет камбала в томатеНа красной роже рыбака,Пирующего на закате.Дрозды рябину, деловиты,За красну ягоду дрочат,И даровитые пиитыСтихи в Пределкине строчат.
* * *
Выйду за околицу.Ой ты, ридна мати!Стих писать неможется.Пойду, лягу спати!
* * *
Однажды утром на рассветеПоспать желанием влеком,Чтоб не дразнили гадски дети,Я переулком шёл тайком.Я ночью крепко потрудилсяНад тайной вечною стиха.Теперь к подушке торопилсяДо перва зова петуха.И я почти уже добрался,Бренчая связками ключа,Когда мне Голос вдруг раздался,Проклятья жуткие урча.Журчал тот Голос из растеньев,Что у соседа во двору.Отхожье место из бревеньевСтояло там во ту пору.Поперву я лишь рот разинул,Потом залез в кусты ракит,Отхожу будку опрокинул,А там сидит сосед-пиит!Потешно видеть, как без будкиСидит сосед мой на дыреИ сыплет шутки-прибауткиНа смех весёлой детворе!
Переделкино, 1933, весна
Судьба поэта
Кабы был бы я лягушкой, в тине бы скакал,На болоте под гнилушкой квакал и икал.Кабы был бы я совою,По лесу б летал,Из кустов ночной пороюБаб-детей пугал,Гукал, хохотал.Не дано мне под корягойКвакать и бурчать,Над зловещим над оврагомПо небу летать,Глазьями сверкать.Тяжела судьба поэта —Виршами страдатьИ за все про все за этоСуд толпы глотать.Но могу еще ночамиЯ в кустах икать,Громкозвучными стихамиБаб-детей пугать.
Переделкино, 1933, весна
Поэт и толпа
Как, подчиниться решениям черни?Вольною волею дышит Поэт.Шиш вам платить ни налог непомерный,Ни за сортир, ни за газ, ни за свет.
Ругаясь с управдомом, 1933
Козлам России
Зачем же мне среди живётсяПоэтов, выжиг и рвачов?Ну погоди, ещё найдётсяНа вас Емелька Пугачов.Один поутру водку гложет,Да топчет баб, да сам косой,Другой ползёт с опухшей рожейС ранья в сельпо за колбасой.Один трибун, как Лёвка Троцкий,Всё шашкой машет и рычит,Другой сидит за партой с соскойИ вирши детские строчит…Один лишь я, как в детстве Пушкин,Талантлив, смел и даровит.Пиит от пятки до макушки,Я всех пиитов вас пиит!Меня не схватишь руком голым,Безбрежен мощь мово стиха!Вощще, чем жечь сердца глаголом,Пущщу вам красна петуха.